Америка против всех. Геополитика, государственность и глобальная роль США: история и современность - Яковенко А. В.
Как известно, в рамках созданной в 1944 году Бреттон-Вудской архитектуры мировых экономических отношений доллар вышел на роль валюты номер один, причем его стоимость обеспечивалась золотым содержанием. К 1970-м годам амбиции Вашингтона возросли настолько, что это обстоятельство стало восприниматься как угроза. Для дальнейшей экспансии требовались все новые и новые средства, однако просто напечатать доллары США не могли, ведь золотой стандарт подразумевает обеспечение этой эмиссии драгоценным металлом. Как мы помним, этим обстоятельством воспользовались оппоненты Вашингтона, например, Шарль де Голль, который потребовал от американцев обменять имевшиеся в распоряжении Франции доллары на золото. Бреттон-Вудские договоренности вполне допускали такое требование, однако американское правительство не только отказало Франции, но и задумалось о сломе всей системы.
Этот замысел воплотил в жизнь президент Никсон и его ближайший соратник Генри Киссинджер. Архитектура Бреттон-Вудса была уничтожена летом 1971 года. В результате глобальная финансовая система из отлаженного и достаточно прозрачного механизма была превращена во всемирное казино, где с помощью валютных спекуляций можно было создавать сверхприбыли из воздуха. Однако сам по себе развал Бреттон-Вудса был проведен довольно неумело, в результате чего доверие к доллару упало и начался сильнейший отток капитала в Европу и Японию.
В этих условиях требовалось срочно повысить спрос на доллары, не меняя при этом «правил игры» и не возвращаясь к золотому стандарту. Помочь этому и была призвана «маленькая победоносная война», которая разразилась в 1973 году. Логика Вашингтона была проста: война провоцирует эмбарго и рост цен на нефть, которая, в свою очередь, торгуется в долларах, а это означает резкий взлет спроса на американскую валюту. Киссинджер, который стал идейным отцом этого плана, назвал операцию «вторичной переработкой доллара». Конечно, воплощение разработанной схемы было не столь примитивным, как может показаться из беглого описания. Началу войны предшествовали консультации с европейскими государствами, которые должны были сыграть свою роль в предстоящей инсценировке. Особенно это касалось Англии, которая после развала Бреттон-Вудской системы с удовольствием почувствовала себя в былой роли финансового центра глобального масштаба. Теперь англичанам было разрешено остаться в стороне от арабо-израильского конфликта, благодаря чему нефтяное эмбарго страну не затронет, и она сможет не только покупать нефть из Персидского залива для последующей перепродажи, но и сама станет значимым производителем этого сырья, поскольку вследствие роста цен добыча на месторождениях в Северном море станет, наконец, рентабельной.
Обсуждение американского плана с европейскими партнерами происходило в кулуарном формате. Оно состоялось 11–13 мая 1973 г. на закрытом шведском курорте Сальтшёбаден, где собралось очередное заседание Бильдер-бергского клуба. Задавал тон на собрании Г. Киссинджер, там же присутствовала и «восходящая звезда» американской геополитики З. Бжезинский. Американские кланы на собрании представлял Д. Рокфеллер, европейские — барон Э. де Ротшильд, формально являвшийся гражданином Франции. Хозяином встречи стал нидерландский принц-консорт Б. Липпе-Бистерфельдский [348].
План Вашингтона был реализован блестяще. Помимо всего прочего, он помог Г. Киссинджеру многократно преумножить свое политическое влияние — одновременно по странному стечению обстоятельств разразился Уотергейтский скандал, который поставил Никсона на грань импичмента. За несколько дней до начала войны Г. Киссинджер, являвшийся руководителем Совета национальной безопасности, был назначен госсекретарем — случай, беспрецедентный в американской истории. Многие историки считают, что в конце 1973 года Г. Киссинджер фактически являлся настоящим президентом США. Приятным дополнением к этим выгодам стала Нобелевская премия мира, полученная за «искусное урегулирование» арабо-израильского конфликта, который он же сам и срежиссировал.
