«Шпионы Ватикана…» (О трагическом пути священников-миссионеров: воспоминания Пьетро Леони, <br - Осипова И. А.

Только после смерти Сталина режим в Тайшетлаге несколько смягчился: сокращен был рабочий день, введены выходные, улучшилось питание, прекратились издевательства конвойных, особенно после ареста Берии. Заключенные воспряли духом — появилась надежда на скорое освобождение. Именно тогда, священники стали даже тайно служить литургию.

Только в 1955 году, после многочисленных обращений в Министерство иностранных дел, Павел Шалей вместе с оставшимися в живых священниками был досрочно освобожден из лагеря и смог вернуться во Францию. Из всех арестованных в Харбине погибли в лагерях архимандрит Андрей Цикота [44] и миряне Виктор Власов фон Вальденберг и Петр Марчишин. Остальные священники после отбытия восьми лет в лагерях в Сибири были освобождены досрочно, реабилитированы и вернулись к повседневной жизни.

Католический священник-миссионер Пьетро Леони, служивший недолгое время в Одессе и достойно прошедший свой крестный путь, вызывает удивление и восхищение своей стойкостью и непримиримостью во время следствия и активной миссионерской деятельностью в тюрьмах и лагерях.

Он родился в 1909 году в Премилькуде (Италия). После окончания духовной семинарии в Милане вступил в Галлорском монастыре в орден иезуитов, а с 1931 года обучался в Григорианском университете в Риме. В 1935 году окончил Коллегиум «Руссикум», затем прошел разговорную практику русского языка в Колледже иезуитов, а в 1939 году был рукоположен в католического священника восточного обряда. В начале 1940 года находился в монастыре во Флоренции, летом был призван в армию и служил капелланом в госпитале в Болонье [45]. В марте 1941 года военный капеллан Пьетро Леони вместе с госпиталем итальянской армии прибыл в Албанию, в июне — в Грецию, а в августе — в Донбасс. Полевой госпиталь занял три здания старой железнодорожной больницы в маленьком поселке, расположенном севернее городка Юзовки [46]. Здесь и началось служение католического священника восточного обряда Пьетро Леони, затем его дальнейший путь пастыря в Одессе и после ареста — в тюрьмах и лагерях. После возвращения на родину он подробно рассказал обо всем в своих воспоминаниях «Шпион Ватикана», изданных в Италии, и представленных ниже.

Ирина Осипова

Пьетро Леони

«ШПИОН ВАТИКАНА»

Глава I. Первые встречи

На пути в Донбасс

Меня звал мой долг военного капеллана. Где-то около 20 ноября мы выехали в Сталино. Испытания начались с первых дней поездки: по утрам грузовики, с вечера оставленные в слякоти, оказывались вмерзшими в лед, приходилось разводить под двигателями костер, а потом топорами разбивать лед под колесами. И вот наконец мы в пути. Первая ночевка в Павлограде, затем в Гришино; лишь через три дня мы приехали в Сталино.

Первые морозы всегда чувствуются сильнее, особенно если едешь в кабине грузовика. Мы проехали через Сталино, бывшую Юзовку, и на один день остановились в его восточном пригороде. Здесь мы наконец узнали о месте нашего назначения: небольшой поселок А. севернее Сталино, там нужно разбить полевой госпиталь, заняв все три здания старой железнодорожной больницы. Мороз все усиливался, дороги становились все менее и менее проезжими из-за снежных заносов и удаленности поселка от города. Это были даже не дороги, а нечто вроде накатанной колеи, тянущейся через всю степь, но мы не теряли мужества, надеясь на то, что на какое-то время это будет последним этапом.

