Ничего кроме правды - Болен Дитер Гюнтер (первая книга TXT) 📗
Я написал «Nur ein Lied» («Всего одна песня») и вынужден был пригласить в качестве исполнителя Томаса Форстнера. Собственно, мне казалось, он не слишком–то подходит, но, чтобы смягчить для себя акустические эффекты, скатал из полученных денег валики, которыми заткнул себе уши. Вот это да! Теперь то, что я слышал, звучало намного лучше.
Чтобы обеспечить наконец попадание Австрии в первую десятку, титаны телевидения с ORF даже отменили показ финала. Так они становились независимыми от неверного вкуса своих сограждан. В Австрии разразилась культурная революция средней величины. Это можно представить себе так: два лагеря, которые за всю историю гран–при не имели ничего общего, стали злейшими врагами, ополчились внезапно друг на друга из–за одного композитора. Это было как Закат Европы. «Разве в Австрии нет больше собственных композиторов?» — возмущались газеты. Это стало едва ли не объявлением банкротства национального музыкального фонда.
В Германии в это время бодрым ходом продвигался полуфинал. Господствовала нервозность, потому что теперь впервые зрители могли позвонить сразу после передачи. Эта новая система называлась телеголосованием. Мне было абсолютно ясно: все только и ждут, чтобы я провалился. Мой долгий успех с Blue System и с саундтреком к «Rivalen der Reitbahn», самым успешным саундтреком за всю историю немецкого кино, многим был неприятен сверх меры. Незадолго до того, как объявлялось число баллов, прикалывались: «Эй, люди! Болен ещё не пропал!» Царило откровенное злорадство, все были уверены, что для меня оглашение числа баллов будет пинком под зад. А потом оказалось: 14 625 голосов за «Der Flieger», и с ним первое место для меня. На третьем месте — с 7973 голосами, далеко позади, мой приятель Ральф Зигель. Многообещающее название его песни «Ich habe Angst» («Мне страшно»). Так мы получили билет в Лозанну, а Нино — маленькая сенсация — попал в Top20 сразу с двумя своими песнями.
Теперь все в Германии исходили из того, что этот Болен и этот Нино наведут порядок в Лозанне, потому что в немецких чартах «Flieger» взмыл вверх как ракета. С огромной свитой, человек 50, мы отправились в путь. Там были все, половина звукозаписывающей фирмы, менеджеры Нино, мои люди из музыкального агентства, делегация, которой не было. Все чувствовали себя как на школьной экскурсии.
За 2 дня до торжества в одном шале в горах над Лозанной состоялась наша встреча. Все праздновали предстоящую победу, Герд Гебгардт, шеф WEA, нализался так, что уселся в конце концов под стол и играл там на губной гармошке. Нино тоже заразился всеобщей эйфорией. У него в голове сработал рубильник, переключивший его с «дорогой милый Нино» на «Я величайший». Теперь он разъезжал только в лимузине, который специально для него привезли. Ему понадобились телохранители и новая, собственная гримёрша, потому что та, что была вначале, так уж совпало, гримировала и австрийского кандидата Томаса Форстнера. А я не мог больше ездить с ним в одной машине. А ещё он категорично отказывался являться на пресс–конференции и приёмы, которые каждая страна устраивала заранее. И ещё не спев ни звука он умудрился восстановить против себя журналистов всех стран. Обычный идиотизм.
Единственным, кто при всём том оставался скептиком и предостерегал: «Мы ещё это дельце не обстряпали!» оставался я. Болен, нытик! Зануда! Такая слава сопровождает меня с самого начала моей карьеры музыканта. Конечно, каждый артист хочет, чтобы с него пылинки сдували. Он хочет с утра до вечера, с того момента, как он умылся, и до того, как отправится баиньки, слышать, что он крут. Ему нравятся люди с шорами на глазах и на губах. А так как я отношусь к тем людям, что пытаются глядеть на вещи реалистично, от меня мечтали поскорей избавиться. Именно по этой причине я так часто цапался со всеми своими музыкантами. Образовывались два противоположных полюса. На одной стороне музыкант и его менеджер, который говорит ему: «Ты самый лучший и самый красивый, ты прав». А на другой стороне Дитер Болен, папа, который не лжёт, а говорит: «Нет, если ты выпьешь 70 бокалов пива, ты окосеешь».