Казалось бы, в этой схеме был еще один безусловный победитель — арабские нефтедобывающие государства и, в первую очередь, Саудовская Аравия. Однако и Эр-Рияду, подобно Англии, была уготована своя роль. Вскоре после описанных событий Саудовская Аравия решила разместить полученные нефтедоллары в банках страны, против которой якобы и было введено эмбарго — в США. Таким образом, капитал, который ушел из США после разрушения Бреттон-Вудской системы, туда же и вернулся, сделав промежуточную остановку в Саудовской Аравии.
Пострадало от подобной комбинации население Соединенных Штатов. Из газет рядовые американцы узнали, что их правительство находится в растерянности в связи с введением эмбарго, которое они не могли предвидеть, а потому не создали даже минимальных топливных резервов в стране. В разразившемся хаосе лишь те, кто был готов к нему (то есть отдыхал на шведском курорте в мае 1973), могли приобретать все, что угодно.
Крайне удачным для США «побочным эффектом» реализованной схемы стал как раз новый виток неоколониализма. Как мы помним, именно в 1970-е годы американские угрозы накормить голодные страны стали обретать реальные очертания Зеленой революции. И если до эмбарго третий мир еще мог пытаться решать собственные продовольственные проблемы, то после 1973 года это стало уже невозможным. Достаточно сказать, что многие удобрения для сельского хозяйства производятся из продуктов переработки нефти, не говоря уже о стоимости топлива.
Возвращаясь к Никсону, следует отметить, что к середине 1970-х он все больше вызывал недовольство консервативных кругов, видевших в разрядке лишь «заигрывание с коммунистами». В итоге неожиданно разыгравшегося уотергейтского скандала Никсон, который в целом зарекомендовал себя как эффективный управленец, стал единственным американским президентом, досрочно сложившим свои полномочия. Его преемник Дж. Форд, находясь в тени Киссинджера, продолжавшего исполнять обязанности государственного секретаря, не привнес ничего нового в глобальный курс США.
В администрации следующего президента Дж. Картера тон задавала не менее характерная личность. З. Бжезинский, чья ненависть ко всему русскому доходила до фанатизма, не оставил камня на камне от изначально достаточно сдержанных геополитических планов Картера. Хотя и Киссинджера, и Бжезинского можно с полным правом называть приверженцами реальной политики, у последнего эта концепция доведена до экстремистских форм. Подобно нацистам, которые «благословляли» солдат вермахта на любые зверства, заявляя, что фюрер своей волей освобождает их от всяких моральных ограничений, Бжезинский задумал привнести схожую сомнительную «новацию» в американскую стратегию. Главное ограничение этот стратег видел во «вьетнамском синдроме» — чувстве вины за страдания, принесенные вьетнамскому народу, которое все еще довлело над американцами. Чтобы преодолеть это неудобство, Бжезинский переориентировал пропагандистскую машину Вашингтона на тезис о том, что отныне США решают, какие ценности являются универсальными и общечеловеческими и достойны защиты, а какие можно отбросить как ненужную химеру. Теперь Белый дом будет выступать в качестве последней инстанции в вопросах прав человека, только американцы будут решать, где они нарушаются, а где ситуация с их соблюдением благополучна.
Другой заветной идеей Бжезинского было создание «дуги безопасности», или «дуги нестабильности», само название которой воскрешает в памяти концепцию «Римленда» Спайкмана (см. главу 1). Она должна была охватить Северную Африку, Ближний и Средний Восток, протянувшись от Марокко до Пакистана. И хотя ввод советских войск в Афганистан вызвал ожесточенную критику со стороны Белого дома, нет сомнений в том, что этот шаг был воспринят Бжезинским как победа, ведь теперь Москва получала свой собственный Вьетнам, который при этом был гораздо ближе к границам СССР.
Еще одной характерной особенностью стратегии Картера — Бжезинского была концепция ограниченной ядерной войны, оформленная в ряде документов, наиболее известным из которых является президентская директива № 59. Не отказываясь от возможности нанесения массированного ядерного удара по всей территории Советского Союза (всего для такого удара было определено порядка 40 тысяч целей), Соединенные Штаты заявляли о своей готовности использовать ядерное оружие и по чисто военным целям, не допуская скатывания конфликта к тотальной ядерной войне [349].
