Влюбленный Байрон - О'Брайен Эдна (читать книги онлайн регистрации .TXT) 📗
Его первое появление в мантии в холле Тринити-колледжа было сногсшибательным. Он собирался жить весело, забыть о музе — она хороша лишь для «заплесневелых стариков-второкурсников» — и забросить чтение: никто не утруждается заглядывать в сочинения что современных, что античных авторов. Глава колледжа, как отметил Байрон, «ест, пьет и спит, члены Совета делают то же самое, да еще каламбурят».
Байрону были срочно нужны деньги, так как он решил чуть позднее приобрести седло, упряжь и тому подобное. Когда Хэнсон посоветовал ему откладывать деньги, он признался было в своем мотовстве, но сразу же настрочил другое письмо, полное обид на Хэнсона за то, что тот обременяет его этими самыми советами. И с тех пор тон писем, обращенных к его поверенному, стал повелительным и вызывающим. Хэнсон был обязан следить за тем, чтобы миссис Байрон ни при каких обстоятельствах не появлялась в Тринити. А если такое произойдет, Байрон угрожал немедленно покинуть стены колледжа, пусть даже это приведет к временному исключению или окончательному изгнанию. Совершенно несправедливо он упрекал именно мать в своей испорченности, говоря, что она была обязана защищать, лелеять и наставлять своего отпрыска, но не исполнила своих обязанностей, а ее своенравный характер испортил и его. Далее он хотел довести до ее сведения, что университет совсем не нужен человеку с его титулом.
Среди всего этого разгула произошло нечто прекрасное, волнующее и, возможно, пугающее. Сначала это был только голос, серебряный и парящий, словно жаворонок, голос пятнадцатилетнего мальчика, поющего в хоре часовни в Тринити. Потом лицо, увиденное при свете свечей, — точеное, прекрасное. Джон Эдлстон, на два года моложе Байрона, сирота из простолюдинов, стал тем, к кому Байрон испытывал самую сильную и чистую страсть — их соединила мистическая нить. Эдлстон был зачислен в Кембридж со стипендией в полтора шиллинга в семестр. В таком необычном окружении они стали неразлучны, как лебеди Юноны. Влюбленные взгляды, свидания, им никогда не бывало скучно вдвоем. Они гуляли при луне, купались в реке неподалеку от Грэнчестера, в укромном тенистом местечке, которое потом стали называть «прудом Байрона». Он осыпал своего юного друга подарками. При расставании на рождественские каникулы Эдлстон подарил Байрону сердоликовый перстень в форме сердечка на тонком золотом ободке. Байрон носил его на мизинце и прославил в стихотворении «Pignus Amoris» («Цвет Любви»), в котором недорогой камень говорит о любви дарящего, камень, как ему казалось, плачущий от искреннего чувства. Ни время, ни разлука не смогут изменить его, однако время, разлука, осмотрительность и инстинкт самосохранения привели это чувство к безжалостному финалу.
Направляясь в Лондон, он снял комнаты на Пикадилли, у некоей миссис Мэссингберд: одну для себя, другую — для своего слуги Флетчера. Теперь, в столице, он срочно нуждался в деньгах, так как его ежемесячное пособие ожидалось не ранее Нового года. Вот тогда-то, или несколько позднее, он и попал в когти ростовщиков, этого «племени Левия» [12]. «Иудейский царь» был главным ростовщиком того времени, его имя Байрон нашел в газетных объявлениях. Так как Байрон был несовершеннолетним, он написал своей единокровной сестре Августе с просьбой быть его поручителем и хвастливо добавил, что его собственность стоит в сто раз больше суммы, которая ему нужна, имея в виду богатство, которое он вскоре должен был получить. Это море оптимизма поддерживалось в Байроне мистером Хэнсоном, который мог бы послужить прототипом для увертливых и криводушных стряпчих из диккенсовского «Холодного дома». Без каких-либо резонных оснований он уверил Байрона, что судебный процесс по возвращению рочдейлской собственности и прибыльных угольных копий удачно продвигается. Это оказалось вымыслом — процесс будет тянуться еще годами.
