Дзержинский - Тишков Арсений Васильевич (читать книги бесплатно полностью без регистрации .txt) 📗
Не прошло и получаса со времени ухода Дзержинского, как на квартиру Мушката ворвалась полиция. Полицейские забрали с собой письма Феликса к Сигизмунду Мушкату и корреспонденцию, поступившую на его имя для Зоси, а в квартире Мушката оставили засаду. Двое суток просидели полицейские в тщетной надежде схватить Юзефа.
Прошел месяц. В камере, где томилась Зося, было холодно и сыро. Ясик сильно кашлял. Простуженного ребенка нельзя были ни купать в холодной камере, ни выносить на прогулки. Волнения матери отразились на молоке. К кашлю прибавилось желудочное заболевание; у ребенка стал развиваться рахит. Зосе все чаще приходили на ум слова врача: «Тюрьма не место для ребенка». И она решилась отдать сынишку в частные ясли пани Савицкой. Но в яслях от непривычной пищи у Ясика начались судороги, ребенок страшно ослаб.
Приближался час отправки в Сибирь. Беспокойство за жизнь Ясика, сознание своего бессилия помочь ребенку доставляли Зосе невероятные страдания. Теперь уже Франка, снова перебравшаяся в камеру Зоей, успокаивала ее.
Доктор предписал прикармливать ребенка грудным молоком. Доставать молоко взялась Юстина Кемпнер, партийный товарищ Софьи по работе в Мокотовском районе Варшавы. Какое счастье было сознавать, что товарищи по партии не оставляют тебя в беде!
26 марта ночью партию ссыльных, среди которых была и Софья Мушкат, увезли из Варшавы.
На Тереспольском вокзале в далекий путь Зосю проводили отец, мачеха и товарищи по партии Лазоверт и Гарабашевская.
Орлинга, место пожизненной ссылки Софьи Сигизмундовны Мушкат, считалась волостным центром. Унылое это было место. Три десятка деревянных, почерневших от старости домов расположились на огромной поляне в излучине Лены. Ни одного деревца, ни садиков, ни огородов возле домов. Единственная улица утопала в непролазной грязи.
За два рубля в месяц Зося сняла маленькую комнатушку в доме волостного писаря. Хозяин слыл «либералом», что не мешало ему напиваться до одури и зверски избивать свою жену и детей.
Почти три месяца продолжались скитания Зоси по этапам. Увезли из Варшавы в конце марта, а в Орлингу прибыли в середине июня. Многое изменилось за это время.
Пришло письмо от отца. Старый Мушкат сообщал, что он забрал Ясика от пани Савицкой — там малыш все время болел — и отправил его к своему брату в белорусское местечко Клецк. Дядя Мариан был опытным врачом-терапевтом, жена его Юлия, обремененная четырьмя своими детьми, окружила Ясика заботливым уходом. Сигизмунд Мушкат пожелал сам присматривать за внучком и тоже перебрался к брату в Клецк. Мальчик начал постепенно поправляться. Старик писал о Ясике подробно, зная, как это важно для матери. И у Зоси невольно навертывались слезы радости, когда она читала, что у сына прорезался первый зуб или о том, как он говорит «ма», когда ему показывают ее фотографию.
Острая тоска снова охватила Зосю. Захотелось сейчас же, немедленно, с первым пароходом бежать туда, к своему сыночку. Но бежать без паспорта и денег было невозможно. Их должен был прислать Феликс. А от него пока не было никаких известий. Вместе с тоской по сыну Зосю преследовало беспокойство за судьбу мужа. Где он? Что с ним?
В июле однообразие Орлинги было нарушено появлением товарищей по партии — Эльбаума, Гемборека и самого старого из варшавских социал-демократов, Доброчинского. Их везли в ссылку дальше на север, и, пока паузок со ссыльными стоял в Орлинге, разрешили сойти на берег.
Несколько часов проговорили они с Зосей, делясь своими переживаниями и сведениями о событиях в России и Польше, о товарищах. К большому Зосиному огорчению, никто не мог ей сказать ничего нового о Феликсе.
Ушел паузок. Снова потянулись дни томительного ожидания. Зося ежедневно приходила на почту, и каждый раз пожилой почтмейстер, приветливо улыбаясь, шутливо отвечал:
— Пишут вам, барышня, еще пишут.
