И у палачей есть душа - Гиртаннер Маити (читать книги без .TXT) 📗
В нашей деревне с четырьмястами жителей были только мелкие лавки, в которых далеко не все можно было купить. Основные продукты питания закупались в Шовиньи. У нас перехватило дыхание, когда мы поняли, что дорога в город закрыта. Жители деревни один за другим подходили к деревенской площади, озадаченные словом «Verboten», трижды повторявшимся в пяти строчках немецкого текста. Помимо этого слова, быстро ставшего самым понятным, если не единственным понятным для французов немецким словом, это гигантское объявление, размером два метра на четыре, было невразумительно.
Нашим мэром был Ангерранде Вержи, владелец замка Туфу, друг нашей семьи и владелец винной марки «Сюз», очень популярного в то время аперитива. Он знал, что я и, несомненно, только я говорю по-немецки. Он попросил меня перевести объявление. Что я охотно и сделала. В этих тяжких обстоятельствах мне казалась очевидной необходимость поставить мое знание языка оккупантов на службу страдающим жителям деревни.
Немцы утвердили разделение с помощью демаркационной линии. С помощью знания языка Гете я восстановила связь. Они создали сложности — я хотела найти решения.
Я подчеркиваю вполне эмпирический характер предпринятых мной поступков. Я не проснулась внезапно в один прекрасный день участницей Сопротивления. Я не приписывала себе миссии изгнать немцев из Франции на следующий день после разгрома. Я говорила: «Я не принимаю себя за Жанну д'Арк, и у меня нет безумной и визионерской отваги генерала де Голля, верившего, вопреки всякой очевидности, в возможность возобновления борьбы».
Проще говоря, моя история — это история очень юной девушки, хотевшей помочь окружающим. А продолжение, так сказать, восхождение от личной истории в большую Историю, переход ее из служения в свидетельство — это только цепь обстоятельств, работа Провидения, которое находит хрупких посредников, чтобы действовать через них.
В первые дни оккупации меня поглощало стремление сделать так, чтобы все происходило наилучшим образом. Сразу же встал вопрос о снабжении деревни. Как делать покупки, раз дорога в Шовиньи закрыта? Необходимо было получить разрешение пересекать демаркационную линию. Немцы очень быстро утвердили принцип аусвайса (нем. — Ausweiss) — знаменитого пропуска, выдаваемого комендантом района. Одно только его получение было трудным путем бойца: полное досье, обоснование просьбы, свидетельство с места проживания… Эта волокита должна была отпугивать желающих получить пропуск. Жители департаментов, пересеченных демаркационной линией, должны были получать Ausweiss für den kleinen Grenzverkehr, дословно: пропуск для близких перемещений в приграничной зоне, но и этот пропуск было нелегко получить. Такие пропуска выдавали местные штаб-квартиры, Feldkommandanfuren (полевые комендатуры) и Kreiskommandanfuren (окружные комендатуры). Первым моим импульсом было отправиться в Туфу. Я шла со следующими аргументами: невозможность оставить окружающее население без всякой помощи, необходимость снабжать семьи предметами первой необходимости, тем более, что наиболее активные мужчины мобилизованы и еще не вернулись домой, а главное, из-за своей швейцарской ментальности я не могла смириться с ограничениями. Встретившийся мне офицер был готов дать мне одноразовое разрешение. Последовал быстрый диалог:
— Мне нечего делать с вашим однодневным разрешением. Я хочу иметь постоянный пропуск.
— Тогда я ничем не могу вам помочь. Однодневный пропуск или ничего.
— Я обращусь к вашему начальству в Пуатье.
— Вот-вот. Давайте. Всего доброго.
Высокомерно-иронический тон офицера окончательно вывел меня из себя. Я видела ясно, что он не принимает меня всерьез. Ладно же, он увидит, с кем имеет дело. В конце концов, я уже однажды съездила в Пуатье, и офицер, хотевший отнять у нас две комнаты, узнал, на что я способна. Этот тоже сможет увидеть, какова я… Я действовала решительно, тем более, что была убеждена, что отстаиваю всего лишь свое святое право и здравый смысл. И это помогло в новом путешествии по маршруту Бон-Пуатье с его восемнадцатью горками.
