В прицеле свастика - Каберов Игорь Александрович (бесплатные серии книг .txt) 📗
В тот раз Чуковский уточнил еще кое-что из авиационной терминологии.
— Видите ли, — говорил он, — писатель должен знать раз в десять больше того, что он потом напишет в своей книге.
— А вы собираетесь писать книгу?
— Да, материал, который я здесь собрал, так интересен, что мне хотелось бы.
— Значит, почитаем когда-нибудь, — сказал я и не осторожно глянул на часы.
Чуковский тотчас же закрыл блокнот:
— Вы спешите? Я пройду с вами до землянки... Скажите, товарищ Каберов: у истребителей бывают две кабины? Понимаете, я хотел бы слетать с вами в бой, в настоящий бой, со стрельбой.
— Николай Корнеевич, это очень опасно.
— Ничего. Зато я там увижу вас в деле.
Уже возле землянки Николай Корнеевич попросил меня задержаться еще на одну минуту.
— У меня к вам всего один маленький вопрос, — сказал он. — Что такое унтята? Вот на вас унты, а эти самые унтя...
Но тут до меня донесся голос часового:
— Капитан Каберов, вас к командиру!
Я убежал, так и не успев сообщить писателю, что унтята — это всего-навсего меховые чулки, которые надевают, прежде чем натянуть на ноги унты.
Чуковский работал в эскадрилье без отдыха, работал не только днем, но иногда и ночью. Как-то вечером у меня выдалась свободная минута, и я подошел к нему, когда он что-то писал. Николай Корнеевич, отодвинув бумаги, охотно заговорил со мной. Он сказал, что хотел бы посмотреть наши «боевые листки», и попросил переписать для него мою поэму «Месть», которая печаталась в них отдельными кусками. К тому времени у меня уже был начисто переписанный текст поэмы. Я с удовольствием передал ее Николаю Корнеевичу, сделав над заглавием короткую дарственную надпись.
Рассказывая мне в тот раз о своей работе, Чуковский откинул крышку небольшого дорожного чемодана:
— Вот, смотрите.
В чемодане стопками лежали его знаменитые блокноты.
— Видите, сколько? А надо бы еще столько же. Вот подробные записи, сделанные после бесед с вами, с Костылевым, Львовым, Ефимовым, Суховым, техником Грицаенко. Теперь мне нужны Чепелкин и Мясников.
А однажды мы обидели Николая Корнеевича, и мне до сих пор стыдно за это.
Чуковский договорился с Петром Чепелкиным, что тот придет к нему побеседовать после полета. Но мы с Петром неожиданно узнали, что у нас идет фильм «Истребители», и, выполнив боевое задание, убежали в кино. Убежали, как зайцы, сделав большой круг по лесу, чтобы не попасть на глаза Николаю Корнеевичу.
А он ждал Чепелкина. И он обиделся. Обиделся и почти на сутки исчез из эскадрильи. Все мы встревожились. Но вскоре выяснилось, что Чуковский работает у штурмовиков. Он исписал там целый блокнот, причем пытался уговорить командира взять его с собой в боевой полет на штурмовике в качестве воздушного стрелка. Писатель утверждал, что умеет стрелять из пулемета и что готов доказать это на деле. К счастью, согласия на такой полет Чуковский не получил.
В мрачном настроении возвратился он в нашу землянку. Чтобы как-то развеять это настроение, мы весь тот вечер рассказывали ему о воздушных боях, о разного рода забавных случаях из жизни летчиков. И к нему опять возвратились всегдашнее добродушие, общительность и жизнерадостность.
АТАКУЕТ АЛЕША БАРАНОВСКИЙ
Во второй половине мая 1942 года наш полк перелетел на тыловую базу, чтобы получить новые самолеты. Между тем Мясников, Ефимов, Львов, Сухов и я остались на месте. Мы продолжаем работать. У нас четыре самолета на пятерых. Я летаю все еще на Яке командира эскадрильи. Сергей Макаров поставил на эту машину новые рули. Техники заделали пробоины на ее крыльях и фюзеляже.
Как только подсохли аэродромы, мы распрощались с Ладогой и перелетели под Ленинград. Но истребители наши настолько изношены, что редко все четыре самолета находятся в строю. Случается, что после посадки на фюзеляж приходится выправлять согнутые лопасти винта. На самолете Мясникова во время такой операции обломился конец лопасти. Пришлось обрезать и две остальные. Так и летаем мы с командиром на истребителе с укороченными на восемнадцать сантиметров лопастями. Правда, мотор перегревается немножко, однако летать можно.
