«Шпионы Ватикана…» (О трагическом пути священников-миссионеров: воспоминания Пьетро Леони, <br - Осипова И. А.

С помощью знакомого мне удалось заполучить книжку на проверку, то ли это издание. Оно было таким же, но внешний вид — другой: книга меньше, края неправильной формы, грубо обрезаны и замазаны чернилами. Однако по двум уцелевшим загнутым уголкам можно было определить старый формат, на три миллиметра шире, и розовый обрез, как у моей книги, — маскировка была налицо; по всему, это и было мое сокровище. Друзья побуждали меня взять книгу, но я хотел других доказательств. И я их получил: я попросил у Колесниченко ненадолго его книгу и задал ему несколько вопросов. Его реакция не оставляла сомнений: он путался в ответах и противоречил самому себе. Как только я удостоверился, что книга — моя, я начал действовать: с помощью другого знакомого, который жил в бараке вместе с укравшим, я тайком забрал книгу.

Два года я наслаждался ею. Потом злодей снова украл ее, вдобавок оклеветал меня перед православным, паствой и собратьями. Было это так. Один хороший православный молодой человек, которому я часто давал читать или хранить книгу, когда отправлялся на работу за пределы зоны, объявил мне, что книга попала к отцу Колесниченко, и он ее не отдает, утверждая, что она его, и что я ее украл, — молодой человек, поверив клевете, оставил ему мою книгу.

Колесниченко оставалось несколько недель до освобождения, и он уверял, что книгу не заберет, а оставит маленькой лагерной православной общине. Община принялась усердно собирать помощь для своего «батюшки», который провел двадцать лет в лагере и сейчас выходил на свободу без ничего. Он с жадностью принимал любую вещь и по-прежнему обещал оставить эту, столь редкую в лагере книгу: на свободе он, мол, найдет другой экземпляр. То же самое Колесниченко сказал и мне, когда я пришел к нему в санчасть: я снова пытался убедить его по-хорошему вернуть книгу, он уперся.

Я пристыдил его и напомнил о суде Божьем: и Колесниченко наконец признался, что украл ее у меня. Но все же он не считал себя неправым: говорил, что он взял ее у меня, потому что текст, мол, русский, а мне, мол, нужен итальянский. И вот для Колесниченко настал день освобождения. В общине спросили его о книге: он ответил, что оставил ее одному из своих, кто в данный момент был на производстве; а тому, наоборот, сказал, прощаясь, что отдал книгу другим из общины. Колесниченко обманул всех, однако он не обманул Бога. Рука Господня настигла его, не успел он выйти за зону: Колесниченко и раньше хромал, но тут упал на лед и сломал ногу, так что его первой обителью на свободе стала больница.

Так сей «пастырь» своей низостью научил православную общину уважать католического священника. После всего молодой человек, подученный «пастырем» обмануть меня, пришел ко мне и, чуть не плача, просил прощения. Другой православный священник, отец Алексий [98], раньше тоже осуждавший мои требования, потом сказал мне, что лучше б Новый Завет остался при мне: тогда, мол, изредка и они, православные, могли бы читать его, а так он потерян для всех…

Глава XXIV. Свет во тьме

Первые мессы

Когда с нашего прибытия в Воркуту прошло всего несколько недель, отец Иосиф Кучинский раздобыл немного вина и несколько кусочков пресного хлеба для месс. Расстелив на нарах полотенце и осторожно положив на него кусок бумаги, служивший нам дискосом, и стакан, заменявший чашу, он собирался отслужить первую за Полярным кругом мессу Отец Иосиф сел по-турецки, я на корточки, уперев колени в нары; наши макушки касались верхних нар.

Мы читали по очереди сорок второй псалом «Суди меня, Боже, и вступись в тяжбу мою с народом недобрым», затем молитву «Исповедую» («Confiteor…»). Потом отец Иосиф продолжил один «Радуйся, Матерь Святая, родившая миру Владыку, Царство Свое над землею и небом простершего в вечные веки»; прочел на память всю мессу Пресвятой Деве Марии с некоторыми соответствующими изменениями вступительной молитвы и молитвы после причащения. Я довольствовался лишь причащением на этой мессе, как и на последующей, когда отец Иосиф служил за усопших.