Войти к полковнику, разместившемуся в префектуре, было не намного труднее, чем в первый раз. Дневальному, загородившему мне вход в большую канцелярию, я сказала, что знакома со старшим офицером и он меня ожидает. Совершенство моего немецкого прозвучало для него убедительным доказательством. Полковник был тот же, что и в первый раз. Он меня узнал. «Что Вам еще нужно?» — Он спросил это тоном, выражавшим любопытство, а может быть, и легкое веселье. Я исполнила свою песню, стараясь выглядеть как можно более удрученной и подавленной.
Он выдал мне Ausweiss. На шесть недель. Но я не хотела возвращаться каждые шесть недель. Конечно, это лучше, чем ничего, но я была разочарована. Раз уж он сделал одно усилие, мог бы сделать и второе.
«Спасибо, это мило с вашей стороны, но, по правде сказать, не вполне меня устраивает. Я не хочу возвращаться каждые шесть недель. И Вас будут раздражать мои появления. И потом, очень утомительно проделывать каждый раз путь общей длиной в сорок километров туда — обратно на велосипеде». Аргумент был неудачный. В его глазах я прочла, что он не верит в недостаток моих физических сил. Позднее я поняла еще одну причину его нежелания выполнить мою просьбу: прикомандированные офицеры сменялись каждые пять недель. Очевидно, командование приняло такое решение, чтобы избежать возникновения тесных связей с окружающим населением, и, следовательно, полковник знал, что в следующий раз я буду иметь дело уже не с ним!
Со своей стороны я почувствовала, что удача прямого попадания к высшей власти не будет мне сопутствовать каждый раз. Ничего не застраховывало меня от отказа в следующий раз или от ограничений при новых просьбах. Я сделала последнюю дерзкую попытку: «По крайней мере, запишите в моем досье, что я гражданка Швейцарии, чтобы мне не чинили препятствий при продлении моего Ausweiss’a».
Он выполнил мою просьбу, и это оказало мне впоследствии огромную помощь. Конечно же, мне нужно было каждые шесть недель являться в Пуатье. Но младший офицер или просто служащий префектуры, занимавшийся выдачей пропусков, всякий раз видел в досье напоминание о моей национальности. Чаще всего это было простой формальностью. Через несколько недель — где-то в середине 1941 года — мой пропуск продлили сразу на три месяца.
Итак, я вышла из префектуры с пропуском. Я могла ездить в Шовиньи, и это было главное. Благодаря велосипеду и прицепу я могла наконец привезти домой все, чего не хватало в Боне. Каждую неделю я закупала глыбу масла весом в 10 кг, шестьдесят ломтей ветчины, пакеты кофе… На пропускном пункте, устроенном в конце моста, хорошо знали маленькую Маити! Я проходила через него несколько раз в неделю.
Обязанность снабжать Бон провизией, отказ ограничиваться жизнью на одном берегу, желание помочь, необходимость служить посредником — все заставляло меня постоянно пересекать Вьенну. Регулярно и, прежде всего, естественным образом, ибо это было главным вызовом тех лет: мои постоянные переходы не будили ни малейшего подозрения. У меня было два козыря: возраст и немецкий язык. Благодаря длинным золотым локонам я казалась моложе моих восемнадцати лет, к тому же я старалась выглядеть как можно более ребячливой и беззаботной. Глуповатая девчонка не могла быть звеном движения Сопротивления оккупантам. Кроме того, разговорный немецкий дал мне легкую возможность завязать связи с солдатами. Могу даже сказать о некоем сговоре. В моем уме этот сговор нисколько не означал какой-либо симпатии с моей стороны к людям, бывшим явными врагами. Это была всего только хитрость, предназначенная для того, чтобы победить любой ценой. Мне следовало, однако, понять, что такой подход не всеми будет понят.
Конечно, девятнадцать жителей Бона, прекрасно меня знавших, не видели ни малейшей двусмысленности в моем поведении и не сомневались, что все мои действия имеют единственную цель — помочь им.
Однако я не смогла избежать того, что некоторые люди путают проявление сообразительности перед лицом врага с проявлением хитрости в сговоре с ним.