Больше всего поражали толпы несчастных беженцев, передвигавшихся в разных направлениях, иногда и навстречу друг другу; все они несли пожитки и скудные запасы продуктов. Было похоже на растревоженный муравейник: кто-то уходил подальше от фронта, изгнанный военными властями; кто-то бежал, гонимый страхом и нуждой; кто-то, наоборот, двигался к фронту в поисках семьи. Некоторые несли простые заплечные мешки, другие шли с пустыми руками, кто-то тащил тележку с жалкими пожитками или санки, реже их тащила изможденная лошадь, которую не реквизировали военные из-за полной ее непригодности.

Первая месса для народа

С самого начала пребывания в А. я развил бурную деятельность, чтобы привлечь души народа. Я задумал отслужить святую мессу по восточному обряду в первое же воскресенье, мои офицеры и солдаты тоже очень хотели присутствовать.

Церкви здесь не было уже много лет, так что я решил провести службу в большом помещении амбулатории, расположенной рядом с нашим госпиталем. Новость о предстоящей мессе, скорее, приглашение на церковную службу распространилось мгновенно, и в воскресное утро помещение заполнилось народом; собралось более двухсот верующих. Я подготовил себе помощника, но, как только раздались первые слова литургии, верующие соединились в настоящий хор, заглушивший, конечно, слабый и неуверенный голос моего помощника.

Наверное, и этого было достаточно, чтобы вызвать умиление, но самый трогательный момент ожидал нас в конце проповеди, которую я произнес на русском языке. Слова краткой проповеди, подсказанные мне окружающей обстановкой, вызвали во взволнованной толпе такие слезы и рыдания, что своей простой человечностью тронули сердца даже наших офицеров. Те потом полушутя-полусерьезно спрашивали меня: «Что ты сказал, что они так расплакались? Еще немного, и мы бы тоже разрыдались, хотя не поняли ни слова».

Я поздравил присутствующих с тем, что они не потеряли веру: «Не напрасны были молитвы, вознесенные к Господу Вселенской Церковью, мы просили Его дать вам силу духа и стойкость во всех испытаниях вашей веры, помочь выдержать эти двадцать три года гонений. Мы постоянно обращались к Господу, усердно повторяли: „Спаситель мира, спаси Россию“, — и Он услышал нашу горячую молитву». Завершая проповедь, я призвал верующих быть готовыми к дальнейшей борьбе против атеизма, изучать книги о вере и молитвы.

Народное пророчество

Я обратился к верующим с предложением в тот же вечер начать религиозные занятия, приведя с собою молодежь и детей. Отклик был настолько велик, что после обеда в зале амбулатории не все нашли место, где сесть. Я сразу же резко выступил против атеизма, приведя доказательства существования Господа, создателя и устроителя вселенной. Все, взрослые и дети, воодушевились и в общей молитве возблагодарили Господа за вновь обретенную свободу.

После проповеди я раздавал маленькие бумажные и металлические образки, они шли нарасхват. Почти у всех присутствующих были вопросы, связанные в основном с крещением детей или внуков. Мне потребовалось усилие, чтобы не дать захватить себя их безоглядным энтузиазмом; спокойно и терпеливо я растолковывал, на каких условиях смогу окрестить детей «православных» верующих [47]. «Пока я могу окрестить только детей католиков», — объяснял я.

Конечно, это был благоприятный момент, чтобы поговорить о воссоединении с Римом, и я воспользовался им, введя их в суть вопроса. Я убедился, что простым верующим ничто не мешает вернуться в единое лоно Христово. В те первые дни пребывания в А. я услышал народное пророчество о Папе: одна старая женщина, узнав, что получить от меня крещение можно, лишь признав власть Папы, заплакала; я думал, она плачет от разочарования, а она, оказывается, вспомнила услышанное от кого-то предсказание: «Мы избавимся от рабства, когда к нам придет Римский Папа».

Глава II. На Украинской земле

С народом

Многочисленные хлопоты не отвлекали меня от апостольской деятельности среди гражданского населения. Меня не остановил даже приказ верховного немецкого командования: военным капелланам запрещалось заниматься религиозным служением среди населения оккупированных немцами территорий. Приказ гласил: