В прицеле свастика - Каберов Игорь Александрович (бесплатные серии книг .txt) 📗
«ВОТ НА ПУТИ СЕЛО РОДНОЕ»
Все, отвоевалась наша маленькая группа на своих видавших виды, потрепанных и залатанных истребителях. Пришел срок получать новые самолеты. Подняв в воздух три последние исправные машины, Ефимов, Львов и я сделали круг над аэродромом и взяли курс на восток. Остальные наши товарищи должны были вылететь на другой день транспортным самолетом.
Завершив свой последний совместный полет, мы приземлились на аэродроме нашей тыловой базы. Бывшее ржаное колхозное поле, приспособленное под аэродром, примыкало к большому сосновому бору. Шея первый день лета. Было тихо и солнечно. Неподалеку от аэродрома катила свои воды извилистая живописная речка. Выскочив из кабин, мы сняли шлемофоны и сразу же направились к реке. На бережке разделись и немедля кинулись в воду. Разыгрались, расшумелись, как дети. Не заметили, что недалеко от нас сидит рыбак.
— Тихо, братцы!.. Не помешать бы...
Матвей и Семен поплыли к другому берегу, а я побежал к рыбаку. Извинился за шум, попросил удочку, поймал одного за другим трех серебристых голавликов и побежал к друзьям показать улов...
Так началась новая пора в нашей жизни.
Штаб эскадрильи разместился в небольшом деревенском доме. К нам прибыл новый адъютант капитан Н.В.Дармограй. Мы знаем о нем, что он участвовал в боях за столицу Эстонии, в историческом переходе кораблей Балтийского флота из Таллина в Кронштадт. Вместо уехавшего на учебу Исаковича комиссаром эскадрильи назначен капитан Ефимов. Парторгом коммунисты единодушно избрали отличного техника звена Снигирева. Майор Никитин стал командиром полка, а подполковник Кондратьев — командиром бригады.
Вечером было объявлено, что мы скоро поедем изучать новые самолеты. Мне же командир полка неожиданно предложил навестить родных (до Вологды от нашей базы несколько часов полета). Я должен был лететь на У-2, но он оказался неисправным. Ничего! Окрыленный радостью, я отправился в далекий путь на попутном транспорте (до Череповца — машина, а дальше — поезд) и на следующий день рано утром был уже у порога родного дома.
Никогда не забуду тех минут, Ах, какой начался в доме переполох! Ну еще бы — не ждали! Мать залилась слезами («Живой, здоровый... Сынок ты мой!..»). Отец засуетился, разбудил Валю, Нинушку.
— Вставайте, глядите-ко, кто приехал-то! — Он торопливо протер очки, начал разглядывать мои петлицы. — Стало быть, капитан уже? — Он важно качал головой. — Слышь, мать, капитан Игорь-то!
Мать захлопотала у стола, а я вошел в спальню:
— Валюша, Ниночка, родные вы мои!..
Нет, не передать словами, какая это была радость.
— Ну-ка, покажись, покажись папе! — Я взял на руки дочку.
Третий годик уже пошел, — немножко растерянно говорила жена, поправляя волосы дочери, упавшие на глаза. — Вот, Ниночка, это и есть твой папа...
Нинушка посмотрела на меня внимательно, соскользнула с моих рук на пол и, не спуская с меня глаз, ухватилась за мамину юбку.
А в соседней комнате уже накрыт стол. Проснулась сестренка Надя, пришла тетя Лиза, наша соседка по квартире. Для начала, как водится, выпили по рюмочке за встречу, и пошли, пошли разговоры. Закипел самовар. Отец принес его из кухни, поставил на стол. Мать, как она всегда это делала, бросила в трубу самовара кусочек сахару. Характерный, знакомый с детства запах чаепития наполнил квартиру. А мама все хлопотала и хлопотала у стола. Она нарезала ломтиками сушеную соленую треску и залила ее в блюдце крутым кипятком. Чешуйки стали дыбом, ломтики изогнулись, размякли — моя любимая еда. Эх, если бы еще рассыпчатой, или, как у нас говорят, «хохочущей», картошки! Но и картошка уже появилась на столе. Между тем отец налил по второй. Он сидел напротив меня и пристально глядел на мои ордена:
— Вот это, слева, орден Ленина. А рядом?
— А рядом орден Красного Знамени...