Байрон писал Августе, чтобы его просьба оставалась в секрете от этого «напыщенного» лорда Карлайла и «брехливого щенка Хэнсона». Августа, с опаской относившаяся к ростовщикам, предложила несколько сотен фунтов из собственного содержания, которые Байрон отверг из соображений чести. Он сказал, что не принял бы от нее денег, даже если б ему пришлось голодать. Не зная, на что решиться, она рассказала обо всем лорду Карлайлу и Хэнсону, и Байрон порвал с ней отношения и отказался отвечать на ее умоляющие покаянные письма.
В конце концов поручителем выступила миссис Мэссингберд, она и подвигла Байрона на длительные и опасные отношения с этими «отвратительными кровопийцами». Счастливый от своего новообретенного, хотя и заемного, богатства, он написал матери, что расплатился со своими счетами из колледжа, а также и со старыми долгами, оставшимися со времен Харроу. Однако он сообщил ей, что не вернется в Кембридж в следующем семестре. Оставаться в английском университете и заниматься образованием для человека его ранга — немыслимо, сама мысль об этом смехотворна. Он намеревается уехать за границу. Франция исключается, ввиду союза Англии с Бурбонами против Наполеона, но есть еще Германия, есть дворы Берлина, Вены, Санкт-Петербурга, они еще доступны, и он мог бы, если это необходимо, отправиться в сопровождении тьютора [13] по ее выбору.
Во время своего «первого сезона» в Лондоне он вел рассеянный образ жизни, брал уроки фехтования у Генри Анджело и уроки бокса у Джона «Джентльмена» Джексона — знаменитого чемпиона. Он был намерен, подобно его кумиру горбуну Александру Поупу, показать, что хромота не уменьшит его удаль и не повредит ей, утверждая, что изначальное отвращение приводит лишь к большей ярости. Джексон, немного задира, очень нравился Байрону, который отметил его «мощные икры и красивой формы, хотя и не очень изящные лодыжки».
Однако когда деньги кончились и ему пришлось покинуть Лондон, он предупредил «фурию», свою матушку, о своем вынужденном возвращении «в эту конуру» в Саутвелле и выразил надежду, что она наймет лакея, так как его слуга должен заботиться о лошадях, и что ее присутствие, равно как и ее горничных, не будет навязчивым.
Когда он в конце концов вернулся в Кембридж, лондонские связи и эскапады не уменьшили его любви к Эдлстону, наоборот, углубили ее. Его экстравагантность еще увеличилась: Эдлстона он осыпал подарками — охотничьи часы на золотой цепочке с золотой печаткой. К возмущению его матери, он приобрел карету, с лошадьми, упряжью и грумом в ливрее. Вскоре он понял, что Эдлстон был той любовью, без которой он не может существовать, но с которой жить он тоже не может, так как подозреваемых в содомском грехе сажали в тюрьму; это преступление каралось повешением. Сознавая такую угрозу, он понимал, что отношения эти нужно прекратить, но медлил, так как все еще был влюблен. Финал наступил, когда у Эдлстона стал ломаться голос, юноша не мог долее оставаться в хоре, и ему пришлось покинуть Кембридж. Байрон писал своей кузине Элизабет Пигот, что молодой человек поступил в известный торговый дом в столице, но, как оказалось, Эдлстон нашел лишь место клерка в конторе на Ломбард-стрит с грошовым жалованьем. После расставания с Эдлстоном, хотя его сознание и являло собой сплошной хаос печали и надежды, Байрон пустился в еще более дерзкий разгул. Круг его общения включал теперь жокеев, игроков, боксеров, писателей и священников; его комнаты были обставлены в восточном стиле, который был бы под стать султану.
Горький осадок от всей этой истории возник позднее, когда Эдлстон обратился за помощью, а Байрон, хотя и щедрый по природе, ощетинился, что заставило «Сердолика» написать униженное и в чем-то лицемерное письмо, в котором говорилось, что он хотел просить лишь о покровительстве Байрона, чтобы получить достойную должность и не быть никому обузой.
В течение трех последовавших лет порывистый, непостоянный и блудливый юный лорд несколько раз покидал Кембридж и вновь возвращался туда. В Лондоне он менял гостиницы, посещал клубы, где играли в кости ночь напролет, делал ставки на участников кулачных боев, встречался с проститутками, которых подбирал на ночь прямо на улице. Захлебнувшись в этом море чувственности, пребывая в постоянном сожительстве с этими Кориннами, Мэри, Филлис, он временам оказывался прикованным к постели, пользовался рецептами Пирсона от гонореи и принимал настойку опиума как обезболивающее.
