Миряне – кто они? Как в православии найти самого себя. Современные истории - Нефедова Марина
– И вас это не приводит в уныние и ужас?
– Время от времени. У меня, видимо, так устроен организм, что я задолго до того, как начались какие-то процессы, вдруг ощущаю их неизбежность. Тогда у меня бывает период депрессии. Зато потом, когда эти процессы происходят, я их уже не боюсь. Хоть здание и опускается, бежать вверх по эскалатору все равно нужно. Мы же не знаем, насколько глубоко оно может опуститься.
– Как вам кажется, какой библейский образ самый подходящий для современной России?
– Я думаю, что России в сегодняшнем состоянии полезно вспомнить про Ноя, про ковчег и прилетающего голубя. Нам надо очень молиться о мире. А если брать новозаветный образ… Ну, наверное, Гефсиманский сад, моление о чаше. Для меня это очень важный эпизод. Хотя, может быть, причина – в литературе и гениальных стихах Пастернака, мне трудно сказать. Но я вижу этих валяющихся апостолов и Христа – который один на один со своей молитвой и своим выбором.
«Вежливо жалят…»
– Есть у вас ностальгия по советским временам именно в Церкви? Многие считают, что для Церкви лучше быть гонимой…
– По советским временам никакой ностальгии у меня нет, потому что это дерьмо было, а не времена. Но мне кажется, тогда в Церкви все-таки жил правильно осмысленный опыт трагедии XX века.
– Сейчас это ушло?
– Мне кажется, да. Ну, опять же, это обобщение. В ком-то ушло, в ком-то нет. Мы всегда можем найти священников, которые живут и мыслят иначе, – но в целом, в структуре, в организме что-то такое, мне кажется, исчезло. Холода, равнодушия, даже грубости стало больше.
– Но ведь «саблезубых» бабушек не стало…
– Ну а что бабушки? Бабушка всего лишь может сдернуть сумку с плеча да свечки за тобой переставить в правильном порядке. Тоже мне беда! Нет, иногда, мне кажется, происходит что-то похожее на описанное в пастернаковском стихотворении: «Вежливо жалят, как змеи в овсе». Меня-то из Церкви дустом не вытравишь, потому что я все-таки в ней живу. А тот, кто зашел в нее и не врос, – того выдувает ветром. Там очень ветрено.
– Когда начались 90-е, у вас было предощущение чего-то великого для Церкви?
– Да, великих шансов. Я помню два события. Первое – это поездка на перенесение мощей преподобного Серафима Саровского. Конечно, это было мощное переживание. Так перед глазами все это и стоит у меня до сих пор: эти палатки военные, в которых – десятки тысяч паломников. И эти смиренные многочасовые очереди, когда никто не толкался, все было преисполнено любви, и при этом не было суеверия, демонстративного суеверия, которое сейчас нередко преобладает. Я не хочу осуждать людей, но сегодня часто вместо молитвы в очередях к святыням бывает что-то больше похожее на магический обряд… Тогда люди пришли молиться, радоваться и вместе участвовать. Там была Церковь, которая вдруг открыла врата в мир.
Второе воспоминание – интронизация Алексия II. Он произнес замечательную речь – там было столько надежд! Он говорил об образовании, о диалоге с обществом, говорил глубоко, искренне. Конечно, после пименовских [5] молчаливых времен заговорившая, да еще и с дореволюционным акцентом, Церковь была в силе.
– Как вы думаете, почему первый подъем начала 90-х сошел на нет? Не случилось того духовного возрождения?
– Я могу дать примитивное объяснение, на моем уровне. Отчасти это объясняется социальными процессами. В Церковь влилось огромное количество испуганных, растерянных людей, которые свой испуг и растерянность принесли в ее стены. Из них стали ставить священников, которые транслировали этот страх, подводя под него уже мистическую базу.
– А в советское время не приходили испуганные и растерянные?
– Приходили, но их не было так катастрофически много. Вообще можно сказать, что сейчас наше общество находится в трясине. Но только Церковь должна быть не там, где все, а все должны быть там, где Церковь.
– В начале 90-х многие верили, что Церковь может нас всех объединить.
– Ну, меня, например, Церковь несомненно объединила. Объединила с самим собой. Тот, каким меня Господь Бог задумал, и тот, каким я был, встретились, посмотрели в глаза друг другу и попытались навстречу друг другу пойти. Да, это Церковь может.
– Какое-то место есть для интеллигенции в Церкви? Сейчас ведь интеллигенция из Церкви уходит, да?
– Уходит.
– Кто виноват?
– Какая разница, кто виноват. Нам от ответа на этот вопрос не легче. Вопрос в том, что делать. Я не думаю, что нужны какие-то специальные интеллигентские приходы. Мне кажется, что Церковь должна идти навстречу человеку со всей его сложностью. Если это случится, то тогда найдется место и интеллигентам с их путаными, но живыми запросами, и не интеллигентам.
Разве Христос в мир не для того пришел, чтобы каждому раскрыть объятия? Да, у интеллигенции миллион недостатков. Она любит указывать, как надо. Торчит у нее указательный палец – ну, торчит. Интеллигенция очень капризная – ну, капризная. Но другой нет. Значит, надо любить эту. Христос приходит в Иудею первого века нашей эры: хромые, слепые, бесноватые – плюнуть да и уйти, можно поискать народ получше. Нет же, вместо этого Он – к ним, в Силоамскую купель, в купальню Вифезда [6]. Если наши интеллигенты такие хромые, слепые, глухие – может быть, просто нужно устроить для них движение воды?
Ирина Ратушинская. «Господи, расскажи мне про бегемота»
Молодая красивая женщина за пять стихотворений попадает в мордовские лагеря. Причем не в 37-м, а в 82-м. Там – карцер, голод, угроза смерти и предательства. Потом – освобождение по ходатайству Рейгана и личному распоряжению Горбачева. Потом – десять лет жизни рядом с митрополитом Антонием Сурожским. Ирина Ратушинская – о том, как любить и писать стихи в тюрьме, как неверующие на зоне отвоевывали Библию и почему страх смерти – это не самое страшное.
Биографическая справка
Ирина Борисовна Ратушинская – поэт, писатель. Родилась в 1954 году в Одессе. Окончила физический факультет Одесского университета. В 1982 году была арестована за пять стихотворений и приговорена к семи годам лишения свободы. Срок отбывала в женской колонии строгого режима в Мордовии. Эти годы описаны в книге «Серый – цвет надежды», которая была издана в 18 странах. Заочно принята в международный ПЕН-клуб. Дело Ратушинской получило широкую огласку во всем мире, и в 1986 году она была досрочно освобождена. Вскоре после выхода на свободу Ирину и ее мужа Игоря Геращенко, находившихся в Великобритании с визитом, лишили советского гражданства. С 1986 по 1998 год жила в Лондоне, была духовным чадом митрополита Антония Сурожского.
В 1998 году вернулась в Россию вместе с мужем и двумя детьми. Автор восьми сборников стихов, книг прозы «Серый – цвет надежды», «Тень портрета», «Одесситы», «Наследники минного поля». Также писала сценарии для ряда сериалов, в том числе «Возвращение Мухтара», «Таксистка» и других.
Если не сдыхать от страха
– Вас в 1982 году посадили за несколько стихотворений. Вы, молодая женщина, оказались в политической зоне, в условиях между «очень-очень-очень плохо» и «совсем ужасно»: постоянные карцеры, голод, холод, прямая угроза жизни. Как это вообще можно перенести и не сойти с ума?
