Дикие лошади. У любой истории есть начало - Уоллс Джаннетт (книги онлайн без регистрации полностью .TXT) 📗
Папа был очень нетерпеливым человеком и неизменно возвращался из судов в страшном гневе. Отчасти такой склад его характера можно было объяснить горячей ирландской кровью, а во многом тем, что у него не хватало терпения объяснять и повторять людям, которые зачастую просто не понимали, что он говорит. Папа считал, что непонимающие его собеседники – его собственные братья, их адвокаты, коробейники, разного рода полукровки, торгующие лошадьми, – думают, что он глуп, и поэтому пытаются его объегорить. В гневе он начинал ругаться и плеваться и мог так разозлиться, что доставал пистолет и начинал стрелять не в людей, а по вещам. Или, лучше скажем, большей частью по вещам.
Однажды он разозлился на жестянщика, который, по его мнению, пытался содрать с него слишком высокую цену за починку чайника. Жестянщик начал передразнивать выговор отца, и папа бросился в дом за ружьями, но Лупе поняла, к чему может привести этот спор, и заблаговременно спрятала оружие под своим одеялом навахо. Папа, конечно, орал о том, что у него пропало оружие, но я убеждена, что тогда Лупе спасла жизнь несчастному жестянщику. Если бы папа тогда его застрелил, то его бы самого повесили, что и произошло с убийцей его собственного отца и моего деда.
Папа говорил, что жизнь была бы гораздо проще и приятней, если бы мы получили от нее все то, что нам полагается по праву. Однако даже за то, что тебе полагается по праву, надо бороться. Папа по уши завяз в судебных тяжбах, а все остальные члены семьи тем временем самоотверженно боролись с силами природы. Бастер, Хелен и я провели ночь на тополе во время наводнения, и это было далеко не единственное наводнение или разлив реки Солт Дро, которое нам пришлось пережить. Паводковые и другие наводнения случались в той части Техаса нередко, можно было с уверенностью ожидать крупного наводнения каждые два года.
Помню, когда мне было восемь лет, мы пережили еще одно страшное наводнение. Тогда папа был в Остине, заполняя и подавая очередные судебные бумаги. Ночью Солт Дро разлилась и стала затапливать нашу землянку. Я проснулась от раскатов грома, и когда спустила ноги с кровати, то по колено оказалась в воде. Мама схватила Хелен и Бастера, поднялась по склону берега вверх и принялась молиться, а мы с Апачи и Лупе остались в землянке. Мы забаррикадировали дверь ковром, начали вычерпывать воду и выливать ее через окно. Мама вернулась и стала умолять, чтобы мы пошли с ней молиться.
«К черту молитвы! – закричала я. – Вычерпывай воду, черт подери, вычерпывай!»
Мама была в шоке. Она, возможно, подумала о том, что бог от меня отвернется и проклянет меня за мои слова. Я и сама не ожидала своей реакции, но вода поднималась быстро и ситуация была очень опасной. Мы зажгли керосиновую лампу и увидели, что стены землянки могут обрушиться. Если бы мама нам тогда помогла, мы, возможно, смогли бы спасти землянку. По крайней мере, если бы мы вместе за нее боролись, у нас был бы небольшой, но все-таки шанс. Втроем с Лупе и Апачи мы явно не справлялись. Когда начал заметно проседать потолок, мы быстро вытащили наружу мамин стол из орехового дерева, затем стены и потолок землянки обвалились, похоронив внутри весь наш скарб.
После этого случая я долго злилась на маму. Мама твердила, что все это – воля божья и, следовательно, ей надо подчиниться. Но я по-другому воспринимала происходящее. Я полагала, что подчиниться – значит сдаться. Если Бог дал нам силы вычерпывать воду и таким образом показал нам путь к спасению, так именно этим и надо было заниматься, верно?
