В пламени холодной войны. Судьба агента - Коллектив авторов (книги .txt) 📗
Обо всем этом риксдаг следует информировать через комиссию – и предоставить, таким образом, возможности для решения данного вопроса.
Я прихожу к заключению, что нельзя определять последствия ущерба лишь в денежном выражении. Речь идет также и о потерях иного рода. К тому же неизвестно, во сколько обойдется устранение последствий. Все будет осуществляться в рамках текущих бюджетных ассигнований. В правительственном заявлении подчеркивалось, что сейчас еще невозможно сказать, потребуются ли дополнительные средства. Но они должны быть предоставлены при возникновении необходимости.
Шпионаж: – грязное дело. Остается только гадать о том, как Веннерстрем скатился в пропасть предательства. Мы тщательно изучали все его показания. В действительности, нужно исходить из того, что предатели и иностранные агенты были всегда. Из заявления обвинителя явствует, что он действовал, прежде всего, в ВВС и ВМС. По признаниям самого Веннерстрема, государство, на которое отработал, ничего не оставляет на волю случая. Шпионскую деятельность разоблачить тяжелее, чем любое другое преступление. Поэтому властям и органам, призванным противодействовать шпионажу, следует оказывать поддержку на всех уровнях. Сам я, будучи министром обороны, помере возможности помогал службе безопасности».
Итак, с 1961 года капкан на Веннерстрема был заряжен не только в СЭПО, но и в министерстве обороны Швеции…
В июне 19б2-го Веннерстрем должен был встретиться с Петром Павловичем в Вене и ждал этого события с особым нетерпением, предвкушая перемену обстановки. Он надеялся, что совершенно новая среда, непохожая на старый, привычный город Хельсинки, каким-то образом вдохнет в него новые силы и надежды. Все-таки Вена оставалась одним из немногих европейских городов, где Стиг еще ни разу не бывал.
Но его упованиям не суждено было сбыться. В начале июня от Петра пришло сообщение, которое разочаровало и озадачило: «Встреча в Вене откладывается. Некоторое время буду отсутствовать. Продолжай докладывать как обычно. Будь внимателен».
Стиг был озадачен: что имелось в виду? В каком отношении быть внимательным? И по какой причине отсутствовал Петр?
Однако долго находиться в неведении не пришлось. Разразился кубинский кризис – самая серьезная конфронтация периода «холодной войны». Установка на Кубе советских ракет среднего радиуса действия с ядерными зарядами была рискованной политической игрой, не имеющей себе равных.
Создалась ситуация, которую можно было назвать «звездным часом» разведки, потому что все зависело только от ее эффективности. Это касалось обеих сторон. Американцы летали над Кубой на У-2 и фотографировали строительные и монтажные работы. В Москве сидел Олег Пеньковский и через посредников переправлял катушки пленок в Вашингтон. Таким образом, в США точно знали о типе оружия русских. По-видимому, это было одним из самых престижных дел ЦРУ. И не оставалось никаких сомнений, что новое оружие на Кубе представляло огромную угрозу восточному побережью США.
Весь информационный аппарат Центра заработал с высочайшим напряжением сил. Вопрос, на который требовался скорейший ответ, звучал так: какой будет реакция США?
Частокол ракет – прямо под боком противника. Почему в Советском Союзе вообще приняли такое фантастическое решение? Это не соответствовало практике действий, предпринимаемых до сих пор. Что за всем этим крылось? Веннерстрем не переставал ломать голову. В то, что акция направлена только на поддержку единственного в западном полушарии социалистического режима, он не верил. Другая, гораздо большая цель должна была лежать в основе – и, кажется, со временем Стиг понял ее.
С конца сороковых годов высочайшим приоритетом Советского Союза было развитие стратегического ракетного оружия. И теперь, очевидно, считали, что цель – равновесие сил – достигнута, то есть США могли быть так же сметены с лица земли, как и Советский Союз. Кубинский кризис был актом преднамеренного риска, понуждающего к обоюдному признанию баланса сил, который отныне должен был определять будущую политику обеих великих держав. Это привело Веннерстрема к заключению, что кубинский кризис стал финалом «холодной войны».
