Всеобщая история искусств. Искусство древнего мира и средних веков. Том 1 - Алпатов Михаил Владимирович
Особенной красотой и изяществом отличается мавзолей Мумин Хатун в Нахичевани— выдающееся произведение азербайджанских мастеров конца XII века (144). В отличие от каирских мавзолеев, этого выражения могучего, немного грубого деспотизма, здание над могилой жены восточного государя тоньше, изящнее, лиричнее. Башня образует законченный многогранник, по своим пропорциям близкий к золотому сечению. Грань, на которой расположена входная дверь, также разбита на две части по золотому сечению; правда, большее деление расположено над меньшим, и это несколько утяжеляет все впечатление. Наверху мавзолея тянется фриз с надписью. Каждая грань имеет свое обрамление, украшена многолопастной аркой, при этом обрамления сами образуют как бы многогранник, подобие всего многогранника башни. Все это придает обработке стены исключительную тонкость. Особенно замечательна постепенность перехода от больших граней плоскостей к мелким граням, заканчивающимся едва уловимым глазом ажурным многоцветным рельефом. Такое развитое чувство формы, такая классическая законченность композиции и совершенство выполнения не встречаются в эти годы в архитектуре средней Европы (ср. 181, 182). От нахичеванского мавзолея веет человечностью, как от лучших произведений классической литературы Востока, вроде бессмертной поэмы «Шах-Намэ» Фердоуси (X–XI века) или «Лейли и Меджнун» Низами (XII век).
13. Львиный двор. 13–15 вв. Альгамбра. Гренада.
Особый раздел в архитектуре ислама образуют дворцы восточных государей. Самые ранние из них — дворцы Кусейр Амра, Мшатта, Самарра и Балкувара — относятся к VIII–IX векам. По своим размерам это настоящие города, окруженные высокими крепостными стенами с башнями, огромным квадратным двором в середине и множеством помещений. Традиции дворцов древнего Востока с их тесными, разобщенными залами вокруг обширного двора (ср. стр. 71) сочетаются здесь с влиянием римской архитектуры (ср. стр. 195) с ее правильностью и симметричностью планировки.
Архитектурные вкусы ислама сказываются в дробной и роскошной отделке стен. Многие дворцы задуманы как место развлечения и отдыха восточных владык. Их роскошь и комфорт должны были особенно поражать среди безлюдных, выжженных солнцем пустынь, где они были воздвигнуты. Они казались настоящими миражами, созданиями сказочного воображения. Особенное внимание было уделено устройству обширных тенистых водоемов, где государь мог наслаждаться прохладой и купаньем. Восточной негой проникнуто многоцветное убранство стен; тонкий штуковый орнамент, как прозрачное кружевное покрывало, накинут на величественные стены. Порою их покрывают многочисленные полуорнаментальные росписи со сценами охоты, животными и образами сладострастных купальщиц. В живописном убранстве этого земного рая мусульманские владыки считали возможным отступать от суровых запретов пророка.
Мавританские дворцы более позднего времени, Альказар в Севилье и особенно знаменитая Альгамбра в Гренаде, отличаются от ранних дворцов более интимным характером. Восточная роскошь, необузданное воображение, фантастика соединяются в этих сооружениях с тонким вкусом, чувством меры, интеллектуальной изощренностью, которой не ведали восточные государи. Средоточием дворца в Гренаде служат два открытых двора, большой двор о двумя рядами миртовых деревьев по бокам от среднего бассейна и двор с так называемым львиным фонтаном. Их планы следует сравнить с древними перистилями (ср. стр. 175). Особенно классический характер носит тот вид, который открывается на большой двор со стороны портика. Он весь вырисовывается, как картина, исполненная меры и гармонии. Глаз легко схватывает правильность построения целого, спокойный ритм окружающих двор колонн. Глядя на это зрелище, легко поверить, что здесь жили люди, которые чтили философское размышление, знали интеллектуальные радости, проповедовали умеренность в жизни.
