Вячеслав Тихонов(Тот, который остался!) - Захарчук Михаил (читать полную версию книги txt) 📗
«Приглашение на эту роль я как раз получил, когда снимался в «Оптимистической трагедии». Бондарчук поначалу не видел во мне князя Андрея. Князь Андрей и у Толстого появился позже, когда роман был вчерне уже создан. Княжна Марья и ее отец существовали в замысле изначально, а князь Андрей — нет. Я, когда начал сниматься, много читал об истории создания «Войны и мира». Может, подсознательно слишком «пропитался» этой вторичностью.
А вообще я сыграл еще одного князя, причем на этот раз — героя отрицательного: Нащокина в «Двух жизнях». Коля Рыбников играл положительную роль простого рабочего паренька, который потом становится большим человеком. Помните, я говорил о типажах — вот у Рыбникова было «правильное» лицо, и потому ему давали однотипные «правильные» роли. Я Нащокина играл с удовольствием — роль была очень интересная.
Как бы там ни было, но на роль меня утвердили, и я сыграл Болконского. Остался ли им доволен? Нет. Образно говоря, дистанция между Андреем Болконским, описанным Толстым, и мной, выходцем из Павловского Посада, была огромной. Когда я впервые надел лосины и ботфорты, то не смог шага шагнуть — ноги были, как костыли. Мучился я с этим героем четыре года. Все это время нигде больше не снимался: боялся, что другая роль помешает глубже проникнуть в характер и образ мыслей этого человека.
Думаю, что трудно мне было тогда потому, что собственный багаж жизненных наблюдений, опыта был несравним со сложным и очень богатым духовным миром моего героя. Потребовался, безо всякого преувеличения, колоссальный труд, изучение множества материалов. Но и когда картина была закончена, я не был доволен своей работой: мне казалось, что у Толстого все точнее, глубже и масштабнее, чем получилось у меня. Если совсем уж честно, то после Болконского у меня даже появилась мысль: а своим ли я делом занимаюсь? Ну, может, не такой уж она была прямолинейной, но сомнения я тогда пережил сильные».
Бондарчук так вспоминал о своей совместной работе с Тихоновым:
«Когда начались съемки эпизода в коридоре штаба Кутузова, у нас с Тихоновым, по существу, возник поединок. Я был вынужден подчинить его своей воле, видению и творческим решениям. Может быть, это и нехорошо, но входит, к сожалению, в обязанности режиссуры. И здесь я встретил сопротивление. Ведь к началу работы над «Войной и миром» у Тихонова был немалый опыт актерской работы в кинематографе, может быть, даже больше сыгранных ролей, чем у меня. Ему же надо было отказаться от всего, что он сделал раньше, от повторения, культивирования в себе того, что уже было выработано. Поединок сводился к тому, что я требовал от актера перейти в совершенно новое качество».
После «Войны и мира» Вячеслав Тихонов и на самом деле был настолько сильно разочарован в своих профессиональных способностях, что серьезно подумывал бросить кино. Как читатель, надеюсь, понимает, артистического кокетства тут не наблюдалось. Просто, как любой глубокий и вдумчивый творец, Тихонов терзался и глубокими сомнениями, для ремесленника в чем-то даже смешными. Он видел, что итог четырех тяжелых лет каторжного труда, отказов от всех других предложений оказался весьма противоречивым. Многие критики остались недовольны его работой. Бондарчук и после фильма продолжал считать, что роли Болконского Тихонов никак не соответствует.
Тут не наблюдалось ничего личного, во всяком случае ничего привходящего. Вячеслав Васильевич и Сергей Федорович оставались в прекрасных отношениях. Спустя несколько лет режиссер поставит военную драму «Они сражались за Родину», где в главных ролях выступят Василий Шукшин, Вячеслав Тихонов и сам Бондарчук. Но тогда, после «Войны и мира», оба художника были убеждены в том, что Болконский не есть удача.
Потому что оба они исповедовали истину, сформулированную Бондарчуком:
«Одни говорят, что жизнь есть борьба, другие — жизнь есть игра. Я придерживаюсь того взгляда, что жизнь — это работа. И чем больше работы, тем интереснее жизнь. Важно лишь, чтобы работа тебе нравилась и чтобы она была необходима людям».
Они оба поверяли себя высшими критериями искусства.
