Влюбленный Байрон - О'Брайен Эдна (читать книги онлайн регистрации .TXT) 📗
Для ежевечерних возлияний гости наряжались монахами, пробовали силы в любительских спектаклях, осушали кубки с вином и выполняли распоряжения хозяина. Байрон оставался наблюдателем, хотя и дирижировал всеми изощренными трюками; его смех, легкий и заразительный, был в то же время на удивление отстраненным.
Один из гостей, Чарлз Скиннер Мэтьюз, которым восхищался Байрон и который, в отличие от остальных молодых людей из кембриджского кружка, не скрывал своих гомосексуальных наклонностей, описывает в письме к сестре одно из таких посещений со всей присущей ему прихотливостью слога. Прежде всего он передает впечатление о внешнем виде аббатства — красивое полуразрушенное старинное здание среди мрачных голых холмов, озеро, окруженное зубчатыми силуэтами строений, старинная кухня, обветшалые апартаменты, но при этом «благородного вида зала» для приемов семидесяти футов длинной и двадцати трех шириной. Далее он описывает воображаемый приезд сестры:
Не забудь, что приехать лучше среди дня и все время быть начеку, чтобы не допустить промахов. Ибо, если ты пойдешь направо от холла по ступеням, ты попадешь в лапы медведя, а если пойдешь налево, твое положение еще ухудшится, потому что ты наткнешься на волка. Но если ты все же доберешься до дверей холла, не думай, что опасности миновали: холл обветшал и нуждается в ремонте, а в одном из углов, скорее всего, окажется компания обитателей здешних мест, вооруженных пистолетами. Так что если громогласно не объявить о своем приближении, то можно избежать встречи с волком и медведем для того лишь, чтобы погибнуть от пули веселых монахов Ньюстедского аббатства… Что же касается нашего житья, то распорядок дня примерно таков: для завтрака нет точно установленного времени, каждый поступает, как ему удобно, еда остается на столе, пока все не насытятся. Но, пожелай кто-нибудь получить завтрак в 10 часов, ему весьма повезет, если он найдет хоть кого-то из слуг на ногах. Обычно мы встаем около часа. Я… всегда вставал первым из всей компании, и меня называли ранней пташкой Что касается утренних развлечений, то это чтение, фехтование или игра в волан в большой зале, стрельба из пистолета в холле, прогулка, верховая езда, крикет, прогулка под парусом на озере, можно поиграть с медведем или подразнить волка. Между семью и восьмью мы обедаем, и вечер продолжается… до часа, двух или трех часов утра… Нельзя не упомянуть обычай после обеда, когда со стола убрана посуда, пускать по кругу человеческий череп, наполненный бургундским. После пиршеств с изысканными блюдами и лучшими винами Франции… нам подавали монашескую одежду со всеми полагающимися атрибутами — крестами, четками и проч., — что вносило приятное разнообразие в нашу внешность и наши занятия.
К несчастью, он заболел из-за сквозняков в аббатстве, а потом поссорился с Хобхаузом, с которым ему пришлось проехать молча 135 миль обратного пути до Лондона. Путешествие заняло неделю из-за остановок, вызванных дождливой погодой. Перед отъездом Байрон предложил Скиннеру Мэтьюзу присоединиться к нему в поездке в Константинополь, но, как тот написал сестре, затея показалась ему дикой и требующей тщательного обдумывания.
ГЛАВА VI
Грецию Байрон считал колыбелью цивилизации, однако существовали и менее возвышенные причины для его отъезда. Греция действительно станет стимулом для его поэзии: Парнас белоснежный, «Пифийский гимн» служительницы культа в Дельфах, «бессмертный куст» Дафны [17]. Его долги составляли 12 000 фунтов, оба родовых имения, Ньюстед и Рочдейл, были обобраны до нитки, слуги уволены без выплаты жалованья, горняки на ланкаширских угольных шахтах грозили бунтом, его мать была вынуждена влачить жалкое существование, переезжая с места на место и не имея возможности обуздать высокомерие и расточительность своего сына. Да еще и возмущенная реакция на его сатиру «Английские барды и шотландские обозреватели», смелую до наглости атаку на всех литературных врагов. Итак, подобно Робинзону Крузо, он пустился «по волнам к просторам огромного мира».
