Александр Невский - Пашуто Валерий Петрович (бесплатные полные книги .TXT) 📗
Хорошо было, сидя в хоромах за стенами Детинца, почитывать распространенный на Руси «Стоглавец Геннадия»: «Когда ты сидишь зимой в теплой храмине, безбоязненно обнажившись, вздохни, вспомни об убогих, как сгибаются они, скорчившись над малым огнем, страдая от дыма и согревая только руки, когда плечи и все тело замерзает». Вздохнуть не трудно...
При тогдашнем воспитании сильные характеры складывались в княжеской среде очень рано. Остроконтрастные впечатления, вызванные участием с детских лет в походах в разные, порой очень несхожие по жизненному укладу земли Руси и ее соседей, зрелища кровавых битв, пожарищ, горе частых разлук и ранних утрат — все эти переживания развивали потребность познавать, вырабатывали наблюдательность, усиливали способность обобщения. Словом, ускоряли формирование личности широко мыслящего, чуждого горемычной замкнутости мелких князьков общерусского радетеля.
Ярослав сам очень рано стал воином и политиком и, конечно, того же ждал от сыновей, которых любил: это были по тому времени поздние дети — они родились у него от третьей жены. Воспитывая их по своему подобию, он растил людей умных и смелых, скрытных и решительных. Матери Александр был особенно близок — позднее она годами жила вместе с ним в Новгороде.
Едва ли Ярославичи росли в среде смиренной покорности церкви, если их отец ни во что не ставил ростовского епископа и помыкал новгородским. Юное поколение князей, живших после Калки, не могло пожаловаться на невнимание отцов — они кидали княжичей по стране в смутах взаимных усобиц и внешних вторжений. Поэтому нравственный идеал русского витязя-рыцаря, складываясь одновременно в уме и чувствах, рано находил выход в действии, в поступках.
Тревожная юность
Как вассал и союзник великого князя Юрия Всеволодовича, Ярослав защищал суздальские интересы в Новгороде, Пскове, на Севере, в Прибалтике.
Дела в Прибалтике складывались все хуже с той поры, как в 1202 году папский ставленник рижский епископ Альберт создал здесь Орден немецких рыцарей-меченосцев. Членами Ордена были «братья-рыцари» — воины, «братья-священники» — духовенство и «служащие-братья» — оруженосцы, ремесленники.
Возглавлял рыцарей магистр, при нем состоял совет. На захваченных землях Эстонии и Латвии, в каменных замках, судом и управлением ведали у них командоры и фогты. Орден и епископ раздавали завоеванные земли рыцарям и духовенству, подчиняя их власти местное население, обязанное содержать своих поработителей, ра-оотать на них и участвовать в их походах. По имени Живущих в низовьях Западной Двины ливов, завоеваниях рыцарями, Орден стал называться Ливонским.
После захвата рыцарями островов Сааремаа и Муху, Папа Гонорий III в 1227 году обратился «Ко всем королям Руссии»: «Твердо соблюдая мир с христианами Ливонии и Эстонии, не препятствуйте успехам веры христианской, чтобы не подвергнуться гневу божьему и апостольского престола, который легко может, когда пожелает, покарать вас». Папские миссионеры-доминиканцы проникли и в южнорусские степи. Грозные годы переживала Русская земля.
Именно тогда великий князь отправил Ярослава в Новгород. С ним была жена и сыновья — Федор и младший Александр. Ярослав уже знал новгородцев и детей взял не зря.
Эта встреча княжича Александра с Новгородом поразила его отличием боярского и купеческого строя жизни от придворного, княжеского, с которым свыкся он в отцовском Переяславле.
Александр, воспитанный в гордом сознании силы переяславского князя, ехал в Новгород в ожидании почестей, которыми их встретит республика. Ведь и Заточник писал Ярославу: «Как ткань испестренная многими шелками прекрасна, так и ты, княже наш, умными боярами пред многими людьми, и по многим странам славен». Велико, надо думать, было разочарование княжича. В огромном городе (его наружный вал, или по-новгородски «острог», тянулся на 6000 метров) не нашлось места для княжеского двора. Ярослав с женой, слугами и дружиной расположились на Городище, километрах в двух к югу от северной столицы. Здесь отслужили благодарственную службу в каменной церкви Благовещенья. На следующий день в сопровождении сыновей и новгородских послов Ярослав отправился на Ярославово дворище, что на Торговой стороне, где ему вскоре предстояло вершить суд и управление, а оттуда — в Софию, чтобы принести присягу Новгороду. При братьях Яросла-вичах состоял верный пестун Федор Данилович. Он присматривал за их учением и воспитанием.
