Вячеслав Тихонов(Тот, который остался!) - Захарчук Михаил (читать полную версию книги txt) 📗
Тем более что Вячеслав Ервандович откровенно выделял меня среди пишущей братии и часто поручал мне очень ответственные задания. Так, благодаря ему я сделал, к примеру, большое интервью с председателем КГБ СССР Виктором Чебриковым, который чрезвычайно редко шел на контакты с прессой. По поручению Кеворкова я подготовил и большой материал о генерале Андрее Евгеньевиче Снесареве, человеке совершенно уникальном. Он мог стать певцом в Большом театре, математиком, дипломатом, знал в совершенстве четырнадцать языков, однако в 1888 году пошел служить в русскую армию.
Я познакомился с его дочерью Евгенией Андреевной Снесаревой. Она поделилась со мной весьма ценными документами, что позволило мне впоследствии написать большое, на несколько печатных листов, эссе о Снесареве, который в Гражданскую командовал военным округом и повздорил со Сталиным, чем подписал собственный приговор.
Я намеревался сделать целый цикл очерков под общим названием «Атланты в золотых погонах». Идея Кеворкову понравилась, но осуществить ее не получилось, текучка заела.
Кеворков дружил с Юлианом Семеновым. Узнав об этом, я попросил Вячеслава Ервандовича познакомить меня с известным писателем. Однажды шеф позвал меня как раз тогда, когда у него сидел маститый литератор. Они выпивали. По наклейке я определил мой любимый армянский «Ани».
«Они угостят меня «Ани»? — мелькнула в голове шкодливая подобострастная каламбуринка. — Иначе зачем было вызывать именно в такой момент?»
Позже я не раз поднимал чарку вместе с Вячеславом Ервандовичем, говорю же, он меня выделял особо. Но тогда мы втроем впервые чокнулись широкими рюмками из германского хрусталя.
Мой шеф очень тепло и сердечно начал рассказывать другу о том, какой я молодец, почти что тассовское приобретение последнего времени. Мне даже было неловко слышать все это насчет собственной персоны. Поэтому я улучил момент и довольно ловко перевел разговор на творчество Юлиана Семенова, которое, смею полагать, знал весьма неплохо.
По существу, он был первым отечественным литератором исключительно западной наступательной ментальности. Киплинг социализма, если так можно выразиться. Кроме того, писатель давал в нашей «Красной звезде» свой роман с продолжением «Приказано выжить». Я в той же газете опубликовал довольно обстоятельный разбор его.
Юлиан, видимо, знал от Ервандовича о моих прибалтийских приключениях и полюбопытствовал, что собой представляет литовский деятель культуры и политик Витаутас Ландсбергис. Это наверняка был профессиональный интерес маститого литератора. Возможно, он даже собирался что-то писать на болезненную тогда прибалтийскую тему.
Я чуть подумал и дал этому персонажу крайне негативную характеристику. Юлиан выслушал меня и заметил, что на самом деле все намного сложнее. Оказывается, американцы с войны и по сию пору поддерживают официальные отношения с правительствами-изгнанниками всех прибалтийских республик, которые в США и находятся. Теперь эти карты раскрыты, брошены на стол. Вскоре вся Прибалтика наверняка отсоединится от Советского Союза.
Ервандыч молчал, а я робко усомнился в том, что услышал. Мне тогда казалось, что монолитная мощь страны устоит против прибалтийских фронтов. Да и военный округ не самой худшей комплектации вкупе с Балтийским флотом — очень весомые аргументы в борьбе за целостность страны.
Семенов же нахмурился и сказал:
— А страна меж тем летит в пропасть.
Потом писатель поинтересовался, знаю ли я Виктора Светикова.
Еще бы мне не знать однокашника по Львовскому политическому училищу. Я в лицах и красках рассказал несколько наших училищных баек, чем очень повеселил Кеворкова и Семенова.
Потом мы с писателем встречались еще несколько раз, но только мельком.
Работая в газете «Очная ставка», я где-то в девяносто шестом или седьмом году решил подготовить интервью с Кеворковым. Разыскал его, что оказалось не таким простым делом. Ервандыч перебрался жить в Германию. Мы очень мило и душевно поговорили по телефону. Разумеется, и об интервью условились, но я вскоре покинул газету. Так и не написал о Кеворкове. Жаль. Большая умница.
