О них не упоминалось в сводках - Морозов Дмитрий Витальевич (книги онлайн полностью бесплатно txt) 📗
Черток посвятил меня в детали операции, которая готовилась по приказу Ставки Верховного Главнокомандования. Волховский фронт силами 8-й армии должен был прорвать вражескую оборону и во взаимодействии с войсками Ленинградского фронта окружить и уничтожить противника в районе Мга — Синявино. Тем самым был бы расширен в несколько раз «коридор», соединявший оба фронта, и мы значительно улучшили бы свое положение. Ведь враг по-прежнему угрожал замкнуть кольцо блокады вокруг Ленинграда, и надо было ликвидировать такую возможность.
Меня обрадовало большое количество артиллерии, привлекавшееся к этой операции: две артиллерийские дивизии, больше полусотни артиллерийских и минометных полков.
— А сколько снарядов отпускается? — спросил я, наученный горьким опытом синявинских боев, когда орудий было достаточно, а боеприпасов не хватало.
— Планируется израсходовать восемьсот тысяч.
— Здорово! — вырвался у меня восторженный возглас.
Одновременно готовилась операция и на самом левом крыле фронта. 52-я армия должна была форсировать реку Волхов и захватить на ее западном берегу плацдарм для наступления на Новгород. Туда отправлялся генерал Семенов с группой офицеров.
Черток поручил мне пересмотреть ряд документов по планированию артиллерийского наступления 8-й армии.
— В черновом наброске эти документы уже есть, но надо внести уточнения, а если потребуется, то и заново переделать. Возникнут вопросы — решайте их со мной и с генералом, — заключил Черток.
Работы сразу оказалось много. Три дня и три ночи напролет сидели мы над планированием. Согласовывали взаимодействие с оперативным отделом штаба фронта, с бронетанковым и инженерным управлением, с воздушной армией. То менялось направление главного удара и ширина фронта прорыва для дивизий, то принимался новый график артнаступления и приходилось пересчитывать все заново, переделывать документацию. Шли поиски наиболее целесообразного варианта намеченной операции.
Возникали споры, особенно с разведчиками. Мы — операторы — придирались к разведывательным картам, требовали точно определить местонахождение ряда объектов противника. Разведчики или разводили руками — ничего, мол, не можем сделать, — или начинали возражать. По опыту боев под Тортолово и Синявино я знал, к чему приводит скудость разведданных, и поэтому нажимал на разведчиков. Начальник разведотдела штаба артиллерии майор Перлов, человек горячий и вспыльчивый, сначала даже поссорился со мной.
— Наше дело дать операторам разведкарту, а вы планируйте огонь как хотите! — заявил он.
— А если на ней нет целей или они нанесены не точно — что же получается? Ударим по пустому месту? Кто виноват будет? В глубине вражеской обороны сплошные белые пятна, неужели там противника нет? — наседал я.
— Все, что выявили, на карте отмечено. А брать сведения с потолка мы не можем!
— Зачем с потолка? У вас есть два разведдивизиона, воздухоплавательный отряд, отряд корректировочной авиации. Да и в войсках средств достаточно…
Мы долго и много спорили с Перловым, но в конце концов нашли общий язык и подружились. Виктор Николаевич оказался умным, трудолюбивым разведчиком и хорошим товарищем. Он добросовестно делал все, что было в его силах.
Командующий группой гвардейских минометов генерал Воеводин с операторами своего штаба по-своему спланировал залпы реактивной артиллерии, считая это дело недоступным для нас. Генералу Дегтяреву план не понравился, он приказал передать его нам для контроля. Мы быстро вырезали из целлулоида эллипсы рассеивания реактивных снарядов на все дальности стрельбы. И когда этот «главный секрет» оказался в наших руках, мы скрупулезно проверили накладку всех эллипсов на опорные пункты и внесли свои поправки. Был выработан единый план.
Штаб артиллерии армии, штабы артиллерии дивизий и групп должны были преобразовать нашу документацию в конкретный план огня, распределить все цели и объекты по группам, полкам, дивизионам и батареям. Требовалось как можно точнее определить установки по каждому объекту и назначить для его поражения определенное количество снарядов. Каждому орудию, стрелявшему прямой наводкой, наметить конкретную цель. Батареям особой и большой мощности назначить объект, который надо разрушить.