Из глубокого творческого кризиса, который усугубился еще и тем, что Тихонов не был утвержден на главную роль Ладейникова в фильме «Мертвый сезон», Вячеслава Васильевича буквально вывел, вытащил режиссер Станислав Ростоцкий. Он, что называется, заставил актера сыграть в следующем своем фильме.
МГНОВЕНИЕ ВОСЬМОЕ
«Доживем до понедельника» — гимн советской педагогике
Я нисколько не сомневаюсь и в том, что творческий тандем Станислава Ростоцкого и Вячеслава Тихонова тоже еще ждет своего серьезного, вдумчивого исследователя. Ибо в отечественном кинематографе немного найдется примеров такой крепкой и созидательной дружбы актера и режиссера. Судьба свела их еще в молодости. Они вместе учились во ВГИКе. Правда, пребывание Ростоцкого в мастерской С. Эйзенштейна и Г. Козинцева затянулось на семь лет. Все эти годы бывший фронтовик работал подмастерьем на киностудии «Ленфильм». В боях он потерял ногу, но никогда, ни при каких обстоятельствах не гордился своей инвалидностью, чем тоже снискал уважение немногословного, всегда выдержанного и порядочного Тихонова. В стенах вуза они были знакомы шапочно. Близко сошлись на репетициях в Театре киноактера и как-то потянулись друг к другу.
Уже первая их совместная работа — лента «Дело было в Пенькове» — показала, что встретились личности, хорошо понимающие цели и задачи отечественного кино. Дальнейшее их сотрудничество лишь усиливало коэффициент полезного действия этого кинематографического тандема. А картина «Доживем до понедельника» вообще продемонстрировала выдающуюся способность этих мастеров решать сверхсложные творческие проблемы.
Потому что, как это ни покажется странным, изначально Вячеслав Васильевич категорически не видел себя в роли учителя Мельникова. Он не хотел обсуждать с Ростоцким подобный типаж, сразу заявил ему, мол, это не мое. В своем неприятии роли Тихонов нашел соратника в лице автора сценария Георгия Полонского.
Тот тоже горячо убеждал режиссера:
«Нам здесь нужен внешне непривлекательный, даже с неким душевным надломом тип актера. А Тихонов, с какой ни посмотри на него стороны, — красавец, неотразимый мужчина».
Однако Ростоцкий прекрасно понимал, что, пойдя на поводу у сценариста, он снимет хорошую, добротную картину. Но если ему удастся зажечь ролью своего друга, то фильм получится вневременной, на века. Станислав Иосифович, истинный, Богом отмеченный режиссер, чувствовал то, чего не ощущал в себе сам Тихонов. Только Славе с его уникальными врожденными данными и внутренним интеллектом под силу вытянуть картину на некие горние высоты, куда обыкновенному актеру вовек не взобраться.
Тот разговор между Ростоцким и Тихоновым длился очень долго. Никаких подробностей о нем, увы, не сохранилось. Однако его содержание, тональность, некая вербальная недосказанность их непростого общения относительно судеб картины, мне сдается, очень сильно напоминает знаменитый диалог Мельникова с директором Николаем Борисовичем. Да, он, конечно, не зеркальный, но, сдается, что очень сильно похож. Помните?
«— Ты что хотел? — спросил директор, небрежно прибирая на своем столе.
— Уйти в отпуск. — Мельников опустился на стул.
— Это не разговор, Илья Семеныч! Ты словно первый день в школе. Для отпуска в середине года требуется причина настолько серьезная, что не дай тебе бог.
— А если у меня как раз настолько? Кто это может установить?
Директор пожал плечами и всмотрелся в заострившийся профиль Мельникова.
— А ты подумал, кем я тебя заменю? — рассердился Николай Борисович.
— Замени собой. Один факультет кончали.
— У меня же «эластичные взгляды», я легко перестраиваюсь, для меня «свежая газета — последнее слово науки». Твои слова?
— Мои. — Мельников выдержал его взгляд.
— Видишь! А ты меня допускаешь преподавать, калечить юные души. Я, брат, не знал, куда прятаться от твоего благородного гнева, житья не было, — горько сказал Николай Борисович и продолжал серьезно, искренне: — Но я тебя всегда уважал и уважаю. Только любить тебя — трудно. Извини за прямоту. Да и сам ты мало ведь кого любил, а? Ты честность свою любил, холил ее, пылинки с нее сдувал, — как-то грустно закончил он.
