Великая огнестрельная революция - Пенской Виталий Викторович (прочитать книгу .txt, .fb2) 📗

Разочарование, охватившее московское правительство после поражения, смерть главного вдохновителя военной реформы патриарха Филарета, сложное финансовое положение, непонимание правительством и самим Михаилом Федоровичем, человеком абсолютно невоенным и совершенно не разбиравшимся в военном деле, значимости сделанного в 1630–1634 гг., – все это, казалось, остановило военную реформу на подъеме. Однако такой вывод, если внимательно присмотреться к событиям не только в России, но и за ее пределами, будет несколько преждевременным. Постоянная регулярная армия еще была новинкой даже в Западной Европе, и повсеместно она стала распространяться фактически только после завершения Тридцатилетней войны. Так что роспуск того, что осталось от армии «новой модели» после смоленского «невзятья», был вполне закономерным шагом. Кроме того, эффективность, показанная в ходе борьбы за Смоленск солдатскими, рейтарскими и драгунскими ротами, оставила заметный след в сознании правящей верхушки. Опыт, знания и умения смоленских ветеранов вскоре снова оказались востребованы. Связано это оказалось с обострением русско-татарских отношений и возросшей угрозой войны с Турцией.

Смоленская война выявила неудовлетворительное состояние обороны южной границы Российского государства, и потому с 1635 г. началось строительство нового оборонительного рубежа, который впоследствии получит название Белгородской черты. Новые фортификационные сооружения должны были обеспечить прикрытие русских поселений южнее Оки и одновременно дать возможность полкам дворянской конницы встретить татарские отряды до того, как они приблизятся к сердцу Русского государства. Работы над их сооружением велись чрезвычайно интенсивно и быстро. В 1635–1636 гг. земляным валом с острожками и укрепленными городками была перекрыта Ногайская сакма, затем начались работы по разметке и строительству валов и острогов поперек трех других сакм – Муравской, Изюмской и Кальмиусской.

Известия о разворачивающихся крупномасштабных фортификационных работах на традиционных путях татарских набегов не могли не вызвать серьезной обеспокоенности и тревоги в Крыму. Уже в 1636 г. крымские татары попытались прощупать оборону на южных рубежах России. Новая попытка осуществлена осенью следующего года. В феврале 1638 г. крымский хан Бахадур-Гирей в категорической форме потребовал разрушения построенных новых городов на южной границе, угрожая в противном случае войной. К тому же донские казаки в 1637 г. совершили внезапный набег на Азов, турецкую крепость, запиравшую устье Дона, и овладели ею «…для зипунов своих казацких…»717.

Отношения между Москвой, Бахчисараем и Стамбулом, и без того достаточно напряженные из-за непрекращавшихся вылазок донских казаков, еще более обострились. Готовясь к очередной летне-осенней кампании, в Москве решили усилить выставляемые на «Берегу» полки отмобилизованными солдатскими и драгунскими полками, ядро которых должны были составить опытные ветераны Смоленской войны. Уже в марте 1637 г. некоторое количество старых смоленских солдат было призвано на службу и отправлено на «осадное сидение» в Тулу вместе со стрельцами и казаками718.