Наконец он с торжественным видом вручил ей книгу, присланную отцом. Старую потрепанную книгу Павла Адама «Сила». А вслед за этой бандеролью пришли одно за другим два письма от Феликса. В первом он иносказательно сообщал о расколе в партии. «Ты не знаешь и не сможешь понять того, что тут происходит, — писал он, — а то, что происходит, так ужасно, что если только жить одним этим сегодняшним днем, то надо умереть». Слова эти словно ножом по сердцу резанули. Зося живо представила сёбе, как должен был тяжело переживать Феликс раскол в социал-демократии Польши и Литвы, чтобы написать ей такое.
Во втором письме Феликс советовал ей внимательно прочитать книгу Адама, уверял, что она придаст ей «много сил». Зося тщательно исследовала книгу. Ни наколки в тексте, ни следов тайнописи не обнаружила. Потертая картонная обложка также не имела никаких внешних следов, внушающих подозрение. А между тем Зося догадалась: именно здесь, в переплете, спрятан паспорт на чужое имя. Да, Феликс большой специалист на такие вещи! Как ни велико было желание взглянуть на «свой» новый паспорт, решила обложку не портить до получения денег. Так было спокойнее.
Приближался конец навигации по Лене. Зося нервничала. Лишь за два дня до прибытия в Орлингу последнего парохода сто рублей, необходимые для побега, были получены.
Зося уложила свои вещи, вынула из переплета паспорт. Молодец Феликс! Паспорт оказался не «липовый», а самый настоящий. Зося вызубрила все данные, содержащиеся в паспорте, и научилась расписываться так, как расписывалась настоящая хозяйка паспорта.
…Густой протяжный гудок известил о прибытии парохода. Вперед пошел ссыльнопоселенец социал-демократ Львов. Надо было посмотреть, не угрожает ли Зосе опасность быть задержанной. Предосторожность оказалась нелишней. Мимо стоявшего на берегу Львова проследовал на пароход не кто иной, как орлингский урядник, человек, обязанный следить за тем, чтобы все ссыльнопоселенцы были на месте.
Путь пароходом был отрезан, но и оставаться в Орлинге было нельзя. Дожидаться, пока встанет Лена, бессмысленно. Для поездки на санях не было ни денег, ни теплой одежды. Оставалась одна возможность — ехать на почтовой лодке. Нашлась и попутчица, какая-то женщина из Томска, приезжавшая в Орлингу в гости и теперь возвращавшаяся домой. Она и вела все переговоры с почтой.
Ранним утром 28 августа Зося покинула Орлингу. После долгих мытарств добралась наконец до Москвы, а затем приехала в Люблин к своему старшему брату Станиславу. В Клецк ехать было нельзя. Если в Орлинге обнаружили побег, то искать ее будут прежде всего в Варшаве или Клецке, где жил ее ребенок.
Перед отъездом за границу она не могла даже прижать к груди своего сына!
Она не знала, где сейчас Феликс, и написала ему на старый краковский адрес. Ответ пришел быстро. Но не от Феликса. Стефан Братман прислал адрес Францишки Ган в Домброве-Гурничей. «Значит, Ган даст мне проходное свидетельство для переезда через границу. А Феликс, вероятно, где-то здесь, в Польше».
Зося немедленно выехала в Домброву. Ган приняла ее сердечно, оставила ночевать. Она не знала, кто такая Зося — она ведь жила под чужим именем, — знала только, что Зося товарищ по партии, которому она должна помочь перебраться через границу.
— Знаете, — сказала Ган, — партию постигло большое несчастье: арестовали Эдмунда.
— А кто такой Эдмунд?
— Вы не знаете? Не может быть! Нет такого человека в вашей партии, который бы не знал Эдмунда.
— И все-таки я его не знаю, — настаивала Зося, а у самой уже смутно шевелилось беспокойство: «Может быть, Юзеф сменил свою подпольную кличку?»
— Быть этого не может. У него жена в Сибири и маленький сынишка, который родился в тюрьме.
У Зоей перехватило дыхание. Францишка Ган сразу поняла, кто перед ней. Она бросилась к Зосе, нежно обняла ее и заплакала первая. Женщины долго не могли успокоиться.
А утром Зося отправилась в Бендзин. Туда за ней приехал Лазоверт. Вряд ли она одна, без его помощи, добралась бы до Кракова. Софья Мушкат точно окаменела, все делала механически. В голове назойливо ворочалась только одна мысль: «Каторга, каторга, каторга». За что судьба так несправедлива к ней? И чтобы узнать об этом, ей понадобилось бежать из ссылки и проделать тысячи верст.
