Человек, похожий на генерального прокурора, или Любви все возрасты покорны - Стригин Евгений Михайлович

Существуют и другие признания. Например, бывшего министра внутренних дел, писавшего: «До марта 1996 года относился ко мне совершенно лояльно.

Но после 18 марта 1996 года, когда я воспрепятствовал разгону Государственной Думы и запрету компартии, в наших отношениях почувствовалось отчуждение. Здороваться-то мы здоровались, но было видно: недоволен. Что-то очень важное я поломал в его политических планах». [146]

позже расскажет, что от переворота отговорил его. «Я возражал, — писал он. — Повышал голос. Практически кричал, чего вообще никогда не делаю.

И все-таки отменил уже почти принятое решение. До сих пор я благодарен судьбе, благодарен и за то, что в этот момент прозвучал другой голос — и мне, обладающему огромной властью и силой, стало стыдно перед теми, кто в меня верил…».

, конечно, верил. Но верил он, прежде всего в то, что переворот осуществляет силовики (Коржаков и Барсуков), которые и получат полную власть в стране, а он останется не при деле. А этот вариант главного приватизатора не устраивал. Ему нужен был другой вариант, когда дивиденты от правления старого президента получал именно он молодой приватизатор.

Несколько иную версию приводил бравший на себя ответственность за срыв уже подготовленного переворота. [147] О том, что основная заслуга в этом принадлежит именно говорил. [148]

Однако построение планов дало ясное понимание готовности пойти на переворот, если в этом будет экстренная необходимость. Просто в тот раз посчитали, что есть иной вариант.

Нельзя не согласить с утверждением, что « явно дал понять, что если наберёт больше голосов, к нему будут применены силовые меры…». [149] Не рискнув проявить решительную поддержку Верховного Совета РФ в октябре 1993 года, вряд ли был способен рискнуть в 1996 году. Это понимали обе стороны.

Все это так. Однако, с другой стороны совершать почти каждый год прямой и явный государственный переворот, не считая более мелких, которые делали ещё чаще — это, похоже, на перебор. В конце концов, мировое общественное мнение все же существует. Да и народ в декабре 1994 года совершенно ясно показал, что он не будет голосовать за тех, кто из танков по парламенту бухает.

Но вот говорить о подготовке переворота со стороны партии власти можно. Это запугивает политического противника, а в случае необходимости можно и откреститься от подготовки.

Зато, с точки зрения оппонентов, обвинение своих врагов (ельцинистов) в подготовке переворота — всегда удобны, так как представляют их в лучшем свете (народ любит обиженных). Это, во-первых. А, во-вторых, оправдывают некоторые последующие явно нерешительные действия (не подставлял партию под готовящийся удар).

Все это было, конечно же, известно генеральному прокурору Юрию Скуратову, но, кроме малозначащих переговоров с противниками переворота, он ничего не предпринял и продолжал верно служить режиму, внутренне готовому к государственному перевороту. Похоже, это тогда не особенно тревожило главного законника страны.

Как и последующие деяния, имеющие явные признаки преступной деятельности. Но об этом дальше.

4.3. Страсти по коробке с полмиллионом долларов

Как мы уже говорили положение Коржакова пошатнулось, однако он удержался. Но, как видим, противоборство нарастало и подходило к кульминационному моменту.

А тем временем конкуренты готовили постепенный переворот. Группе Коржакова нужно было ещё дорасти до конкурентов. За коржаковской командой «никто не стоял и они не обладали достаточным интеллектуальным и политическим багажом, к тому же губительно переоценили свои возможности…». [150]

«Сценарий дворцовой интриги, которую даже и переворотом-то назвать неловко, видимо, готовился давно. Но времени на репетицию не осталось, к тому же события развернулись самым неожиданным, непредсказуемым образом. И актёры вышли на подмостки не слишком подготовленными, путая реплики и произнося их не вовремя». [151]

Бывает! Экспромт и есть экспромт. Коржаков сам подтолкнул своих противников на быстрые действия.

Дело в том, что в ходе избирательной кампании занимался в основном контролем за расходованием денежных средств. Ему было чем заняться. «Расхищали десятками миллионов долларов. На „уплывшие“ средства можно было ещё одного президента выбрать», — писал позже. [152] Контролируя процесс расхищения, он все же контролировал частично и саму избирательную кампанию. Точнее, в подобных ситуациях создаётся такое впечатление о том, что рука на пульсе.

Докладывая Ельцину о злоупотреблениях в предвыборном штабе, — писал Коржаков. — Я заметил: ему не нравилось слышать о воровстве. Борис Николаевич понимал, что некоторые люди, называющие себя верными друзьями, единомышленниками, на самом деле просто обогащались на этой верности.

Тяжело вздохнув, президент поручил мне лично контролировать финансовую деятельность выборной компании». [153]

Формально согласие президента на контроль расходования средств было в кармане. И как ружьё, висящее на стене, оно должно было выстрелить. И выстрелило. Как потом оказалось, не в ту сторону, куда его направили.

«Коржаков давно искал повод для скандала», — напишет позже Ельцин. [154] Это же (т.е. решение пойти на скандал) коржаковской командой подчеркнул и Сергей Филатов. [155]

Откровенно говоря, в это не особенно верится. Как видно из дальнейшего скандал подняли совсем другие. Тут, похоже, Борис Николаевич писал свои мемуары с чужих слов.

Коржаков и кампания просто своими действиями неожиданно (вероятно, даже для себя) подтолкнули их к скандалу. Больше вериться в то, что Коржаков искал повод для того, чтобы показать, как обворовывают президента, чтобы натравить его на своих конкурентов. «Скомпрометировать А. Чубайса и его команду, находившихся в состоянии эйфории после первого тура голосования». [156]

По мнению Леонида Млечина: «Коржаков решил сделать предупредительный выстрел. Он вовсе не собирался устраивать публичный скандал. Он хотел получить в руки крупный козырь против Чубайса. Это была схватка за влияние на президента». [157] Скандала коржаковцы не хотели. Они, похоже, хотели тихого, но сильного удара по конкурентам. Хотели, как лучше, получили как всегда в России.

«Два дня, которые потрясли Кремль», — так назвала свою статью в оппозиционной газете «Советская Россия» Жанна Касьяненко. Это о событиях 19-20 июня 1996 года. В тот год таких роковых дней в жизни страны было не так уж и сильно много.

Один из героев (правда, второго плана) этих дней Стрелецкий позже напишет в своей книге «Мракобесие»: «…Ночь с 19 на 20 июня стала для России переломной». [158]

Однако, все по порядку. 19 июня в 17 часов 20 минут на проходной Дома правительства дежурными милиционерами якобы случайно были остановлены два участника предвыборного штаба Ельцина: Аркадий Евстафьев (бывший пресс-секретарь ) и (давний деловой партнёр ). Они несли с собой коробку.

Их появление ждали. Дело в том, что ранее в ночь с 18 на 19 июня в кабинете 217 (кабинет заместителя министров финансов РФ Германа Кузнецова ) было проведено оперативное мероприятие. В ходе этого негласного обыска в сейфе было обнаружено полтора миллиона долларов. Там же хранились «платёжки», свидетельствующие пути, по которым уходили деньги. [159]