Ветка сакуры - Овчинников Всеволод Владимирович (читать книги полностью txt) 📗
А вот квартал современных многоэтажных жилых домов, которыми так гордился муниципалитет города Ниигата, надолго остался памятником землетрясения 1964 года. Многоэтажные корпуса не обрушились, нет – их железобетонный каркас оказался достаточно прочным. Как деревья, с корнем вырванные бурей, они завалились набок вместе с фундаментами. Я видел людей, которые ходили по стенам этих домов и словно из трюмов вынимали из окон свою домашнюю утварь.
На особенностях японского дома заметно сказалась натура его обитателей. Раздвижные стены отражают стремление слиться с природой, вместо того чтобы отгораживаться от нее. Первородная красота некрашеного дерева, рисовой бумаги, соломенных матов, а также сама сезонность этих материалов (седзи полагается заново оклеивать каждый год, а татами менять раз в два года) также напоминают о близости к природе.
Не только домашний быт, но и прикладное искусство японцев связано с татами. Все внутреннее убранство японского жилища складывалось так, чтобы соответствовать цвету и текстуре этих соломенных матов. Именно жизнь на татами привела к миниатюризации изобразительного искусства, так как японец привык любоваться картиной или вазой, сидя на полу.
Европейская мебель со своими башенными формами нарушила этот привычный эстетический горизонт. Взять хотя бы стул. Случайно ли, что японцы в свое время не включили его в число своих заимствований из Китая? Лишь тысячу лет спустя они приняли его вместе с волной европейской цивилизации, да и то не как домашнюю мебель, а как оборудование для школьных классов и контор. Даже правители Японии издревле предпочитали обходиться без тронов, восседая на подушках, положенных на те же татами.
Что же касается кроватей, то их первыми покупателями в Японии были владельцы борделей. До сих пор кровать чаще всего служит японцу лишь во время его свадебного путешествия, когда он останавливается в туристских отелях, а в дальнейшем – во время его любовных похождений вне семейного очага, потому что дешевые гостиницы, сдающие комнаты на два часа с платой вперед, также обставлены в Японии кроватями.
Обзавестись кроватью – значит использовать целую комнату лишь под спальню, что абсолютно неприемлемо для большинства японских семей. Но даже богатые люди, которым по карману выстроить себе особняк, все-таки оборудуют спальни в виде традиционных комнат с татами и спят так же, как и их деды.
Татами – это как бы основа японского образа жизни. Едва коснувшись этой золотистой циновки, едва вдохнув ее своеобразный запах, люди инстинктивно перевоплощаются. Позы, жесты, слова – все это само собой наполняется духом традиционной Японии.
Я смотрю направо и налево. И я вижу удивительнейшее, до сих пор не знаемое мною. Я вижу, как японцы освободились от вещей, освободились от зависимости перед вещью. Народ создал свою архитектуру, которая определена бытом неостывшей земли; грибообразные дома без единого гвоздя и с бамбуковыми стенами, когда японский домик строится в два дня и в японском домике нет ни одной лишней вещи, вообще нет вещей в европейском понятии «вещь»: ни стула, ни шкафа, ни кровати – одно хибати. Будда, пара какэмоно: весь свой скарб японец может снести на плечах.
Борис Пильняк, Корни японского солнца. Ленинград, 1927.
Их любовь к переменам проявляет себя в изменчивости домов, где стены подвижны и комнаты способны менять назначение. Никакие украшения не являются постоянными, будь то картина или цветы в нише. Перемены – да. Но суть всегда остается неизменной. Вот, пожалуй, ключ к японскому характеру.
Перл Бак, Народ Японии. Нью-Йорк, 1964.
Позади седзи, которые даже сегодня неохотно раздвигаются, чтобы допустить туда иностранца, лежит одна из святынь подлинно японской жизни. Там мы оказываемся в самобытнейшем окружении, которое состоит не только из струганого дерева, соломенных матов и бумажных перегородок, но и включает вдобавок некое невидимое сочетание из привычек, чувств и мыслей.