Как выяснилось позже, нет худа без добра. Наш сосед-белоручка мистер МакКлург жил в доме из двух комнат. Этот дом он построил из бревен, которые привезли из Нью-Мексико. Наводнение размыло фундамент его дома, и стены упали. Мистер МакКлург заявил, что больше не хочет жить в сей забытой богом дыре и возвращается в Кливленд. Как только папа вернулся из Остина, мы дружно запрыгнули в повозку и быстро, пока никто из соседей не сообразил, что надо делать, поехали разбирать остатки дома МакКлурга. Мы взяли все, что можно было взять: сайдинг, стропила, балки, двери, половые доски. К концу лета мы отстроили себе новый дом на холме. Когда дом побелили, он ничем не отличался от нового, и никто никогда бы и не догадался, что построили мы его из обломков чужого дома.
Мы стояли и любовались домом. Мама повернулась ко мне и сказала: «Вот видишь, разве это не доказательство божьей воли?»
Я ничего не ответила. Задним числом всегда легко рассуждать и делать выводы, но когда ты решаешь кризисную ситуацию, тебе совершенно не до того, чтобы думать о божьей воле.
Я спросила папу, верит ли он в то, что во всем есть божья воля.
«И да и нет, – ответил он. – Бог каждому из нас раздал карты. Как мы с этим картами играем, это уже наше дело».
Я хотела спросить папу о том, считает ли он, что бог раздал нам плохие карты, но почему-то не решилась. Иногда папа вспоминал, как лошадь лягнула его в голову, но никто из нас никогда сам не поднимал разговор о его хромоте, дефектах речи и плохой дикции.
Папин дефект речи и дикции выражался в том, что, когда он говорил, казалось, будто он находится под водой. Допустим, если он говорил «Запрягайте лошадь», большинство людей слышали «Сапры адь», а фраза «Маме надо отдохнуть», звучала «Мыы на уть».
Ближайшим к нам городом был городишко Тойа, расположенный в шести километрах от нашего дома. Иногда, когда мы приезжали в город по делам, местные дети ходили за папой хвостом и передразнивали его выговор. В такие моменты мне хотелось сильно ударить их чем-нибудь тяжелым и твердым. Но если вместе с нами была мама, Хелен и Бастер, я не могла себе позволить такое поведение и просто с ненавистью смотрела на этих злых детей. Сам папа вел себя так, словно назойливые дети вообще не существовали. Понятное дело, что он не собирался доставать свой револьвер и использовать его против малолетних, как он планировал поступить, скажем, с жестянщиком, но однажды, когда мы были в стойле для лошадей, пара детей настолько сильно досадила отцу, что я по его глазам заметила, что ему очень больно и тяжело. Бастер помогал загружать вещи в телегу, а я вернулась в стойло и быстро объяснила детям, что своим поведением они делают людям больно. Ребята выслушали меня, злорадно улыбаясь. Тогда я толкнула их в навозную кучу и быстро убежала. Скажу вам, что ни одно из плохих дел, совершенных потом мною в жизни, не доставило мне такого большого удовольствия. Единственное, о чем я могла пожалеть, – лишь о том, что не могла рассказать об этом папе.
Эти дети, да и многие взрослые, не понимали одного: мой папа плохо и непонятно говорит, но это не значит, что он был недоумок. Наоборот, с головой у него было все в порядке. Когда папа был мальчиком, у него была гувернантка-учительница, он прочитал много книг по философии и писал длинные письма известным политикам вроде Уильяма Тафта, Уильяма Дженнингса Брайена и Фредерика Севарта, который был госсекретарем США во время президентства Авраама Линкольна. Севарт даже отвечал папе, и папа очень дорожил его письмами и хранил их в небольшой железной коробке под замком.
Папа был настоящим мастером письма и выражения своих мыслей на бумаге. Я не знала человека, который бы выражал свои мысли в письменном виде более изящно и красиво. У папы был прекрасный витиеватый почерк, а его предложения – длинными и экстравагантными. Папа часто использовал сложные слова, такие, как mendacious [6] или abscond [7], тогда как большинству жителей Тойи, чтобы понять, что эти слова значат, надо было с оханьем залезать в словарь. Папу очень волновали вопросы индустриализации и механизации труда, который, по его мнению, убивает душу человека. Кроме этого у него было еще два любимых конька: запрет употребления алкоголя и фонетическое написание слов. Обе эти проблемы папа считал причиной иррационального поведения своих современников.