У стен Ярославова дворища Александр увидел шумный торг. На самом дворище «заморские» купцы — новгородские толстосумы, что торговали со странами Северной и Центральной Европы, — построили каменную церковь Параскевы Пятницы. Одноглавый кубический храм с притворами. На суздальский взгляд Александра — не дом молитвы, а амбар. Где понять княжичу, что спасение купеческой души достигается силой молитвы, а вот товар заморский от огня оберегается еще и толстыми стенами — в этом деле такой храм незаменим. У пяти вымолов — пристаней Торговой стороны Волхова — Иванского, Будятина, Матфеева, Немецкого и Гаральдова — теснились русские ладьи, шведские и норвежские шнеки, немецкие и датские суда.
Еще больдпе поразила Александра огромная церковь Ивана-на-Опоках — центр братщины богатейших купцов-вощаников. Вступительный взнос в это объединение составлял 50 гривен серебра. Да и не в богатстве дело, а в тех правах, которыми располагали здесь, в Новгороде, купцы.
Был у них и свой торговый суд. Без их совета Новгород не заключал ни одного внешнеторгового договора. В этом же храме хранились и проверочные образцы меры и веса: «локоть иванский» — для измерения сукон, «гривенка рублевая» — для взвешивания драгоценных металлов и весы для воска.
К югу от Ярославова дворища расположен древний Готский двор с собственной остроглавой церковью — Варяжской божницей, а к востоку от храма Николы виднеется Немецкий двор с церковью Петра. У норвежцев же свой древний храм — святого Олафа.
Пройдя всю Торговую сторону по древней Ильиной улице, приезжие вышли к Великому мосту.
В Новгороде шагу ни ступишь, чтобы не услышать предания: говорят, что языческий бог Перун, свергнутый при Владимире Святославиче в реку, подплыв под Великий мост, бросил на него свою палицу — от той и начались драки на мосту.
За рекой высилась громада пятикупольной Софии. Сурово смотрит она своим широким фасадом на Волхов. Мощные, неоштукатуренные стены отталкивали взор суздальца, привыкшего к изысканному внешнему убранству своих храмов.
С запада ее портал украшают трофейные врата из бывшей шведской столицы Сигтуны. Там же, в примыкающей башне, есть лестница, что ведет на полати (хоры). На полатях и в башне, говорят, в хорошо скрытых тайниках — хранилища несметной новгородской казны и церковных сокровищ. Копятся они тут со времен Владимира Святославича, но ведают ими только владыка да софийский ключарь.
Сквозь расступившуюся толпу вслед за отцом княжичи вошли внутрь.
Храм ярко освещен — на аналое крест, на столике рядом две грамоты Ярослава Мудрого. И отец целует крест в присутствии всей знати и народа. Людей много — должно быть, около тысячи, стоят тесно.
На князе красный кожух с жемчугами, шапка и пояс золотые, платье с отложным воротником и множеством петель. На пальце перстень с печатью, а на печати святой Федор, поражающий змея. Подле стоят владыка — архиепископ Антоний не в черном, как во Владимире, а в белом клобуке — и посадник с высоким, прямым жезлом, увенчанным перпендикулярным симметричным навершием, придававшим ему Т-образную форму. Это символ боярской республики. Тут и господа — совет господ — триста мужей в золотых поясах. За ними бояре и богатые купцы в долгополых кафтанах из дорогих испанских, английских и восточных сукон. Их жены в шелках. На шее у них обручи, золотые жгутовидные гривны; новомодные бронзовые, стеклянные браслеты. У девушек — ленты в косах, у замужних — диадемы в скромно уложенных волосах. Все мужчины стрижены в кружок.