Текст заупокойной мессы «De requie» я легко восстановил в памяти, так что в третий раз служил я — за упокой, как помню, всех усопших иезуитов. Это была моя вторая месса, совершенная в заключении, и первая в краю белых медведей; в дальнейшие сорок дней отдыха («Salve, Sancta Parens, enixa puerpera Regem, qui coelum terramque regit in saecula saeculorum») дорогой отец Иосиф время от времени причащал меня.

Примерно 10 декабря 1947 года я вернулся к обычной жизни и постарался записать для себя мессу Пресвятой Деве под надзором собрата; труднее всего было найти бумагу и карандаш, чтобы в первый раз записать чин богослужения. Так к рождественским праздникам я был чуть лучше оснащен для богослужения, хотя не имел ни походной чаши, ни вина, — естественно, жил подаянием. Помню, навечерие я провел с маленькой польской общиной, которой отец Иосиф Кучинский подарил свое пастырское слово и свою долю для скромной трапезы. Кто-то из общины получил на Рождество посылку с облатками, которые преломляются по польской традиции и символизируют единство христианского домашнего очага. Это не освященные облатки, просто их заранее благословляет священник и преломляет глава семьи вместе с семьей и гостями.

Евхаристический Хлеб был преломлен рождественским утром, скромно и тихо, скудостью все напоминало Вертеп. У нас не оказалось даже соломенной подстилки, куда положить Младенца Иисуса, сокрытого в хлебе и нескольких каплях вина. Участников этого второго преломления Хлеба, совершенного почти на ходу и вне мессы, было очень мало. В дальнейшем именно так чаще всего и принимали причастие верные; очень редко случалось участникам Таинства, совершаемого в великой секретности, присутствовать на мессе. Обычно они причащались потом, тайно, в бараке священника, или в своем, или даже под открытым небом, если не мешала непогода.

Священники

Преломляли Хлеб не только мы двое. К Рождеству 1947 года к нам и к тем немногим, которые были до нас, добавилась группа католических священников; в последующие месяцы нас стало примерно человек шестнадцать в одной только восьмой шахте. Священники происходили из разных мест в основном из Литвы, Галиции, позже из Закарпатья.

В первые месяцы я, к своей радости, вновь увиделся с отцом Жаном Николя — его перевели сюда из Карагандинского лагеря. Встретились мы с ним, к обоюдному утешению, именно в эти рождественские праздники. Прибыв сюда, отец Николя на собственном опыте убедился в суровости действовавшего в нашем лагере распоряжения — направлять католических священников исключительно на общие, так называемые черные работы. Отец Николя, несмотря на свои выдающиеся способности художника, долго добивался, чтобы его приняли в Управление геологоразведочных работ, где нужен был человек, умеющий зарисовать образцы найденных минералов. Наконец он добился своего, и дело сдвинулось.

В дальнейшем несколько физически слабых священников смогли получить работу в бухгалтерии; эта работа к тому же оказалась нелегкой. Счетоводы, хотя многочисленные, работали по четырнадцать-шестнадцать часов в сутки! Так что вышеупомянутое распоряжение в отношении католического духовенства было вызвано, думаю, скорее недоверием, чем ненавистью к католикам.

Как совершается богослужение

И все же ненависть к католицизму существовала; проявлялась она на каждом шагу. Ничто не беспокоило лагерное начальство так, как деятельность католического священника; чтобы всполошить начальника политчасти, достаточно было сообщить ему, что католический священник служит в присутствии двух-трех верующих. Месса совершалась тайно во избежание репрессий и профанации.

Вот украинский священник сидит на нарах перед грубо сколоченной тумбочкой, он служит литургию, пропуская действия, которые могут быть замечены; другой в самые важные моменты службы встает рядом со своим местом, делая вид, что возится с котелком, куда он положил маленький дискос и малюсенькую алюминиевую чашу. Отец Николя совершал литургию в кабинете начальника в его отсутствие; ящик письменного стола служил алтарем. Кто-то служил в шахте, ставя чашу и дискос на черную доску, камень или глыбу угля; у других алтарем были собственные колени.