Глядя на отца, на мать, на Валю с Нинушкой — на всех сидевших за столом, я все еще не мог поверить, что я дома. И одна мысль билась в моем мозгу: «Как все-таки это здорово, когда у человека есть свой дом, свой родной уголок, есть дорогие сердцу люди!..»
Между тем отец принес из спальни мою старенькую двухрядку, смахнул с нее рукавом пыль: — Ну-ка, сыграй, не забыл, наверно... И я еще не успел заиграть, как он запел:
У нашего нового адъютанта капитана Дармограя жена с малышом тоже эвакуировалась в Вологду. Он отправился к семье следом за мной. Мы познакомились в родных местах и замечательно провели отпуск. Но чем счастливее дни, тем они короче. Вскоре за нами прилетел санитарный У-2. Мы распрощались с близкими, а через некоторое время были уже в своем полку.
Здесь нас ждали новенькие английские истребители «Хаукер Харрикейн».
Прежде всего бросились в глаза размеры машины. «Харрикейн» и по длине и по размаху крыльев был почти в полтора раза больше нашего Яка. Горбатый, на высоких «ногах», он показался нам довольно странным. Все таблички в кабине, различные другие надписи были сделаны на английском языке. Впрочем, это не помешало нам быстро изучить новый самолет. Мы начали летать на нем и вскоре закончили программу переучивания.
Высота в футах, скорость в милях, бензин не в литрах, а в галлонах — ко всему этому надо было, конечно, привыкнуть, и мы привыкли. Однако никак не могли мы смириться с вооружением «харрикейна». На нем было двенадцать пулеметов винтовочного калибра (крыльевые установки — по шесть пулеметов в каждой плоскости). После наших советских пушек и крупнокалиберных пулеметов мы сочли это недостаточным. Не понравилась нам и бронеспинка. Она представляла собой две расположенные вертикально одна над другой четырехмиллиметровые пластины. И это во времена скоростных пушек и бронебойных снарядов!
— Да ее палкой пробить можно, — сказал Сухов, и все мы с ним согласились.
О нашем недовольстве узнало командование. Чтобы заменить бронеспинки и оружие на «харрикейнах», нам было приказано срочно перелететь в Москву.
И вот она, наша белокаменная столица. Мы приземлились на бетонной дорожке аэродрома. Без промедления сдаем машины на завод.
— Через десять дней, — говорит представитель завода, — ваш заказ будет выполнен. А сейчас отдыхайте, знакомьтесь с Москвой.
Получив место в гостинице, я обращаюсь к Мясникову за разрешением навестить брата. Он учится под Москвой в школе лейтенантов. Само собой разумеется, разрешение получено. Скорее на Рязанский вокзал! Сорок минут езды на электричке, и я вижу большие деревянные казармы, живописный, весь в зелени, военный городок. Спрашиваю, не здесь ли размещается пулеметная школа лейтенантов. Да, она размещается здесь.
Начальник школы, высокий, общительный человек, приветливо встречает меня, расспрашивает, кто я и с какою целью прибыл, хорошо отзывается о моем брате.
— Он, кажется, старше вас?
— Да, на восемь лет...
Это один из самых скромных и образованных курсантов, — говорит капитан. — Впрочем, он не только курсант. Александр Каберов ведет в школе военную топографию и пулеметное дело. Скажу по секрету: при выпуске он получит звание старшего лейтенанта и будет оставлен у нас. Нам нужны хорошие преподаватели.
Я благодарю капитана за добрые слова и выхожу на улицу. В ожидании брата (его уже вызвали ко мне) брожу по шлаковой дорожке. И вот смотрю — бежит он. В гимнастерке необычного, свинцового, цвета, в бриджах, ботинках с обмотками, с винтовкой и скаткой на плечах, бежит Шура к зданию штаба. Мимо меня проходит строевым шагом, по всем правилам отдает честь и снова бежит. Не узнал. Да и не мудрено, В последний раз мы виделись в 1934 году. Я тогда учился в школе ФЗУ, а он на физико-математическом факультете педагогического института в Вологде. Окончив институт, брат уехал работать в одну из районных школ. Сначала он преподавал, потом директорствовал. Перед самой войной возвратился в Вологду и некоторое время тоже был директором средней школы-десятилетки. Но меня в ту пору уже не было дома.
