Белая масаи - Хофманн Коринна (лучшие книги онлайн TXT) 📗
Снова на мой живот опустились десяток рук, которые начали натирать и сжимать его; при этом старики громко молились и пели. Вдруг живот немного поднялся, и я почувствовала внутри небольшое подергивание. Сначала я решила, что мне почудилось, но подергивание повторилось еще несколько раз. Должно быть, старики его тоже почувствовали, потому что молитвы стали тише. Когда я поняла, что мой ребеночек жив, меня пронзила сильнейшая воля к жизни. А я-то думала, что утратила ее безвозвратно. «Дорогой, пожалуйста, сходи к отцу Джулиани и расскажи ему обо мне. Я хочу в больницу».
Крылатый врач
Вскоре к нам пришел Джулиани. Он с ужасом посмотрел на меня, коротко переговорил со стариками и спросил, на каком я месяце. «Начало восьмого месяца», – вяло ответила я. Он сказал, что попробует связаться по радио со службой санитарной авиации. После этого он ушел, за ним ушли и старики. Осталась только мама. Я лежала в постели мокрая от пота и молилась за себя и ребенка. Больше всего на свете я хотела сохранить этого малыша. Мое счастье зависело от жизни этого крошечного создания.
Вдруг я услышала гул двигателя, не автомобильного, а от самолета. Среди ночи здесь, в деревне, появился самолет! Снаружи послышались голоса. Лкетинга вышел на улицу и вернулся очень взволнованный. Самолет! Джулиани пришел и сказал, чтобы я взяла только самое необходимое и скорее села в самолет, потому что взлетная полоса будет освещена недолго. Они помогли мне встать с кровати. Лкетинга упаковал мои вещи и дотащил меня до самолета.
На улице было светло, как днем. Джулиани зажег гигантский прожектор. Справа и слева от гладкого участка дороги сверкали факелы и керосиновые лампы. Далее путь отмечали огромные белые камни. Белый пилот помог мне забраться в самолет. Он махнул моему мужу, приглашая его на борт. Лкетинга стоял внизу и беспомощно смотрел на нас. Он хотел полететь со мной, но не мог преодолеть свой страх.
Мой бедный любимый! Я успела только крикнуть ему, чтобы он оставался здесь и следил за магазином, как дверь закрылась. Мы тронулись с места. Впервые в жизни я летела на таком маленьком самолете, но чувствовала себя в полной безопасности. Примерно через двадцать минут мы уже парили над госпиталем Вамбы. Здесь тоже все было освещено, несмотря на наличие огромной взлетной полосы. После приземления я увидела двух медсестер, поджидавших меня с креслом-каталкой. Поддерживая живот, который заметно сполз вниз, я с трудом выбралась из самолета. Меня повезли к госпиталю, и мне снова стало так тоскливо, что я разрыдалась. Не помогали даже утешительные слова медсестер, напротив, от них я зарыдала еще отчаяннее. В госпитале меня ждала швейцарская женщина-врач. Она выглядела озабоченной, но тоже попыталась меня успокоить, сказав, что все будет хорошо.
В комнате для обследований я лежала в гинекологическом кресле и ждала главного врача. Я понимала, какая я грязная, и мне было ужасно стыдно. Когда я извинилась за это, врач отмахнулся и сказал, что в данный момент у нас есть проблемы поважнее. Он осмотрел меня осторожно, без инструментов, одними руками. В ожидании приговора я не сводила с него глаз. Мне не терпелось узнать, как чувствует себя мой малыш.
Наконец он отпустил меня, подтвердив, что ребенок жив. Но для восьмого месяца он слишком маленький и слабый, и нам нужно сделать все, чтобы не допустить выкидыша, потому что ребенок лежит уже очень низко. Затем вернулась швейцарская врач и объявила диагноз: у меня тяжелая анемия из-за малярии и мне срочно нужна донорская кровь. Врач пожаловалась на то, как трудно здесь получить кровь. Консервированной крови у них очень мало, поэтому для меня возьмут кровь у донора.
При мысли о чужой крови в Африке во времена СПИДа мне стало дурно. Я испуганно спросила, проходит ли кровь необходимую проверку. Врач честно ответил, что лишь частично, потому что обыкновенно пациенты с анемией в первую очередь приводят донора из членов своей семьи, прежде чем им делают переливание крови. Здесь большинство людей умирают от малярии или ее последствия – анемии. Лишь небольшая доля консервированной крови приходит из-за границы как пожертвование миссии.