А гран–при вообще непредсказуем. Ты можешь просчитать, что произойдёт в одной стране. Но не в двадцати четырёх. Силы там формируются спонтанно. Страны объединяются или намеренно недосчитывают себе баллы, действуют механизмы, о которых никто понятия не имеет. «Послушай, Нино! Будь осторожен! Придержи язык! — увещевал я — битва ещё не выиграна! Все люди видят, как мы здесь выкобениваемся: охрана, лимузины. Для немцев за границей это не так уж и здорово!»
Но мне не удалось приучить младенца к горшку. Его ела ревность, потому что я в его глазах слишком заботился о его конкуренте Томасе Форстнере. «Что тебе вообще нужно от этого засранца? — развонялся он на пробах — Он даже петь не может! Я не понимаю, зачем ты подкидываешь в моё гнездо этого кукушонка. Но я клянусь, этот тип займёт последнее место!»
Потом я шёл к Томасу: «Я думал, что ты мой композитор — начинал жаловаться он — А ты возишься только с этим де Анджело! А на меня вообще не обращаешь внимания!»
К всеобщему помешательству подключились в конце концов израильтяне и разгорячённо принялись вопрошать: «Как может Герамания через 40 лет после войны представлять песню под названием «Flieger» («Лётчик»)
Всё это закончилось тем, что Нино в вечер своего выступления был совсем кроток. Во дворце Пале де Белью перед 3 000 человек он спел так скверно, как никогда прежде в жизни, нервы сыграли с ним злую шутку. Хоть он и гениальный певец, не умудрился пропустить вступление. В конце концов он позорно провалился.
Мы попали не на первое, а на 14 место, я был невероятно удручён, да и Нино сидел с жалким видом. Зато Томас Форстнер со своей «Nur ein Lied» тихо–мирно приземлился на 5 место. Это наивысший успех Австрии на гран–при за 25 лет. Вся страна обнималась, уверенная в победе Германия была в трауре.
Но вот что, собственно, типично для этой среды: неудачник тоже может стать победителем. Этот Форстер приехал в Лозанну, не имея ни пиджака ни брюк, не нуждаясь в телохранителях и лимузинах, ничем не обременённый вошёл в гонку и обошёл всех. Но нужно добавить, что песня «Nur ein Lied» сама по себе была хороша. В этом и состоит наше различие с Ральфом Зигелем. Те песни, что откровенно плохи, я сразу выбрасываю в мусорную корзину, а он посылает на гран–при.
Тем же вечером произошло ещё одно событие, столь типичное для этого бизнеса. Наша фирма WEA тайком заказала для меня и Нино пару золотых часов с выгравированной надписью:
Для Дитера
Огромное спасибо за песню
фирма WEA
И почти ту же фигню написали для Нино. Очень поздней ночью Герд Гебхард отвёл нас в сторонку: «Вот — объявил он торжественно — Вы не победили! Но ничего страшного! Вы всё равно получите подарок!» И протянул нам часы.
Потом я случайно узнал, что ребята из WEA сначала позвонили ювелиру и спросили, нельзя ли вернуть часы. Или по крайней мере получить их со скидкой, мы же не победили.
Когда я узнал об этом, мне плохо стало. Я просто напился и пошёл к Женевскому озеру. На пологом берегу сверкали блики, я смотрел на воду, борясь со слезами. Я чувствовал себя так, будто мне залепили пощёчину. Я всё–таки был Великим Дитером, который писал хиты номер один. Моё имя было гарантом хита. И теперь я был сброшен с трона на глазах у миллиарда зрителей. Эта история с часами меня доконала. Я размахнулся и швырнул вещицу подальше в озеро. (Итак, если кто вытащит со дна озера что–то подобное, пожалуйста, сообщите Дитеру Болену.) И, кроме того, я поклялся никогда больше не участвовать в гран–при.
Только я не принял во внимание австрийцев. Они вошли во вкус. Каждый человек имеет свою цену. Моя равнялась сумме намного большей, чем та, которую мне заплатили в первый раз. Немного напоминает ручного медведя, которому вдели в нос кольцо, и он танцует.
После «Nur ein Lied» я написал «Zusammen geh'n». И теперь Вена требовала от меня: «Дитер, сделай первое место!» Пел теперь Тони Вегас, похожий на поющего мультяшного пирата, как позднее выяснилось.