Робер Гиллен, Япония. Париж, 1961.
Японцы считают, что особенности их домашнего быта унаследованы от далеких предков – обитателей стран южных морей. Они подчеркивают, что японский дом сохранил до наших дней стремление древнего островитянина жить на полу – вернее, на раскрытом помосте, защищенном лишь сверху.
Замечено, что если китайский крестьянин в знойный день прежде всего снимет рубаху, обнажится до пояса, но никогда не станет разуваться, то японец в этом случае поступит наоборот. Вместо сухой жары континента на островах донимает влажная духота, поэтому человек здесь предпочитает, чтобы ему прежде всего обдувало ноги.
Японский дом рассчитан на лето. Его внутренние помещения действительно хорошо вентилируются во время влажной жары. Однако достоинство традиционного японского жилища обращается в свою противоположность, когда его столь же отчаянно продувает зимой. А холода здесь дают о себе знать целых пять месяцев в году – от ноября до марта.
Казалось бы, что Японские острова, которые лежат на широтах Средиземноморья да к тому же омываются теплым течением, должны иметь даже более мягкий климат, чем южная Испания или Марокко. Причина относительно суровой зимы – господствующие здесь ветры с Азиатского материка, которые приносят холодный воздух Сибири. Эти метели засыпают побережье, обращенное к Японскому морю, глубокими снегами.
Горные хребты защищают противоположное, тихоокеанское побережье от снегопадов, однако и там погода зимой стоит хоть ясная, но ветреная. Поэтому крестьянские усадьбы чаще всего стоят в Японии спиной к ветру и лицом к солнцу: вдоль всей южной стороны сельского дома тянется узкий деревянный помост, на котором в солнечные зимние дни обогреваются старые и малые.
По вечерам или в пасмурную погоду единственной заменой такому солнечному обогреву еще недавно была лишь хибати – керамическая корчага с горстью тлеющего древесного угля, которую иностранцы метко прозвали «призраком очага». Возле этого гибрида пепельницы и печки в лучшем случае можно погреть руки.
Если ту же самую корчагу с древесным углем накрыть сеткой и поставить под низенький столик, на который потом сверху кладется ватное одеяло, то это уже будет другая традиционная отопительная система, именуемая ко-тацу. Члены семьи сидят вокруг котацу за ужином или вечерней беседой, держа ноги под одеялом После войны в японский быт вошли электрические котацу, где тлеющий уголь заменен инфракрасной лампой.
Однако общая концепция отопления осталась прежней. Японцы словно бы смирились с тем, что зимой их жилища нестерпимо холодны. Они довольствуются тем, чтобы согреть себе руки или ноги, не помышляя отопить саму комнату, где они находятся. Зимним утром в Токио нередко можно видеть, как соседи перед уходом на работу разводят на дворе костер из каких-нибудь старых ящиков или коробок и греют возле него спины. Можно сказать, что в традиции японского жилища нет отопления, а есть обогревание.
Лишь своей кожей почувствовав в японском доме, чем оборачивается его близость к природе в зимние дни, по-настоящему осознаешь значение японской бани – фуро: это главный вид самоотопления. В повседневной жизни каждого японца независимо от его положения и достатка нет большей радости, чем нежиться в глубоком деревянном чане, наполненном немыслимо горячей водой. Зимой это нередко единственная возможность по-настоящему согреться за целые сутки.
Залезать в фуро полагается, предварительно вымывшись из шайки, как в русской бане, и тщательно сполоснувшись. Лишь после этого японцы погружаются по шею в горячую воду, подтягивают колени к подбородку и блаженствуют в этой позе как можно дольше, распаривая тело до малиновой красноты. Зимой после такой бани целый вечер не чувствуешь сквозняка, от которого колышется даже картина на стене. Летом фуро приносит облегчение от изнурительной влажной жары.
