Уильям Шекспир. Гений и его эпоха - Берджесс Энтони (версия книг txt) 📗

Что бы ни происходило внутри этой мрачной головы, внешние обстоятельства жизни Уилла и труппы, держателем акций которой он являлся, едва ли могли бы складываться более удачно при новом правлении. В самом первом, 1603 году «слуги лорда-камергера» превратились в «слуг его величества короля». Старых членов труппы, одним из которых был Шекспир, сделали камердинерами. В этом качестве их призвали во дворец для встречи испанского посла, когда он приехал в 1604 году, чтобы вести переговоры о мире. Драматург, сочинявший великолепные патриотические речи, в которых призывал к борьбе с ненавистным соперником, теперь кланялся ему. Дни непримиримой борьбы остались позади: солдаты больше не служили опорой королевской власти. Король Джеймс ненавидел войну и поеживался от одного только вида боевого оружия (убивать оленей совсем другое дело). Королева Елизавета с радостью сама вывела бы свои войска на поле битвы; ее наследник был (всем известно, хотя об этом мало сказано) по природе своей трусом. Мода на такие огнедышащие пьесы, как «Генрих V», прошла.

^{Вскоре после вступления на престол Джеймса I шекспировская труппа была преобразована из «слуг лорда-камергера» в «слуг короля»}

Попав в услужение к королю, Уилл должен был теперь получить право входа в высокие и столь желанные круги. Графа Саутгемптона освободили из Тауэра, но возобновление покровительства и фамильярности в старом, постыдном качестве едва ли было возможно. По всей видимости, планета Уилла начала теперь вращаться в новой солнечной системе, чьим притягательным центром был не столько человек, являвшийся уменьшенной копией Саутгемптона, Уильям Герберт (HW — WH), сколько мать Уильяма Герберта. Герберт унаследовал графство Пемброк в 1601 году, он находился в черном списке королевы из-за дела Мэри Фиттон, но сейчас, при новом правлении, был свободен, полон энтузиазма и находился в милости у короля.

Его матери, графине Пемброк, было сорок два года в 1603 году: красивая, изящная, образованная женщина, совершенно не похожая на своего умершего, но вечно живого брата, сэра Филиппа Сидни. Оба они работали над романом в прозе «Аркадия» в замке в Уилтоне, в сельской местности неподалеку от Солсбери. Их дом, по словам Джона Обри, «напоминал колледж, так много там было образованных и умных людей». После смерти Сидни, который скончался от ран, графиня издала его сборник сонетов «Астрофил и Стелла». Таким образом, ей пришлось оказывать покровительство другим сочинителям сонетов, равно как ученым и, возможно, даже драматургам. Ее качества лучше всего выразил Уильям Браун в некрологе на ее смерть:

Имеется свидетельство, что Шекспир был в Уилтоне в 1603 году, хотя не в качестве гостя. Коронацию Джеймса в мае сразу же приветствовала эпидемия чумы, и двор, так же как театральные труппы, покинул город. Осенью Джеймс был гостем Пемброка, поскольку в городе все еще свирепствовала чума. «Слуги его величества» жили в Мортлейке, где у Гаса Филипса был свой дом. Им было приказано приехать в Уилтон, чтобы поставить пьесу, и есть запись, что Джон Хемингс, руководитель труппы, получил сумму в тридцать фунтов за доставленное беспокойство. Леди Пемброк два с половиной столетия спустя клялась, что в ее семейном архиве хранилось письмо от великой графини к ее сыну, в котором она просила его привезти короля, чтобы посмотреть «Как вам это понравится», и добавляла: «У нас также человек по имени Шекспир». Письмо исчезло, но когда читаешь эту фразу, по какой-то магической причине мурашки ползут по телу — настолько она аутентична. Не «Шекспир», автор пьес и поэм, но «человек Шекспир», выпивающий, болтающий, легкомысленный, любезный, остроумный, человек другого круга, который временно был оторван от актерской компании. Что-то в таком роде, по крайней мере.

^{Сестра Сидни, мать Пемброка. Это ее единственный известный подлинный портрет}

Графиня, очевидно, любила театр и даже сама перевела пьесу «Марк Антоний», написанную безвкусным последователем Сенеки, французом Робером Гарнье. Возможно, она показала ее человеку Шекспиру в 1603 году. Возможно, он сказал: «Из этого может получиться стоящая вещь, мадам. В ней есть изящество и ритм, и строки ложатся легко». Возможно, он подумал: «Ничего из этого не выйдет. Если писать пьесу о любви-жизни Антония, должно быть ощущение страсти и дерзкой словесной музыки, а египетская царица должна пахнуть мускусом и быть соблазнительной, как какая-нибудь мавританская проститутка из борделей Клеркенуэлла. Я запишу это на всякий случай в таблички своей памяти».

Бернард Шоу высказал предположение, что леди Пемброк была прототипом графини Руссильонской в пьесе «Конец — делу венец». Он зашел слишком далеко, как с ним частенько бывало, уверяя, что эта дама «самая очаровательная из всех шекспировских старушек, а вернее, самая очаровательная из всех его женщин, молодых или старых». В отношениях между графиней Руссильонской и ее сыном Бертрамом, который отвергает брак, организованный для упрочения благосостояния семейного клана, конечно, слышатся отзвуки тех голосов, что так громко звучали как в семье Саутгемптона, так и в Уилтоне. Непокорность Герберта позднее, чем Ризли — ближе к дате сочинения пьесы. Идентификация Шоу вполне уместна.

^{На этом пергаментном свитке представлен Уилтон-Хаус, неподалеку от Солсбери; так он выглядел, когда леди Пемброк, как считали, написала отсюда: «С нами здесь человек по имени Шекспир»}

Хотя любовь и дружба семьи Пемброк не шла ни в какое сравнение с высоким покровительством королевского двора, король Джеймс очень дорожил труппой, которая носила его имя. Если Елизавета платила десять фунтов за заказанное представление, то Джеймс платил из своего кармана двадцать. Правда, цены росли (одна из причин царящего в стране уныния, как утверждают марксистские критики), но Джеймс и представления не имел ни о какой индексации прожиточного минимума.

Он любил драматические представления, но считал, что за драматическое совершенство полагается платить высокую цену. Больше всего он любил театр масок, а театры масок стоили дорого. Шекспир мог отказаться от пятиактной трагедии и заработать кучу денег на одноактной пьесе театра масок, но художник брал верх над деловым человеком. Он никогда не писал для театра масок.

Театр масок был смешением старой моралите или интерлюдии и нового нелепого изобретения — оперы (неприязнь к последней действительно существовала: новаторский «Орфей» Монтеверди появился только в 1607 году). Представление было коротким, но дорогостоящим, и его интерес был скорее чувственным, чем интеллектуальным. Это была искусственно сочиненная форма, и поэту, композитору, хореографу и художнику-оформителю приходилось работать в тесной взаимосвязи, сдерживая иногда свои чрезмерные аппетиты, когда, например, для спецэффектов призывали хозяина бродячего зверинца. Когда Джеймс I был всего лишь Джеймсом VI, в замке Стерлинг шла пьеса театра масок с участием прайда львов. Дамы были напуганы. Шекспир знал об этом, так как он написал «Сон в летнюю ночь»: «Друзья, — говорит Основа, — об этом надо хорошенько подумать! Вывести льва к дамам!.. Сохрани вас Бог! Это страшная затея. Ведь опаснее дичины нет, чем лев, да еще живой!»