Оскар Уайльд совершенно справедливо утверждал, что только два сорта людей интересны по-настоящему. Это те, кто знает о жизни решительно все, и те, кто ничего о ней не знает. Кеворков — человек, безусловно, первого сорта.
Однажды Кеворков «за чашкой чая» поделился со мной воспоминаниями, которые я здесь привожу от его имени, от первого лица.
Был у меня большой друг Виктор Луи — советский гражданин и английский журналист. В высшей степени незаурядный человек с очень драматичной судьбой. В суровые военные годы он остался сиротой. Прислуживал в различных иностранных диппредставительствах, чтобы с голодухи не подохнуть.
В пятнадцать годков от роду его арестовали, разумеется, за шпионскую деятельность, и осудили на двадцать пять лет. Отбытие половинного срока совпало со смертью Сталина и приходом к власти Хрущева, который разоблачил своего бывшего хозяина на XX съезде КПСС и провел широкую амнистию политзаключенных. Очень талантливый человек, Луи сумел превратить тюрьму в собственные «университеты», изучил в совершенстве английский и турецкий языки. Освободившись, он женился на англичанке и стал работать в качестве корреспондента ряда британских газет.
Однажды я пригласил его на закрытый просмотр документальной картины «Если дорог тебе твой дом». Там выступали видные военачальники. Потом к присутствующим обратился Володя Познер. Он сказал о том, что каждый из нас когда-нибудь покинет этот мир. Окажется ли интересной история нашей жизни потомкам — неизвестно. А вот жизнь таких людей, только что говоривших с вами, — вне всякого сомнения, потомков не оставит равнодушными. Новые поколения востребуют эти кинокадры и останутся благодарны нам за этот немалый труд. И хоть нам удалось заснять многих военачальников, но все это — ничтожно мало. Я, например, знаю человека, который записал интереснейший рассказ Лазаря Кагановича, а сейчас работает с Молотовым (Феликс Чуев. — М. З.). Говорят, совсем не в плохой форме сейчас находится Никита Хрущев. Но все равно надо спешить.
Благородный и благодарный Луи стал одержим мыслью отдать долг чести Хрущеву, которого не без основания считал своим спасителем, а себя — его пожизненным должником. Да, надо еще сказать, что мой друг был хорошо знаком с дочерью Хрущева Юлией и ее мужем Львом Петровым. Он еще перевел с английского несколько сочинений Эрнеста Хемингуэя. Юлия тоже писала. Но ни она, ни ее муж никогда не высовывались, не бравировали своей приближенностью к Хрущеву. Вот они и устроили Виктору встречу с «опальным кукурузником» на даче последнего.
Мой друг снял на кинокамеру свое общение с бывшим первым коммунистом Страны Советов. На Западе эта лента была встречена очень благожелательно. Окрыленный успехом, Луи упросил Льва Петрова записать воспоминания Хрущева. Дело, однако, не пошло. И тогда мой друг нашел, по-моему, очень удачный ход. Он подключил к работе сына Хрущева. Тот с радостью взялся за работу, чем очень порадовал отца. А когда подарил последнему редкий на ту пору портативный диктофон, Хрущев вообще возрадовался, как ребенок.
Как раз тогда меня вызвал Ю.В. Андропов и заявил:
— Мне доложили, что Хрущев пишет мемуары.
— Хрущев не пишет, а диктует свои воспоминания, — осторожно проговорил я. — Однако пока ничего о них не могу сказать, поскольку не знаком с их содержанием.
— А надо было бы познакомиться! — недобро заметил Юрий Владимирович. — Хрущев — человек неуравновешенный и к тому же обиженный. Может легко пренебречь государственными интересами. Лучше всего, чтобы этих мемуаров не было вовсе. Но запрещать ему писать или поучать бывшего Первого секретаря нашей партии — не наше дело. А вот оберегать государственные интересы — наша прямая обязанность. Поэтому мы должны быть в курсе дела. Ты передай, пожалуйста, Луи, пусть не очень усердствует перед Хрущевым в благодарность за досрочное освобождение. Сам знаешь, у Хрущева руки повыше локтя в крови, и, выступая на съезде, он меньше всего думал о стране и о народе. Действовал по-хитрому: разоблачу Сталина — смою и свои грехи! Кто же станет разоблачать разоблачителя?!