За этим первым шагом последовали новые. В декабре 1637 г. на Казань боярину князю Б.М. Лыкову и дьякам Ф. Панову и С. Матвееву был послан царский указ о созыве на службу смоленских ветеранов719. Весной следующего года в Москве было объявлено о наборе на царскую службу 4 тыс. драгун и 4 тыс. солдат, в том числе и старослужащих720. Достаточно быстро выяснилось, что запись в солдатские полки идет слишком медленно, и правительство, обеспокоенное возможным срывом планов набора солдат, прибегнуло к принудительной записи детей боярских в солдатскую службу721, а затем и к набору даточных людей. Только тогда намеченные планы удалось не только выполнить, но и перевыполнить. В ходе летне-осенней кампании 1638 г. на южных рубежах было собрано, обучено и вооружено внушительное количество ратных людей, определенных в драгунскую и солдатскую службу. При сопоставлении сохранившихся документов можно сделать вывод, что в момент наивысшего напряжения сил на Засечной черте находилось по меньшей мере 2 драгунских и 3 солдатских полка (полковников А. Краферта, В. Росформа, подполковника Я. Вымса и майора Р. Кормихеля), а также выделенные из их состава отдельные команды общей численностью 13 791 человек – всего лишь на треть меньше, чем во время Смоленской войны. Правда, сами полки выступали, скорее всего, в качестве административных единиц и своего рода «учебных центров», поскольку единообразного устройства они не имели. Более или менее одинаковое устройство имели только драгунские и солдатские роты. В роте в среднем числились капитан, поручик, прапорщик, 1–2 барабанщика, 1–3 сержанта, 5–6 капралов, 1–2 оружейных дозорщика и примерно 220–230 солдат или драгун. Примечательно, что если высший и средний командный состав этих полков составляли «немцы», то младшие командиры в подавляющем большинстве были набраны из русских служилых людей, которые уже усвоили «учение и хитрость ратного строения» пехотного и драгунского.

Опыт с призывом на службу старых солдат и даточных людей и обучением и вооружением их по-европейски в Москве был признан вполне успешным, поскольку он был повторен и в последующие годы722.

О характере вооружения новонабранных полков говорят росписи сданного по завершении кампании 1638 г. в цейхгаузы оружия и амуниции. Так, полк Александра Краферта сдал 22 знамени, 48 барабанов целых и 31 поврежденный, 20 барабанных завесей, 31 протазан, 56 алебард, 3020 мушкетов, 1161 лядунку, 3006 бандольеров, 4308 исправных и поломанных шпаг, 1674 драгунских седел, 1316 уздечек, 1330 драгунских крюков. Полк Валентина Росформа сдал 6 знамен, 39 протазанов, 30 алебард, 12 барабанов, драгунских и солдатских мушкетов 2442, 2071 шпагу, 2116 бандольеров, 1816 пик и 1640 мушкетных подсошков. Из этого перечня следует, что соотношение пикинеров и мушкетеров в солдатском полку составляло примерно 1 к 1723. Обращает на себя внимание такой примечательный факт – в 1639 г. в расположенные в Туле солдатские полки были направлены 20 московских пушкарей724. Очевидно, что солдатский и драгунский полки Александра Краферта (а возможно, и другие полки) имели и собственную полковую артиллерию.

Подводя итог всему вышесказанному, можно с уверенностью утверждать, что московское правительство, несмотря на весь свой консерватизм, с начала 30-х гг. XVII в. твердо стало на путь постепенной «вестернизации» своей армии. Создав в годы Смоленской войны первые полки армии «новой модели», оно по бытовавшей в то время традиции и в Европе, и в России распустило их по домам после завершения войны. Однако полученный опыт и созданные кадры были востребованы практически сразу после завершения войны. Фактически сколько-нибудь длительного перерыва в бытовании полков солдатского и драгунского строя между окончанием Смоленской войны и началом следующей войны с Речью Посполитой не было.

Об этом свидетельствует ряд примечательных фактов. Так, в конце царствования Михаила Федоровича были предприняты первые опыты с созданием поселенных войск, получившие развитие позднее. Начиная с 1646 г. крестьяне ряда южных уездов и волостей были отобраны у прежних владельцев в казну, записаны в драгунскую службу и получили оружие (карабины и шпаги)725. Специально для их обучения драгунскому строю из Москвы были присланы начальные люди726. Система первоначально показала свою эффективность – выучка драгун была выше, чем у поместной конницы, а содержание их обходилось казне значительно дешевле, нежели постоянных драгунских полков, поэтому их численность постепенно росла. Сметный список военных сил России 1651 г. показывал численность поселенных драгун 5594 чел.727. Спустя два года перепись поселенных драгун на юге России показала, что налицо их числилось 7147 конных драгун и еще 5799 пеших, а также 3641 драгунский недоросль728.