Почему евреи не любят Сталина - Рабинович Яков Иосифович (серия книг .TXT) 📗
Да что тут перечислять! Со сменой государственных структур и политических вывесок суть и методы «органов» практически не изменились. И в этом нет ничего удивительного: в спецслужбах авторитарного государства руководствуются не столько принципами общечеловеческой морали, сколько совсем другими – «по понятиям». От кого исходят эти «понятия»? Почему они столь живучи в государственных сферах? Вот здесь, как говорится, и собака зарыта. Но это уже другая тема [9].
Мой дед Генрих Ягода
Прошлый век ползучей змеей перебрался в нынешний, принеся оттуда старые болезни, споры о состоянии страны, смене формаций. Когда я буду старым, мне тоже присвоят какой-нибудь статус типа «труженик тыла» или «ветеран перестройки». А что, мое поколение не побежало из Сибири толпой в столицы, в теплые края, а осталось на последних рубежах, сохраняя ее богатства, увы, для столичных богачей.
Мы пережили путчи, войны в Чехословакии, Чечне, Афганистане, несколько финансовых кризисов, не говоря уже про «МММ» и «Русский дом Селенга». А еще больше досталось нашим дедам: одних унес вихрь войны, других поглотили пучины ГУЛАГа, поэтому с возрастом мы будем бережнее относиться к прошлому, не перечеркивая события и не вымарывая из летописи людей, какими бы они ни были. Оба моих деда пали на войне, я даже не знаю, как они выглядели.
Мое предисловие возникло для того, чтобы этим прошлым не захлестнуть детей и внуков, их предки оказались винтиками в страшной мясорубке.
После встречи с внучкой наркома НКВД Генриха Ягоды Викторией Генриховной Авербах-Комарицыной у меня отпало желание клеймить позором ее деда. Она не знала его, не слышала от отца о своем знаменитом родственнике по прямой линии, может, поэтому ей, как и многим людям среднего поколения, хочется сохранить о дедушке самые добрые чувства.
У всех деды в XX веке совершали что-то героическое: одни поднимали Днепрогэс и Магнитку, другие осваивали целину, третьи сражались на войне, четвертые ударно работали в тылу.
Виктория, сама того не ведая, впитала в себя лучшие черты рода Ягоды (не на одном же деде замыкается семейная линия). По воспоминаниям современников, ее бабушка – Эсфирь Григорьевна Ягода-Шохар – отличалась необыкновенной красотой. Высокая, статная, она казалась царственной. Тетушка Виктории Генриховны – Вероника Знаменская – прошла через все бури эпохи с несокрушимой жизненной силой, они с сестрой Диной выглядели романтичными, в них чудились неуловимая прелесть и таинственность.
В конце концов, один Ягода не может перечеркнуть всех страданий, которые выпали на долю рассеянных по стране, расстрелянных и репрессированных из-за него родственников. В Виктории Генриховне, внучке Ягоды, тоже чувствуется порода, она наделена лучшими нравственными качествами, доставшимися ей от отца. Генрих Авербах, как известно, много лет прожил в Ангарске, а потом переехал в Северодонецк Ворошиловградской области, в Гусь-Хрустальный, откуда перебрался в Израиль.
В истории семьи наркома НКВД Ягоды до сих пор остается много темных пятен. Авторы исследований, историки до сих пор не могут уложить все кирпичики в один монолитный блок, всегда какие-то детали ускользают. Беседа с Викой Комарицыной пролила свет на многие неизвестные моменты.
– У нас была очень дружная семья: папа, мама, бабушка и мы с братом Витей, – рассказала Виктория Генриховна. – Отец сконцентрировался на мне, а младший брат больше тяготел к маме. На маму возлагались такие функции, как шитье, штопка, приготовление еды, а папа привозил из командировок замысловатые игрушки, везде со мной ходил: в кинотеатр, на детские мероприятия, в детский садик. Отец много читал, поэтому был изумительным собеседником. В письме мне он написал: «Вика, я всю жизнь буду учиться, уже сдал кандидатский минимум». Генрих Генрихович работал и попутно учился в Москве в техническом вузе и с успехом закончил его. Он любил классику и приобщал нас к музыке. Играть на трубе он, вероятно, научился в Москве, да в детских домах.
Не был привередлив в еде, правда однажды я услышала от него просьбу к бабушке. Она прекрасно готовила, единственное, что ему не нравилось в ее изысках… картошка в мундире.
