Америка против всех. Геополитика, государственность и глобальная роль США: история и современность - Яковенко А. В.
Иными словами, в экспертном сообществе самой Америки, начиная с провального президентства Дж. Буша-мл., все чаще раздаются голоса о необходимости считаться с качественно новой глобальной средой, прежде всего попытавшись реально интегрировать Пекин и Москву в институты сложившегося геополитического порядка, то есть отнестись к ним как к равным. В противном случае вряд ли будет возможно обеспечить устойчивость миропорядка даже в краткосрочной перспективе. Однако, как можно судить по делам Вашингтона, выбор был сделан в пользу сдерживания обоих конкурентов. Цель — упредить их до того, как они смогут бросить вызов безусловному глобальному лидерству Америки (в политологии эта ситуация известна под названием «ловушка Фукидида»). Причем под сдерживанием может пониматься любое воздействие вплоть до демонтажа политического строя.
Как отмечал в своей статье в августе 2021 года Уэсс Митчелл, ушедший двумя годами ранее с поста заместителя госсекретаря по делам Евразии, США не имеют достаточно ресурсов, чтобы одновременно противостоять России и Китаю [62] (примером может служить Германия, которая дважды ввязывалась в войну на два фронта). К 2030 году ВВП Китая в 1,5–2 раза превысит ВВП Америки, причем уже в номинальном исчислении, а не по паритету покупательной способности, как в данный момент. Поэтому надо начать с более слабого звена, каким в американской элите считается Россия. Ее надо «остановить» на Украине и развернуть ее «экспансию» в сторону Евразии.
Существуют и другие заслуживающие внимания подходы, которые так или иначе проявляются во внешнеполитическом планировании Вашингтона.
Так, американская политика сдерживания вписывается в попытки выстроить широкое сотрудничество центров силы при ведущей роли США и на американских условиях. В зарубежной литературе такая стратегия определяется как «сверхбалансирование» (overbalancing) [63]. Она предполагает размывание растущей роли наиболее вероятных конкурентов Вашингтона, в первую очередь Китая, но также и России, за счет поощрения амбиций восходящих государств «второго эшелона». Неслучайно американским экспертным сообществом несколько лет назад была вброшена идея «бесполюсного мира» [64]. Вместо перераспределения силы между ограниченным числом держав, характерного для полицентричного порядка, во главу угла ставится ее распределение среди разнотипных игроков. Для этого Вашингтону рекомендовалось использовать разного рода многосторонние форматы вроде «Группы двадцати», которая включает не только США, их традиционных союзников из числа развитых государств, страны БРИКС, но и Аргентину, Индонезию, Мексику, Саудовскую Аравию, Турцию, Южную Корею.
В системе с множеством влиятельных участников растет потребность в координирующей силе, предотвращающей ее хаотизацию. Соединенные Штаты будут претендовать именно на такую регулирующую роль, добиваясь отношений привилегированного партнерства со всеми основными игроками и поддерживая конкуренцию между ними. Формирующийся таким образом международный порядок, уверяют американские эксперты, будет характеризоваться снижением военно-политической напряженности между странами при сохранении активного экономического соперничества. Номинальные позиции США в институтах управления мировым хозяйством (МВФ, Всемирный банк, ВТО, ОЭСР), а также в ООН якобы ослабнут, но они, как отмечают эксперты, обретут большую свободу маневра между множеством конкурирующих коалиций.
Однако исторический опыт свидетельствует о том, что построение и тем более поддержание такой системы требуют большого дипломатического искусства и политической мудрости (примером может служить Византия, просуществовавшая тысячу лет после падения Западной Римской империи). Как правило, оно связано с деятельностью выдающихся государственных деятелей и редко переживает своих создателей. Последовательная реализация стратегии «сверхбалансирования» потребует от американской элиты выработки долгосрочного стратегического видения, причем такого, которое разделялось бы другими ведущими международными игроками. Однако, как показывают события последних десятилетий, ничего подобного у американцев попросту нет и вряд ли появится в обозримом будущем. Во многом это является следствием отсутствия у американских элит достаточной интеллектуальной гибкости.
Попытки избежать «имперского перенапряжения» заставляют американских политиков и экспертов изобретать новые, более «экономные» подходы сохранения гегемонии США. Тенденция к усилению сдержанности в американской внешнеполитической стратегии в рамках «удаленного балансирования» (off-shore balancing) [65] преобладала в годы администраций Обамы и Трампа как естественная реакция на эксцессы времен Дж. Буша-мл. В данном случае речь, конечно, не идет о возвращении к практике изоляционизма первой половины XX века. Такой курс предполагает мягкое сдерживание потенциальных конкурентов, прежде всего Китая, с опорой на широкую сеть формальных и неформальных союзов и партнерств. В связи с этим показательны американские усилия последних лет по увеличению числа разноуровневых партнерств в Азии, включая AUKUS, Индо-Тихоокеанских инициатив, а также возрождению евроатлантической солидарности в рамках НАТО и упорному продвижению блока в другие регионы мира [66]. Эта стратегия восходит к «блестящей изоляции» Лондона в XIX веке по отношению к континентальной Европе и характерна для островных государств (Северная Америка, напомним, с точки зрения классической геополитики представляет собой остров, находящийся в стороне от другого, «мирового евразийского острова»). Такая политика привела к Крымской войне и затем Первой мировой, поскольку отрицала необходимость создания общерегиональной, инклюзивной и действенной системы коллективной безопасности на европейском континенте.
При осуществлении «удаленного балансирования», которое вписывается в логику Римленда (как и вся политика сдерживания России и Китая), основная роль в формирующейся гибкой архитектуре будет отводиться региональным игрокам, в то время как США будут оказывать политическую и экономическую поддержку, допуская более активное вмешательство только в случае крупных кризисных ситуаций, создающих угрозу резкой смены соотношения сил в мире [67].
В рамках политики «удаленного балансирования» уменьшится непосредственное влияние США на текущую международную повестку дня, по крайней мере в теории. Одновременно они смогут сократить расходы на оборону и сосредоточиться на укреплении своего экономического потенциала. Развитие данных тенденций может происходить даже на фоне обострения гонки вооружений в Азии, на Ближнем и Среднем Востоке. Осуществление Вашингтоном этой стратегии будет способствовать расширению роли региональных экономических группировок и военных альянсов. Вместе с этим стоит ожидать обострения конкуренции между региональными проектами. Мир вряд ли станет более стабильным.
«Удаленное балансирование» предполагает наименее ресурсозатратный способ обеспечения интересов США. Отказ от таких дорогостоящих компонентов внешней политики, как проведение военных операций по всему миру, призван укрепить позиции Вашингтона в мировой экономике. В то же время такая политика подтолкнет даже традиционных союзников США к более активному экономическому сотрудничеству с Пекином.
Еще одним вариантом политики Вашингтона может стать попытка образования альянса с наиболее вероятным претендентом или претендентами на преобладание в международной системе. Такая альтернатива уже обсуждалась на раннем этапе работы администрации Б. Обамы, когда выдвигалась идея создания «Группы двух» в составе США и КНР, за что выступали Г. Киссинджер и З. Бжезинский. Этот проект в прессе иронично называли «Кимерикой».