Я лежала на кресле и старалась собраться с мыслями. Кровь – это СПИД, крутилось у меня в голове. Мне стало страшно, и я запротестовала. Врач посерьезнел и уверенно сказал, что мне нужно выбирать между этой кровью и неминуемой смертью. Появилась африканская медсестра, усадила меня в кресло-каталку и отвезла в палату, где уже лежали три женщины. Сестра помогла мне раздеться и выдала больничную униформу, какую здесь носили все пациенты.
Сначала мне сделали укол, затем поставили внутривенную капельницу на левую руку. В палату вошла швейцарская врач и принесла пакетик с кровью. Ободряюще улыбаясь, она сказала, что нашла последнюю порцию швейцарской консервированной крови моей группы. До утра этого хватит. Кроме того, большинство белых медсестер готовы стать моими донорами, если их кровь мне подойдет.
Такая забота глубоко тронула меня, но я постаралась подавить слезы и поблагодарила врача. Затем она подвесила к капельнице пакетик с кровью и стала вводить иглу в мою правую руку. Укол оказался болезненным, потому что игла была очень толстая. Врачу пришлось колоть много раз, прежде чем в мою вену хлынула спасительная жидкость. Чтобы во сне я не выдернула иглы, обе мои руки привязали к кровати. Должно быть, я представляла собой очень печальное зрелище, и была рада, что моя мама не знает, как мне плохо. Я подумала, что, даже если все обойдется, я все равно никогда ей об этом не расскажу. С этой мыслью я заснула.
В шесть утра пациентов будили, чтобы измерить температуру. Я проспала всего четыре часа и была совершенно разбита. В восемь утра мне снова сделали укол, в полдень – новое переливание крови. К счастью, мне досталась консервированная кровь местных медсестер, и СПИДа можно было больше не опасаться.
Меня осмотрели после обеда: ощупали живот, послушали сердцебиение ребенка, измерили кровяное давление. Большего местные врачи сделать не могли. Я по-прежнему ничего не ела, потому что и здесь от запаха капусты мне становилось дурно. Несмотря на это, к вечеру второго дня мне стало гораздо лучше. После третьего переливания крови я почувствовала себя цветком, который полили впервые после долгой засухи. С каждым днем в мое тело возвращалась жизнь. После последнего переливания крови я впервые за долгое время посмотрелась в зеркало – и не узнала себя. Скулы резко выделялись, нос казался длинным и заостренным, а глаза – огромными и впавшими. Тонкие тусклые волосы слиплись от пота. При этом ведь я сейчас чувствую себя значительно лучше, подумала я с ужасом. Все это время я лежала и за три дня ни разу не встала с постели, так как по-прежнему была подключена к капельнице с раствором против малярии.
Медсестры были очень милы и часто заходили меня проведать. Их очень беспокоило то, что я ничего не ем. Одна медсестра была особенно заботлива. От нее веяло добротой и теплом, и это меня очень трогало. Однажды она принесла из миссии сырный сэндвич. Я так соскучилась по сыру, что с удовольствием съела бутерброд. С этого дня ко мне вернулась способность принимать твердую пищу. Теперь-то я точно выздоровлю, радостно подумала я. Моему мужу сообщили по радио, что я и ребенок идем на поправку.
Через неделю во время осмотра швейцарская врач посоветовала мне рожать в Швейцарии. Я в ужасе посмотрела на нее и спросила почему. Она сказала, что я слишком слабая и худая для восьмого месяца. Если здесь у меня нет возможности нормально питаться, велика опасность умереть во время родов от потери крови и напряжения. Кислородных аппаратов у них нет, как и инкубаторов для слабеньких младенцев. Обезболивания родов здесь не проводится из-за отсутствия соответствующих медикаментов.
Представив, как я в своем состоянии полечу в Швейцарию, я испугалась. Я знала, что у меня не хватит на это сил, и сказала об этом врачу. Мы стали искать другие варианты. За оставшиеся до родов несколько недель я должна была довести свой вес до семидесяти килограммов. Возвращаться домой мне не разрешали: из-за малярии это было очень опасно. Тогда я вспомнила о Софии в Маралале. У нее отличный дом, и она изумительно готовит. Врач одобрила этот вариант. Но прежде мне предстояло провести в больнице еще две недели.