О Сталине отец отзывался как об убийце. Про свое происхождение папа ничего не говорил и про деда не рассказывал. Он говорил: «Вика, Сталин расстрелял моих родителей – папу и маму, а меня спрятали и потом отдали в детский дом». В 10 лет я задала ему вопрос, почему он взял фамилию мамы, он ответил: «Тогда так надо было».
Родственников у него почти не было, разве что тетя Руня, у которой он жил в Москве, когда полгода защищался в институте. К тете Руне приходила какая-то родня, но о ней никто ничего не знал, да и папа нас с теми родственниками не знакомил. Однажды он привез из Москвы большой портрет. На нем в профиль была сфотографирована аристократичного вида женщина, очень величественная и красивая.
Отец сказал: «Это портрет моей бабушки». Мы поставили фотографию на письменный стол и с восхищением смотрели на него.
К нам в Ангарск приезжала Виола, двоюродная сестра папы.
Мы переписывались с ней, а потом она решилась на путешествие в Сибирь из Караганды. Изящная, добрая, как и все медицинские работники того времени, она излучала теплоту, отличалась высокими нравственными принципами, как отец. От Виолы веяло культурой, Западом, просвещенностью. Своим приездом она привнесла свежую струю в нашу жизнь. Позже отец обрадовался одному ее письму, и особенно сообщению, что его сестричка вышла замуж, хотя и поздно – в 32 года. Сейчас связь с Виолой потеряна.
В 1969 г. мама с папой расстались, мне было 14 лет. Многого о судьбе отца, деда, его семье я так и не узнала.
Здесь было бы уместно немного рассказать о том, что случилось с Генрихом-младшим после ареста и расстрела Ягоды в 1937 г. Первый летописец наркома НКВД Ягоды Владимир Некрасов написал в очерке о судьбе единственного сына Ягоды, который чудом избежал расстрела. Автор очерка лично встречался с Генрихом Генриховичем и многое знал с его слов.
«После ареста отца его, 7-летнего мальчика, вместе с матерью Идой Леонидовной и бабушкой Софьей Михайловной Авербах (родной сестрой Якова Михайловича Свердлова) выслали в Оренбург. Мать и бабушку впоследствии арестовали, а Генрих воспитывался в детских домах в Оренбургской и Куйбышевской областях. Примерно в 1940 г., когда мальчику было 11 лет и он находился в детдоме Бугуруслана, по предложению директора детдома Ксении Прокофьевны Поздняковой и заведующей учебной частью Нелли Филатовны Хатунцевой, о которых Генрих Генрихович вспоминает с большой теплотой, ему сменили фамилию и тем самым спасли от гибели. Правда, уже после войны, в 1945 г., как рассказал мне Генрих, он допустил оплошность: при поступлении в железнодорожный техникум Куйбышева в анкете указал, что его отцом был Ягода. Из техникума его исключили, а позднее – в 1949 г. – по решению особого совещания при МГБ СССР он был осужден на пять лет. Из лагеря Генрих Генрихович вышел по амнистии в 1953 г. В дальнейшем он получил инженерное образование, был реабилитирован и живет сейчас вместе с семьей в одном из городов Украины.
Древо жизни Г. Г. Ягоды, в отличие, скажем, от А. И. Рыкова, не остановилось. В 1989 г. его внук Станислав Генрихович поступил в один из московских институтов, а теперь уже окончил его и приступил к работе».
Интересная деталь: Генрих Авербах не стал выдавать историку своих ангарских детей – Вику и Виктора, дабы отвести от них угрозу. Не забывайте, на дворе стояли 90-е, еще случился путч, была большая вероятность возврата к коммунизму.
Генрих продолжал общаться письмами с прежней семьей через дочь Викторию. Девочка сильно переживала развод родителей. Когда ей исполнился 21 год и она вышла замуж, Вика решила поехать в гости к отцу. В свадебное путешествие. Она приехала в Северодонецк к папе и его новой супруге Валентине Дмитриевне без обид и попреков. При встрече Вика сказала ему: «Папа, все, что есть во мне хорошего, это от тебя!» Он удивился и обрадовался. Дочь до сих пор помнит слова отца: «Вика, стоит тебе хоть раз обмануть человека, тебе никто больше не будет верить». С тех пор Виктория Генриховна лучше промолчит, чем обманет или слукавит.
