Восхождение Запада. История человеческого сообщества - Мак-Нил Уильям (читать книги полные txt) 📗

Картели стали характерным выражением немецкого способа управления промышленностью, в котором главенствующую роль играли крупные банки. Главной целью картеля был контроль над ресурсами и отпускными ценами определенных групп товаров с целью увеличить прибыль для индустрии в целом и минимизировать колебания в потоке товаров и обслуживания. Было обычным явлением, когда устанавливалось соглашение о разделе рынка между всеми членами картеля, определяющее долю торгового участия и цены, так что часто один и тот же товар предлагали разным категориям покупателей по разным ценам. Детали варьировались в зависимости от рода промышленности, и в случае невозможности стандартизации продукта принцип картеля обычно не использовался. Но в угольной, стальной промышленностях и других ведущих отраслях немецкие картели действовали со все возрастающим успехом.

Через картели немецкие финансовые и промышленные управляющие контролировали рынок (в определенных пределах), вместо того чтобы подчиняться ему. На первой стадии промышленного капитализма просто считалось, что колебания цен — естественное явление рынка, активность предприятий подстраивалась в зависимости от его роста или спада, подобно тому, как крестьяне испокон веков действуют в зависимости от погоды. Немецкие картели, конечно, также зависели от изменений на мировом рынке в годы, предшествующие Первой мировой войне [1105], но введением планирования выпуска продукции и некоторой жесткости цен они достигли прежде недоступного контроля над финансовым климатом.

3. Даже в Германии перед 1914 г. прогресс в воспитании нового человека был неровным. Тем не менее система немецких технических и профессиональных школ подготавливала людей более эффективно, чем любые другие в мире; да и законы социального страхования Бисмарка также ввели новый элемент целевого управления в миллионы человеческих жизней. Более того, теневые манипуляции Бисмарка средствами массовой информации также были вступительным шагом к контролированию мыслей, столь широко распространенному в наши дни.

Более важным, чем эти робкие первые шаги, в общенациональном масштабе было то, что владельцы-предприниматели быстро сдали позиции прослойке профессиональных управленцев, которые не только руководили заводами, фирмами, картелями и банками с уникальной эффективностью, но и определяли условия собственного существования, создав управленческую элиту со строгой внутренней дисциплиной и чувством локтя, совершенно отличными от индивидуалистического и ничем не прикрытого стремления к деньгам, характерного для британских бизнесменов начала XIX в. Члены немецкой промышленной и коммерческой элиты распределяли сами себя в аккуратную бюрократическую иерархию и вознаграждались за успехи и верность духу своей касты продвижением на высшие посты с расширением власти. Деньги сами по себе — награда и мера успеха на рынке — часто имели меньшее значение для таких людей, чем их ранг в обществе бизнеса.

Довольно узкая олигархия набирала своих членов из наиболее способных и дисциплинированных кандидатов путем продвижения их по службе под строгим контролем в течение всей жизни и этим очень напоминала пирамиду государственной бюрократии. Поэтому на деле промышленная и правительственная бюрократии частично перекрывали друг друга. В Германии государственные чиновники руководили железными дорогами, шахтами, телеграфом и телефоном, но в то же время доброжелательность государственных чиновников наиболее ярко проявлялась по отношению к частным корпорациям и достигала кульминации в активном и тесном сотрудничестве ключевых промышленных поставщиков с прусским генеральным штабом.

Воистину впечатляющие достижения технологий управления людьми в XIX в. сконцентрировались в военной сфере — и здесь бросалось в глаза немецкое лидерство. В посленаполеоновский период Пруссия была первым из европейских государств, которое сделало военное обучение (по крайней мере в принципе) обычным в мирное время, и успехи, которых добились прусские солдаты-резервисты, действующие во время войны по планам, предварительно разработанным офицерами, удивили всю Европу. После побед Пруссии над Австрией в 1866 г. и над Францией в 1870-1871 гг. все континентальные власти Европы поспешили последовать прусскому примеру. В результате первые недели Первой мировой войны представили удивительное зрелище огромных человеческих машин, состоящих из взаимозаменяемых частей, действующих совершенно нечеловеческим образом и двигающихся в соответствии с предрешенными и неотвратимыми планами. Миллионы людей, составлявших соперничающие машины, поступали так, как будто они потеряли разум и свободу воли. В результате в августе 1914 г. десятки тысячи человек встретили свою смерть, ликуя и уйдя от реальности в автоматизм сомнамбулического героизма.

Последующие годы войны принесли гигантское слияние различных элементов германского общества, так энергично расширявшего рамки сознательного контроля над социальным действием. К 1917 г. после трех лет войны различные группы и элементы бюрократической иерархии, которые в мирное время действовали независимо друг от друга, оказались подчинены одному (и возможно, наиболее эффективному) из них — генеральному шта6у. Офицеры контролировали гражданских чиновников, персонал банков, картелей, фирм и фабрик, инженеров и ученых, рабочих, фермеров — любой элемент немецкого общества. И все усилия, не только в теории, но и на практике, были направлены на достижение победы в войне.

К 1917 г. карточная система и военные нужды заменили рыночные цены в качестве регуляторов распределения всех товаров первой необходимости. Расчеты потребностей в рабочей силе, сырье, транспорте и энергии преобладали над финансовыми контролем и расчетами. Научный талант также был мобилизован: например, для решения такой срочной программы, как фиксация атмосферного азота, без которого Германия не могла производить ни взрывчатые вещества, ни удобрения. Военная организация имперской Германии также распространилась, хотя и не так совершенно, на территории союзников или стран, завоеванных немецкими войсками. Концентрация мощи государства во имя целей государства таким образом превратилась, в рамках, поставленных австрийской расхлябанностью, бельгийской замкнутостью и балканской отсталостью, в международный тоталитаризм. Во время Первой мировой войны немцы быстро превзошли все другие нации в достижении максимальной концентрации и нивелирования человеческих и механических ресурсов для военных целей. Поражение в 1918 г. повлекло демонтаж военно-административной машины, которая была сердцем комплекса власти. Однако открытие возможностей того, чего могут достигнуть решительные, беспощадные и умные люди, вдохновленные корпоративной солидарностью и организованные в жесткую иерархию власти, намеренные сконцентрировать энергию и ресурсы всей нации на достижении целей правящей клики, не давало покоя одним, вдохновляло честолюбие других и означало наступление новой эры в мировой истории [1106].

Каждая западная нация имела свои нюансы в типе индустриализации, как и во всем другом. Как британские прецеденты и модели по-разному принимали на континенте в первой половине XIX в., так и немецкая модель более позднего периода этого столетия видоизменялась в зависимости от местных традиций, навыков, ресурсов и соревновалась с различными моделями, прелагаемыми Британией и/или Францией в Восточной и Южной Европе в начальной фазе промышленного капитализма. Но в 1917 г. промышленный капитализм лишь начал пускать корни за пределами Западной Европы и северо-востока Соединенных Штатов. Несмотря на значительное влияние на народы земного шара, промышленный капитализм был все еще экзотическим местным ростком, когда Первая мировая война грубо вдребезги разбила Новый режим Европы.