На смену нам уже прибыл полк, вооруженный новенькими Яками. Но летчики этой части молоды. Опыта по прикрытию самолетов Ил-2 они не имеют. Наши друзья-штурмовики просят нас оказать помощь молодым истребителям. Вот и возглавляем мы, выполняя боевые задания, группы летчиков нового полка. Вместе с ними сопровождаем штурмовики, которые наносят удары по вражеским кораблям, аэродромам и другим важным военным объектам. Мне иногда доводится вести воздушную разведку. Я уже дважды фотографировал порт Котку.
Однажды, возвратясь из полета, я, что называется, лицом к лицу встретился с Женей Сусаниным, бывшим курсантом нашего новгородского аэроклуба. Высокий, возмужалый, уже видавший виды летчик с орденом Красного Знамени на груди, Сусанин на этот раз был невесел. Он привез мне горькую весть; погиб Алеша Барановский.
— Да что ты, Женя?.. Когда?..
— Еще одиннадцатого февраля...
Алексей Барановский... Мой веселый курсант, которому в 1939 году я дал путевку в небо. Это он и его товарищ разыскали меня в Низине. Кажется, будто только вчера мы беседовали втроем в оружейной палатке. Фашистские самолеты, появившиеся тогда над аэродромом, прервали наш разговор,
Я спрашиваю у Жени, как Алеша погиб.
— К сожалению, я не был в том полете, — говорит Сусанин. — А дело было так. Одиннадцатого февраля разведка донесла, что на станции Шапки обнаружено скопление железнодорожных эшелонов и что среди них стоит состав цистерн с горючим. Немедленно к этому объекту была послана группа истребителей И-15 с бомбами, С нею летел и Барановский. Но на его самолете были не бомбы, а снаряды РС для атаки наземных целей. Что же получилось? Взрывы бомб перевернули на станции Шапки многие вагоны вражеских эшелонов. Образовался завал, но пожара не было. Лешка, наверное, решил ударить непременно по цистернам. Двумя реактивными снарядами он зажег одну из них. Охваченная огнем, она распустила по ветру шлейф черного дыма. Между тем у Барановского оставалось еще четыре снаряда. Он сделал резкий разворот, вошел в пике и двумя снарядами вызвал новый взрыв и новый очаг пожара. Пламя перекинулось на другие эшелоны, Сочтя задание выполненным, командир повел группу обратным курсом, Самолеты не были радиофицированы, и попросить ребят, чтобы они его подождали, Алексей не мог. И все же он решил сделать еще один заход, А над Шапками уже появились «мессершмитты». Тем не менее Барановский идет в третью атаку. Сброшенные им реактивные снаряды накрывают цель. Когда же он выходит из атаки и набирает высоту, ему ничего не остается, как вступить в бой с целой сворой фашистских истребителей. Как только товарищи увидели это, они немедленно бросились на выручку к Алеше. Но фашисты уже успели зажечь его самолет. Алексей покинул горящую кабину и, очевидно, из опасения, что ему не хватит высоты, тут же дернул за кольцо парашюта. Парашют зацепился за хвостовое оперение истребителя. Вот так и погиб наш Алеша.
Женя умолкает, и я молчу. А перед глазами у меня Низино и бегущий мне навстречу Алеша Барановский, его руки, тянущиеся к моим рукам. «Товарищ инструктор, здравия желаю!..» Трудно поверить в то, что произошло там, над станцией Шапки.
Земляк и боевой товарищ Алеши Женя Сусанин был очень дружен с ним. Они вместе учились в аэроклубе, а потом в Ейском училище, вместе, в одном полку, в одной эскадрилье, служили на Балтике, вместе летали на своих «королях». А сколько раз в боях выручали друг друга!
В большой группе летчиков-сержантов прибыли они на фронт. И только им двоим уже через четыре месяца было присвоено звание «лейтенант».
Алешка, Алешка, какой боевой и душевный был парень!
Много лет прошло с тех пор. Отважный балтийский летчик-истребитель Евгений Иванович Сусанин, защищая Ленинград, совершил шестьсот двадцать боевых вылетов, сбил в воздушных боях восемь фашистских самолетов. Ныне он подполковник запаса. Его грудь украшают четыре ордена Красного Знамени, орден Красной Звезды, медали. Живет и работает Евгений Иванович в нашем городе Новгороде. Мы с ним часто встречаемся, вспоминаем о суровых днях войны, о фронтовых товарищах. Вспоминаем об Алеше Барановском, нашем славном друге и земляке.