С этими мыслями он и стремился раздобыть информацию для необходимого Москве большого разведывательного обзора. В МИДе никто не знал, чем занимается Стиг в уединении на Фредсгатан, никто не спрашивал о нем и не интересовался им до тех пор, пока он не появлялся на совещаниях и не клал на стол требуемую справку. Поэтому была возможность в тишине и покое целиком сосредоточиться на кубинском кризисе, в результате чего удавалось предоставлять Центру то, что больше всего ценилось в критических ситуациях «холодной войны»: упреждающую информацию. Этим Веннерстрем по праву мог гордиться. В частности, информацией о морской блокаде Кубы – сообщение о ней Стиг отправил заранее, до того как решение вступило в силу.
Составляя донесение, агент использовал тайнопись, и тут, составляя тайнописное письмо, совершенно случайно совершил фатальную оплошность.
Собираясь зашифровать сообщение – его содержание было таким, что могло легко привести к автору и приходилось надеяться только на тайнопись, – Стиг по ошибке взял два листа бумаги вместо одного. Поэтому зашифрованный текст остался на нижнем листе в виде очень слабого, невидимого для глаза отпечатка. По какой-то причине после окончания работы он сжег только первый лист. Было это ошибкой или халатностью – одному Богу известно. Нижний листок так и остался в ящике стола среди неиспользованной бумаги. Оттуда он попал в руки СЭПО после задержания Веннерстрема в 1963 году. Каким-то химическим составом они проявили часть текста, который затем использовали в качестве улики.
В нем, кроме информационной составляющей донесения, упоминалось имя американского секретаря посольства, который был в то время резидентом ЦРУ в Стокгольме.
Передачи по радио прекратились с июля месяца. Это означало, что Петра Павловича нет в Москве и он недосягаем. Поступали только обычные позывные, после которых слышался сигнал окончания передачи: значит, для Стига снова ничего нет. Почему в такое критическое время Петра не оказалось в Москве? Ответ напрашивался один: конечно, он на Кубе со специальным поручением. В октябре кризис достиг своей кульминации и начал затихать, а через месяц возобновились радиосообщения. Агент сделал вывод, что Петр вернулся домой.
Увиденный в Париже суперсовременный радиоприемник «Халикрафтер» он, в конце концов, приобрел. Делать из этого тайну, разумеется, было невозможно. Интересующимся Веннерстрем рассказывал о занимательных сеансах связи радиолюбителей, которые он прослушивал на созданном специально для них приемнике. Однажды Стиг разговорился по телефону с одним радиолюбителем и попросил у него совета по поводу антенны. Это было в сентябре 1962 года, и, благодаря прослушиванию, СЭПО узнало о приемнике. Впрочем, новоявленный радиолюбитель упоминал о нем по телефону и позже, в разговорах с другими людьми.
«Халикрафтер» был одним из промахов, ускоривших падение. Контрразведка отнеслась к приобретению приемника весьма подозрительно. Она зашла так далеко, что установила возле дома агента контролирующую аппаратуру с целью перехвата радиопередач. Но и это не дало желаемых результатов. Никакого передатчика не было, так как мысль о нем так и не реализовалась. При аресте, во время обыска виллы, СЭПО обнаружило на территории мачту для флага, сделанную из легкого металла. Ее специально повалили, чтобы убедиться, нет ли внутри чего-нибудь, имеющего отношение к радиопередачам. Там не оказалось ничего, кроме ржавчины.
В сентябре произошло еще одно значительное событие. Ушел со своего поста министр иностранных дел Остен Унден, и ему на смену пришел Торстен Нильссон. Вначале он не знал о подозрениях относительно Веннерстрема. Лишь в декабре, узнав, что предполагается установка двойного телефона в его жилом доме и служебном кабинете, он, если верить прессе, улыбнулся и сказал:
