Воспоминания - Романов Александр Михайлович (книги онлайн бесплатно серия .TXT, .FB2) 📗
Согласно условиям перемирия, немцы должны были эвакуировать Крымский полуостров, а также все остальные части Российской империи, занятые ими весною 1918 года.
В Севастополь прибыл британский военный флот, и его командующий адмирал Кэльторп сообщил нам о предложении короля Английского дать в наше распоряжение пароход для отъезда в Англию. Вдовствующая императрица поблагодарила своего царственного племянника за его внимание, но отказалась покинуть Крым, если ей не разрешат взять с собой всех ее друзей, которым угрожала месть большевиков. Король Георг изъявил и на это свое согласие, и мы все стали готовиться к путешествию.
Желая увидеть глав союзных правительств, собравшихся тогда в Париже, чтобы представить им доклад о положении в России, я обратился к адмиралу Кэльторпу с письмом, в котором просил его оказать содействие к моему отъезду из Крыма до отъезда нашей семьи, которая должна была тронуться в путь в марте 1919 года. Адмирал послал за мной крейсер, чтобы доставить меня из Ялты в Севастополь, и мы условились с ним, что я покину Россию той же ночью на корабле его величества «Форсайт».
Странно было видеть Севастопольский рейд, пестревший американскими, английскими, французскими и итальянскими флагами. Я напрасно искал среди этой массы флагов русский флаг или же русское военное судно. Взглянув на ветки остролистника, украшавшие мою каюту, я вдруг вспомнил, что русское 11 декабря соответствовало западноевропейскому сочельнику. Было бы неудобно нарушать веселое настроение моих хозяев своим горем, а потому я извинился, что не буду присутствовать на торжественном обеде в кают-компании, и поднялся на палубу.
«Форсайт» увеличивал скорость, и береговые огни мало-помалу скрывались из виду. Когда я обернулся к открытому морю, увидел Ай-Тодорский маяк. Он был построен на земле, которую мои родители и я возделывали в течение последних сорока пяти лет. Мы выращивали на ней сады и трудились в ее виноградниках. Моя мать гордилась нашими цветами и фруктами. Мои мальчики должны были закрываться салфетками, чтобы не запачкать рубашки, кушая наши великолепные сочные груши. Было странно, что, утратив так много лиц и событий, память моя сохранила воспоминание об аромате и вкусе груш из нашего имения в Ай-Тодоре. Но еще более странно было сознавать, что, мечтая пятьдесят лет своей жизни об освобождении от стесняющих пут, которые на меня налагало звание великого князя, я получил наконец желанную свободу на английском корабле.
Глава XIX
После бури
В Париже была зима… Пахло печеными каштанами и тлеющими угольями в жаровнях…
Слепой музыкант стоял перед Кафе де-Ля-Пэ и пел дрожащим голосом веселую, бульварную песенку:
Последняя строка, которая своим резким стаккато подражала военному маршу, как будто требовала большего воодушевления от французов, англичан и американцев, сидевших в защитных формах за мраморными столиками кафе. Но они сидели неподвижно. Перемирие было объявлено два месяца тому назад, и все они сознавали трудности, ожидавшие их по возвращении к нормальной жизни, которой они не имели с августа 1914 года. У них отнята была их молодость, и теперь они хотели забыть все, что касалось войны.
Я отправился в Версаль с моим докладом относительно положения в России, который я приготовил во время моего путешествия на «Форсайте». Я хотел переговорить с Ж. Клемансо до открытая мирной конференции, хотя представители союзных держав, которые гостили в Константинополе и в Риме, проявили весьма ограниченный интерес к поступкам Ленина и Троцкого и других носителей «трудных русских имен».
– Не тревожьтесь, ваше императорское высочество, – заявил мне один французский генерал, известный своими победами на Ближнем Востоке, – мы собираемся скоро высадить одну или две дивизии в Одессе с приказом идти прямо на Москву. Вы скоро опять вернетесь в ваш петербургский дворец.
Я поблагодарил почтенного генерала за его добрые слова и не вступил с ним в пререкания, не желая принимать на себя одного непосильную задачу борьбы с невежеством официальной Европы.
Я надеялся на лучшие результаты от переговоров с Клемансо. Можно было думать, что всем известный цинизм этого старца поможет ему разобраться и найти верный путь среди того потока красноречия и идиотских теорий, которые владели умами. Мне не хотелось верить, что Клемансо не поймет той мировой опасности, которая заключалась в большевизме.
Мирная конференция должна была открыться через несколько дней после моего приезда в Париж. Залы исторического дворца французских королей в Версале были полны политических интриг и слухов.
Уполномоченные двадцати семи наций, собравшись в Версале, клялись именем президента В. Вильсона, но фактически все дела вершила «Большая четверка» – Франция, Англия, Италия и Япония. Глядя на знакомые лица, я понял, что перемирие уже вызвало пробуждение самых эгоистических инстинктов: основы вечного мира вырабатывались теми же государственными людьми, которые были виновниками мировой войны. Спектакль принимал зловещий характер даже для видавших виды дипломатов. Бросалась в глаза фигура Артура Бальфура, посвятившего много лет своей жизни насаждению вражды между Лондоном и Берлином. Он стоял, пожимая всем руки и время от времени изрекая афоризмы.
– Вот и я, – казалось, говорила его капризная усмешка, – я готов принять участие в мирной конференции в обществе всех этих старых лисиц, которые сделали все от них зависящее, чтобы поощрить мировую бойню. В общем, ничего не изменилось под солнцем, несмотря на уверения мировых публицистов. Вильгельм может оставаться в заключении в Доорне, но дух его продолжает витать среди нас.
За исключением американской делегации, состоявшей из весьма неопытных и неловких людей, возглавляемых «сфинксом без тайны» полковником Хаусом, – все остальные делегаты были виновниками преступления 1914 года.
Ни один из всезнающих газетных репортеров не имел мужества напомнить о прошлом этих «миротворцев». Призывать проклятия на головы славных дипломатов выпало на долю полковника Лоуренса. Немного театральный в своем белом бурнусе бедуина, молодой герой независимой Аравии с первого же дня конференции понял, что «Большая четверка» не выполнит обещаний, данных им «вождям пустыни» в 1915–1916 годах в вознаграждение за их помощь против турок.
Являя собой олицетворение вечного протеста, бедный Лоуренс разгуливал по Версальскому парку, с ненавистью смотрел на аристократическое лицо и плохо сидевший костюм Артура Бальфура.
Мои симпатии были всецело на стороне Лоуренса. Мы оба говорили о прошлом с людьми, которые признавали только «настоящее». Мы оба вспоминали об «услугах», оказанных государственным людям, которые никогда не сдерживали своих обещаний. Мы оба призывали к чести таких людей, для которых «честь» была лишь относительным понятием.
– Господин президент мирной конференции очень хотел бы поговорить с вами, – сказал мне личный секретарь Ж. Клемансо, – но у него в данный момент столько работы, что он просил меня принять вас.
Это звучало по-французски вежливо. В настоящее время я не без удовольствия вспоминаю элегантность стиля и безупречный французский язык секретаря господина Клемансо. Но в январе 1919 года для меня это означало, что председатель мирной конференции Жорж Клемансо не хотел, чтобы его беспокоили разговорами о России, ибо справедливость, оказанная им России, могла бы помешать его планам.
– Каковы планы господина Клемансо относительно бывшего союзника Франции? – спросил я, сдерживая свой гнев.
Молодой человек любезно улыбнулся. Он радовался случаю представлять главу французского правительства. Он начал говорить с большим жаром. Говорил долго. Я не прерывал его. Я сидел спокойно, вспоминая о том, что было в 1908 году во время визита в Россию президента Лубе. Господин Лубе говорил тогда так же хорошо, как этот юный заместитель Ж. Клемансо, хотя речь, которую произносил Лубе перед русским царем, была несколько иная.