Но это впечатление от Альгамбры не исключает сказочного богатства и роскоши. Оба главных двора расположены под углом друг к другу, так что, переходя из одного в другой, зритель невольно нарушает архитектурный порядок и вынужден видеть его композицию в сокращении. Он замечает тогда большую свободу всей планировки особенно знаменитого Львиного двора (13). Его колонны сдваиваются, образуют группы и выходят из стены, и это невольно напоминает более раннюю Кордовскую мечеть (ср. 141). Сами по себе эти колонны, вопреки логике и целесообразности, не соответствуют ноше: то они слишком нагружены, то ничего не несут, то сливаются со стеной, то образуют сплошной лес.
Особенно богатое воображение сказалось в декоративном убранстве дворца. Арки имеют многолопастную форму, их контур теряется в причудливой игре линий. Мелким лопастям арок отвечает дробный ячеистый свод, переходящий в висящие сталактиты.
Строители древнего Востока, которые в своих сооружениях с их могучими толстыми стенами и огромными столбами не выражали законов статики, были как бы в плену у материи (ср. 46). Наоборот, строители древней Греции и Рима стремились законы статики выразить в ясной гармоничной форме (68). Наконец, мавританские зодчие впервые в истории архитектуры решались смело пренебречь этими законами статики. Они тешат свое воображение бесконечным разнообразием прихотливых орнаментальных форм, хотят внушить зрителю уверенность, что в созданном ими царстве сказки и вымысла логика уступает свои права изысканнейшему воображению, материя утрачивает свое исконное свойство. Многоцветные штуковые декорации, сплошь покрывающие стены, помогают этому впечатлению.
Создатели этой бесплотной цветовой феерии хорошо сознавали свои задачи. На львином фонтане в Альгамбре сохранилась старинная надпись: «Смотри на воду и смотри на водоем, и ты не сможешь решить, спокойна ли вода или струится мрамор. Как по лицу влюбленного под взглядом завистника скользят огорчения и тревога, так ревнивая вода восстает против камня, и камень завидует воде».
Эти дворцы с их роскошью, богатством впечатлений, красочностью и пестротой, беспокойной игрой линий, мерцающими просветами и трепетным полумраком, с их струящимися фонтанами и зеркальными бассейнами, отражающими архитектуру, с их воздухом, напоенным одуряющим ароматом апельсинов, лимонов и мимоз, напоминают восточную сказку, где каждое мгновенье люди сталкиваются с неожиданностью, где все решает случайность, где мудрец терпеливо ждет удачи, не торопит судьбу, пользуется счастьем и легко с ним расстается. Мавританские дворцы с их интимными интерьерами переносят нас в тепличную атмосферу восточного вымысла и неги, и только огромные башни, осеняющие эти сооружения, напоминают, что беспечное существование владык во дворце было всего лишь одной стороной их жестокой, полной борьбы жизни.
В мусульманском искусстве орнамент занимает очень большое место. В области орнамента мусульманские мастера проявили тонкое дарование и вкус. Как ни различны орнаменты разных школ ислама, их всегда отличишь от орнаментов греческих, византийских или ранне-германских. Самой ранней формой орнамента ислама является так называемая арабеска. Она возникла из египетской пальметки, в которую вплелись отдельные мотивы арабского алфавита. Но ее связь с этими ранними формами и мотивами скоро утратилась. Арабеска приобрела вполне своеобразный характер. В отличие от греческой пальметки с ее ясным чередованием отдельных, обособленных лепестков (ср. стр. 133) в арабеске все ее растительные мотивы образуют сложный, запутанный узел. Листья переплетаются, один находит на другой, каждый лепесток следует своему движению, хотя и сталкивается с другим.
Арабески переносят зрителя на границу реальности и вымысла. С одной стороны ее узоры составлены из растительных лепестков; но вместе с тем они следуют такому своевольному ритму, что готовы превратиться в игру линий или знаков арабского алфавита. Это движение, точнее беспокойное мерцание орнаментальных форм, приобретает в арабеске напряженный характер, так как лепестковый узор обычно выступает светлым силуэтом на темном поле, но интервалы между лепестками сами имеют форму лепестков, и это уничтожает противоположность между узором и фоном, предметами и пространством. Причудливость арабески в некоторой степени напоминает древнегерманский орнамент (ср. стр. 301). Но линии арабески более плавны, закругленны по своему ритму; в ее узорах выражена симметрия, почти отсутствуют звериные мотивы. В этом отношении арабеска ближе, чем древнегерманский орнамент, к античной традиции.