Байрон заказал миниатюристу портреты своих друзей, этих «бессердечных парней», и оставил Англию без сожаления. С двумя тысячами фунтов, которые он занял у мистера Бёрча, партнера Хэнсона, и поручительством на четыре с лишним тысячи фунтов под гарантию его друга Скроупа Дейвиса Байрон сумел собрать для своего путешествия разношерстную судовую команду. В нее вошли: Джо Марри (в прошлом дворецкий Злобного Лорда), «чурбан» Флетчер — лакей Байрона, Роберт Раштон, его юный красавчик-паж, от которого он заразился «коровьей оспой», пруссак, служивший какое-то время в Персии и говоривший по-арабски, и его друг Хобхауз, который собирался написать книгу о своих путешествиях, для чего прихватил сотню перьев и два галлона чернил.
Второго июля 1809 года суденышко под командованием капитана Кидда отчалило из Фолмута; некоторые пассажиры ворчали, других рвало. Капитан Кидд развлекал Байрона морскими историями и рассказами о сверхъестественных происшествиях. В одном из них капитан заснул у себя в каюте и почувствовал тяжесть тела своего брата и прикосновение его промокшего мундира, не подозревая, что тот погиб во время службы в Ост-Индии.
Вдали от холода Англии, от ее мрачных небес, от всякого рода принуждений, которые, несмотря на сопротивление, он постоянно ощущал, Испания и Португалия вызывали у Байрона бурный восторг. На каждом шагу — красоты природные и рукотворные, дворцы и сады, утесы и пропасти, горы, бурые от мха, пробковые леса, нежная лазурь моря, химеры и фантазии среди резни и потоков крови.
После поражения Наполеона в Испании и Португалии в 1808 году Лиссабон, первая остановка Байрона, предстал опустошенным городом с британским гарнизоном и испанскими солдатами; тысяча кораблей Альбиона охраняли побережье. Никому не нужные мертвецы лежали с плошками для подаяния на груди в тщетной надежде на погребение. Тысяч десять собак, убитых французами перед отступлением, гнили на улицах. Здесь соседствовали красота и бойня, и каждая картина впитывалась его подсознанием, накапливающим этот жуткий материал для поэзии.
Опыт двух последующих лет, проведенных в путешествиях, складывался не только из апельсинов и яиц, вшей и жестких постелей, вонючих отхожих мест и «дурачеств» с мальчиками и девушками — эти годы подарили блистательный фон его поэме «Паломничество Чайльд-Гарольда» (изначально она называлась «Чайльд-Бурун»), безыскусной песне о юноше, глубоко несчастном, который проводит жизнь в «бунте, самом диком», злоупотребляет удовольствиями, временами предается скорби и, подобно Дантовым кающимся грешникам, спускается в загробный мир, дабы увидеть мучения умерших.
Подобное разнообразие видов и звуков — встречи с генералами и адмиралами, принцами и пашами, бесчисленные любовные волнения, классическая красота Греции, природная красота Албании, опасности и риски в отдаленных безымянных землях — все это изменило Байрона и как человека, и как поэта. Но кое-что осталось неизменным: меланхолия, источник которой коренится в детских травмах. Во время более позднего путешествия, с позором покинув в 1814 году Англию, он признался в «Альпийском дневнике», написанном для Августы, что мертвые леса засохших деревьев с безжизненными ветками и голыми стволами, лишенными коры и листвы, напоминают ему его самого и его семейство. Несмотря на свою веселость и легендарную общительность, Байрон был одержим мыслями об увядании, часто напоминающими слова Свифта об «умирании на самом пике», указывающие на потерю рассудка, — страх, который Байрон разделял с «Безумным Деканом» [18].
Пребывание за границей ознаменовалось также обильным урожаем требовательных писем его поверенному Хэнсону, так как тот недостаточно быстро пересылал деньги, а Байрон намеревался жить по-царски.
«Мне следовало бы вступить в армию, но мы не могли терять время перед отправкой по Средиземному морю к архипелагу», — писал Байрон матери, прикрывая тот факт, что идеализм в политике бледнеет перед ужасами войны. Когда он их увидел, для него не стало победителей: все были в конце концов жертвами. Это красноречиво показано и в «Чайльд-Гарольде», и в «Дон Жуане»: враг, жертва и ее союзник сражаются лишь для того, чтобы сражаться; трупы кормят воронье и удобряют поля.