А сколько работы по дополнительной разведке противника, по выводу артиллерии в позиционные районы! И все это делалось скрытно, незаметно для противника: иначе пропадет важный фактор любой операции — внезапность.
Напряженно и беспрерывно действовал весь огромный и сложный механизм штаба фронта, занимавший в лесу целый городок. А ведь тут только полевое управление — мозг фронта. Кроме этого, имелся еще целый ряд тыловых управлений, ведавших снабжением войск всем необходимым, от оружия до ботинок. Сколько разбросано в лесах госпиталей, баз, складов! А если прибавить к этому управления армий, штабы дивизий и частей?
Какой же мощный аппарат находится в руках того, кто командует фронтом, сколько приводных ремней тянется от него к передовой! И это необходимо. Ведь командующий должен знать все, должен предвидеть и направлять события. Ему доверена судьба сотен тысяч людей. Одно неверное, необдуманное приказание — и тысячи похоронных полетят в тыл. А смелое талантливое решение позволит выиграть сражение с минимальными потерями.
И вот решение принято. Насколько оно правильно — покажет ход операции. А пока весь управленческий аппарат работал над тем, как лучше осуществить это решение.
Командующего войсками фронта генерала армии (ныне Маршала Советского Союза) К. А. Мерецкова я еще никогда не видел, и мне очень хотелось посмотреть на него. Случай представился довольно скоро. На четвертый день моего пребывания в штабе генерал Дегтярев, отправляясь на доклад, взял с собой и меня.
С волнением вошел я в большой дом, вросший по окна в землю и прикрытый сверху маскировочной сетью.
В просторном кабинете за столом, покрытым зеленой суконной скатертью, сидел генерал Мерецков. Возле него — добрый десяток телефонов в кожаных футлярах.
— Товарищ командующий! Прибыл с докладом, — доложил Дегтярев.
— Хорошо. Сейчас займемся, — ответил генерал армии и вопросительно посмотрел на меня.
— Разрешите, товарищ командующий, представить, — сказал Дегтярев. — Подполковник Морозов, новый начальник оперативного отдела.
— Вместо подполковника Чертока? — Мерецков поднялся из-за стола и подал мне руку. — Здравствуйте! Откуда прибыли?
— Из семьдесят третьей морской бригады, с должности командующего артиллерией.
— От Симонова?
— Так точно!
— Почему же бригада Синявинские высоты до сих пор не взяла? Пороху не хватило? — спросил командующий.
«Что ему ответить? Сам, наверное, знает причину наших неудач», — подумал я.
— Так точно, пороху не хватило! У немцев сильные укрепления. Артиллерии у нас достаточно, а снарядов мало. Нечем укрепления разрушать. Один раз высоту захватили, а удержаться не смогли…
— Это пока у всех слабое место. Прорвем, захватим, а закрепиться сноровки не хватает. Ну хорошо, докладывайте, Георгий Ермолаевич. Садитесь!
Я с любопытством рассматривал Мерецкова. Коренастый, среднего роста, лет пятидесяти. Широкий немного вздернутый нос придавал волевому усталому лицу добродушное выражение. Большие, сильные руки спокойно лежали на столе.
Доклад Дегтярева состоял почти из одних цифр. Плотность артиллерии, построение артподготовки, снаряды, эшелоны — сплошной статистический отчет. Мерецков задал ряд вопросов. Дегтярев быстро, лаконично ответил на них.
— Убедили, Георгий Ермолаевич. Так и оставим, переделывать не будем, — согласился Мерецков. — А Воронову еще раз позвоните насчет семнадцатой дивизии. Боюсь, как бы не запоздала.
— Звонил утром. Обещал ускорить переброску по железной дороге.
— Уточните, сколько привлекается к операции тяжелых орудий, — повернулся вдруг ко мне генерал армии.
Этот вопрос — своего рода экзамен. Но я уже хорошо знал план артиллерийского обеспечения операции, держал в памяти многие данные и ответил без задержки: