Безбилетный пассажир - Данелия Георгий Николаевич (лучшие книги TXT) 📗
Зато следующий мой фильм, «Совсем пропащий», Параджанов вознес до небес. Он утверждал, что это шедевр, подарил мне икону и ковер (он вообще любил одаривать). И сказал, что сам, своими руками, сделает приз для этого фильма. И начал делать приз, но не успел — попал в тюрьму. Когда он вышел оттуда и мы встретились, первое, что он сказал:
— Я твой должник, за мной приз.
Я сказал, что не надо. В прошлый раз он стал его делать и попал в тюрьму, значит, приз — плохая примета.
В девяносто первом году я был на фестивале в Римини с картиной «Настя». Картина шла вне конкурса, и на заключительной церемонии я сидел спокойно — никаких наград моему фильму не полагалось.
И вдруг на сцену вышел мой друг, знаменитый сценарист Тонино Гуэрра, и стал что-то говорить по-итальянски. Сначала я услышал «Феллини», потом — «Параджанов», потом — «Данелия гранда реджиста». А потом все зааплодировали и Тонино вызвал на сцену меня, вручил мне какую-то коробочку и попросил, чтобы я ее открыл и показал залу. Я открыл и показал. И все снова зааплодировали. В коробочке был маленький серебряный медальон: Дева Мария.
Я раскланялся, сердечно поблагодарил Тонино и спустился в зал, так ничего и не поняв. (Тогда — впервые за тридцать лет нашей дружбы — Тонино был без своей жены Лоры, которая всегда переводила мне то, что он говорил.) И только после церемонии Лора мне объяснила: в тюрьме Параджанов собирал крышки из фольги, которыми тогда закрывали молочные бутылки. Он прессовал их в медальон и гвоздем делал на медальоне чеканку. Один из таких медальонов он подарил Тонино Гуэрра. Тонино отлил медальон в серебре и подарил своему другу Федерико Феллини, для которого написал много сценариев. Феллини в то время уже был болен и лежал в больнице. И Феллини сказал Тонино:
— Давай из этой медали сделаем приз и назовем его «Амаркорд». И будем вручать его на фестивале в Римини — в городе, где мы выросли и снимали фильм «Амаркорд». Это будет наш приз.
Тонино рассказал Феллини, какие фильмы участвуют в конкурсе фестиваля и кто из режиссеров приехал. И Феллини предложил дать приз мне.
— Но ты же не видел фильм, который Данелия привез, — сказал Гуэрра.
— И не надо. Я видел «Не горюй!», и мне достаточно.
Таким образом я получил приз «Амаркорд» от Феллини за картину «Настя», которую он не видел, но любил фильм «Не горюй!», и от Параджанова за фильм «Не горюй!», который ему не понравился.
В начале 80-х в Риме проходил биеннале (фестиваль) под названием «Я вор». Каждый из приглашенных режиссеров (а режиссеров пригласили из многих стран) должен был назвать имя маэстро, чьи фильмы оказали влияние на его творчество, показать фрагменты из его фильмов, объяснить, в чем выражается это влияние, и показать свой собственный фильм.
Из Советского Союза на биеннале пригласили Бондарчука, Тарковского и меня (меня потому, что на предыдущем фестивале в Венеции «Осенний марафон» был признан лучшим фильмом).
Я назвал своего кумира Федерико Феллини и попросил показать два отрывка из его фильма «Восемь с половиной», а мой — «Осенний марафон». И, к моему великому удивлению, оказалось, что из всех приглашенных имя Феллини назвал я один. Остальные, видно, решили соригинальничать и назвали фамилии режиссеров, которых мало кто знал. Это мне сообщил Тонино Гуэрра, он и Лора встречали меня в аэропорту. И еще Тонино сказал, что Феллини хочет прийти сегодня вечером на просмотр.
— Не надо, — попросил я. — Если я буду знать, что Феллини в зале, я ничего сказать не смогу, меня «замкнет». (Такое со мной бывало, если на съемку приходила моя мама: я «зацикливался» и двух слов связать не мог.) Тонино пообещал передать Феллини мою просьбу.
Вечером за мной в гостиницу заехал Валера Нарымов (представитель «Совэкспортфильма» в Италии), и мы поехали в кинотеатр. И тут я спросил (не иначе как интуиция сработала):
— Валера, а ты проверил, в «Осеннем марафоне» есть субтитры?
— Конечно! Он же был в Венеции!
— Давай проверим.
Остановились, достали из багажника кофр, открыли коробку, отмотали пленку. Интуиция не обманула — субтитров не было. Кто-то проделал сложную работу: пленку с субтитрами увез из Венеции в Москву, а в Рим привез другую, без субтитров. И что делать? Зал для синхронного перевода не оборудован, без субтитров показывать «Осенний марафон» бессмысленно…
Тут я вспомнил, что прежний представитель «Совэкспортфильма», который был до Валеры, говорил мне, что у него есть «Не горюй!» с итальянскими субтитрами. Развернули машину, поехали, разыскали кофры с фильмом… И на биеннале вместо «Осеннего марафона» после фрагментов из «Восемь с половиной» показали «Не горюй!». А на следующий день утром мне в гостиницу позвонил Феллини и поблагодарил за теплые слова в его адрес. И похвалил мой фильм. (Он, оказывается, не послушался Тонино, пришел-таки на мой вечер и посмотрел «Не горюй!») А уже в аэропорту (я улетал в тот же день) Тонино и Лора вручили мне подарок от Феллини — два его собственных рисунка. И теперь рисунки маэстро висят у меня в комнате на самом почетном месте, в самых красивых рамках. А с самим маэстро я так и не встретился.
И я очень благодарен тому, кто увез пленку «Осеннего марафона» с субтитрами. «Осенний марафон» — фильм неплохой, но я не уверен, что он так же понравился бы Феллини, как «Не горюй!». И я тогда не получил бы «Амаркорд» — самый ценный для меня приз из всех моих призов.
Между прочим. Мне часто снится один и тот же сон: мне говорят, что я не сдал какой-то экзамен и меня откуда-то отчисляют. Откуда — я не знаю, но каждый раз просыпаюсь очень расстроенный.
И я, кажется, знаю, почему этот сон ко мне прицепился. Вот я оглядываюсь назад и понимаю — сколько в моем творчестве случайностей! Взять хотя бы те четыре фильма, о которых я написал, — каждый из них появился как результат цепочки случайностей. И остальные десять так же. (И даже Феллини увидел «Не горюй» совершенно случайно.)
Когда превозносят мое творчество — не скрою, конечно, приятно, но чувствую я себя при этом примерно как безбилетный пассажир в трамвае: вот сейчас войдет контролер, оштрафует, опозорит и попросит выйти вон!
Кто-то считает моим лучшим фильмом «Я шагаю по Москве», кто-то — «Осенний марафон», кто-то — «Кин-дза-дза» или «Слезы капали». Но подавляющее большинство убеждены, что мой лучший фильм — «Не горюй!»: «Ты, Данелия, грузин, поэтому у тебя это так и получилось».
Не знаю, может быть, и так.
До войны мама каждое лето отвозила меня в Тбилиси, и я жил в доме маминой сестры Верико Анджапаридзе.
Дом Верико стоял в переулке, на холме, название которого переводится на русский как «Гора раздумий». Муж Верико, дядя Миша Чиаурели, построил этот дом на том месте, где они с Верико в первый раз поцеловались.
Дом Верико был двухэтажным, с большой залой, заасфальтированной верандой на втором этаже и двориком, где росли два дерева, орех и вишня. Под холмом, в овраге, бежала Вера-речка, а на том берегу — забор и деревья. Зоопарк.
А во дворе жила кавказская овчарка Бутхуз.
Летом, когда было жарко, меня и моих двоюродных братьев Рамаза и Джиу укладывали спать на веранде: на асфальт стелили два матраса. Мы лежали и смотрели на звезды, Рамаз показывал, где Полярная звезда, Большая Медведица, созвездие Гончих Псов… Звезды в Тбилиси больше и ярче, чем в Москве, — юг!
Внизу, в овраге, шумела Вера-речка и изредка доносились крики зверей. И мне часто снилось, что из зоопарка удрал лев и идет к нам, и я просыпался. Но мне было не страшно — рядом лежали братья. А в доме напротив, в окне, был виден силуэт девушки — она играла на рояле.
Так я все это вместе и запомнил: звезды, братья, вальс Шопена и запах акации. Детство…
Сейчас дом Верико уже не тот. Асфальтированной веранды на втором этаже нет, — Верико после смерти мужа второй этаж продала. После ее смерти Софико хотела откупить его обратно, но владелец не согласился, и Софико надстроила третий этаж. Там она и живет с семьей — со своим мужем Котэ Махарадзе и детьми. А на первом этаже Софико устроила музей Верико Анджапаридзе и Михаила Чиаурели и театр одного актера. Ореха и вишни тоже нет, во дворе сделали маленький бассейн. И оврага давно нет, и Веры-речки нет, — ее загнали в трубу под землю, а на ее месте теперь широкая улица…
