Заложники на Дубровке, или Секретные операции западных спецслужб - Дюков Александр (бесплатные полные книги .TXT) 📗
В оперативном штабе о Ларисе знали; теперь можно было попытаться ее вытащить. Ларисе Абрамовой позвонили, чтобы предупредить. Но в здании царила идеальная тишина, можно было услышать, как летит муха, за заминированной дверью на сцене сидел террорист, и женщина просто не решилась сдвинуться с места. «Меня бы тогда точно вычислили», — объяснила она впоследствии2.
Зато другую заложницу, спрятавшуюся в какой-то подсобке, спецназовцам удалось по-тихому вывести из здания3. Террористы ничего не заметили.
Руководство оперативного штаба попыталось сделать еще одну крайне необходимую вещь. На площадке перед театральным центром до сих пор стояли микроавтобусы, на которых подъехали террористы. Захватывая здание, люди Бараева оставили двигатели заведенными. Постепенно аккумуляторы автомобилей садились, и в оперативном штабе это вызывало некоторую тревогу. Нельзя было исключить возможности, что автомобили заминированы и взорвутся, когда аккумуляторы сядут окончательно. Этой ночью, надеясь на снижение бдительности террористов, двое бойцов внутренних войск попытались повернуть ключ зажигания. Однако если в самом ДК террористы и расслабились, то за подходами к зданию они следили очень хорошо: террорист-снайпер ранил одного из вэвэшников. [267]
Но в целом в оперативном штабе могли быть довольны результатами этой ночи. Были освобождены, по меньшей мере, семь человек — и это уже само по себе было большим успехом. Но не менее важно было то, что теперь в оперативном штабе точно знали: в темные предутренние часы бдительность террористов значительно снижается.
Это был шанс, и при необходимости его можно было реализовать.
На краю пропасти
Утро пятницы 25 октября началось с новой активизации пропаганды террористов. Еще ранним утром, когда захватившие здание театрального центра бандиты отдыхали, интернет-сайты террористов распространили сообщение, что количество взрывчатки в здании превышает две тонны. Это было чистой воды дезинформацией — на самом деле взрывчатки у террористов было около 100 килограмм. Конечно, и этого было более чем достаточно, чтобы полностью уничтожить ДК и всех находящихся в нем людей — но для обычных людей «две тонны» звучали гораздо более внушительно. А пропаганда террористов — и к утру пятницы это стало совершенно очевидно — была направлена именно на простых граждан.
Через некоторое время было распространено новое сообщение: террористы, якобы, «не исключают», что сегодняшним утром могут освободить всех детей, подростков и иностранных граждан. В это сообщение всем очень хотелось верить.
В оперативном штабе оживления на информационном фронте явно ожидали; исподволь начала распространяться информация о том, что на заложников оказывается сильное психологическое давление. Этого, однако, было мало, поскольку объективно на пропаганду террористов работали сообщения практически всех утренних газет страны. Жаждущие информации люди сметали подчистую все издания; к полудню во всей Москве было практически невозможно купить какую-нибудь газету. И тем страшнее было действие печатного слова.
Журналистами, как и всем обществом, владела боль и возмущение: как такое могло случиться?!
И эти чувства выплеснулись на страницы газет, нагнетая панику. «Московский комсомолец» на первой полосе поместил фотографии директора ФСБ Патрушева, министра внутренних дел Грызлова и начальника московского ГУВД Пронина с гневной подписью: «А ВЫ ГДЕ БЫЛИ?» Чуть ниже красовалась статья «Идущие по граблям»: «Всякий желающий без труда может купить сегодня депутатский «трехцветный» номер на машину. Или — спецталон. Плати 10 тысяч и вози себе гексоген на здоровье: досмотреть тебя права никто не имеет. А то и вовсе — сто баксов в зубы инспектору — и езжай восвояси». Это искреннее возмущение было понятно: за прошедшие после распада СССР время правоохранительные органы действительно стремительно деградировали. Проблема заключалась в том, что об этих проблемах можно и нужно было говорить — кричать! — в мирное время; в условиях кризиса же это лишь внушало гражданам чувство полной незащищенности и способствовало нагнетанию паники.
Другая же статья в «МК» и вовсе практически дословно повторяла пропагандистские заготовки террористов: «Трагедия в Москве — это закономерный результат чеченской политики Кремля… За три года ничего не сделано для налаживания политического диалога внутри Чечни… Позиция «никаких переговоров с бандитами» похвальна. Но мировая практика показывает: врагов не выбирают. Договариваться надо с теми, кто есть. Как бы это ни было неприятно».
Остальные газеты не отставали; после прочтения двух-трех хотелось кричать: «Долой войну в Чечне!» — или тихо удавиться. Что говорить, если даже правительственная «Российская газета» впоследствии получила замечание Минпечати — на первой полосе была помещена огромная фотография докторов Рошаля и Эль-Саида, выносящих из захваченного здания тело убитой женщины.
Своеобразный рекорд установила газета «Коммерсантъ», на первой полосе которой красовалось: «БОЕВИКИ ТРЕБУЮТ РЕШИТЬ ВОПРОС МИРНЫМ ПУТЕМ». Воспринимался этот заголовок однозначно: театральный центр на Дубровке захватили не террористы, а вполне вменяемые боевики; эти самые боевики хотят все решить миром, а вот российские власти…
Но и этот нелицеприятный рекорд был побит. «Новые известия» в передовице высказали предположение, что отряд Бараева добирался до столицы при помощи «какой-нибудь» из российских спецслужб, призвали к немедленным переговорам с лидером террористов Масхадовым и под конец донесли до читателей мысль о принципиальном различии взрывов жилых домов в Москве и Волгодонске в 1999 году и нынешним терактом на Дубровке: «Там [в 1999 году] последствия и цели были черными — война. А теперь — мир. Выбор за президентом». [268] На такую откровенную протеррористическую пропаганду и столь явное оправдание чудовищного преступления не решилось больше ни одно издание.
Террористы, естественно, воспользовались реакцией прессы в полной мере; еще ночью они потребовали устроить митинги против войны в Чечне у оперативного штаба и на Красной площади — и вольно или невольно газеты подготовили почву для этих митингов.
Утром террористы форсировали ситуацию. Заложникам раздали отобранные было мобильники и сказали просить родных провести «антивоенный митинг». Подвергавшиеся в течение полутора суток усиленному психологическому прессингу люди, естественно, считали, что прекращение войны в Чечне было бы наилучшим выходом из создавшейся ситуации. «Конечно, основная масса была за «вывод войск», — вспоминала Татьяна Попова. — Это не пособничество террористам — это была попытка спасения своих жизней, жизней мальчишек, гибнущих на чеченском фронте и жизней, не дай Бог, новых заложников и жертв террора… В остальном же оказалось, что сравнительно небольшое количество людей с оружием в руках легко может напугать и подчинить себе большую массу народа. Умолять власти, чтобы не затевали штурм — пожалуйста! Звонить родственникам, чтобы шли на Красную площадь и протестовали против войны в Чечне, — мы сделаем это! Постепенно теряя волю, люди были на все согласны, умом понимая, что все эти мольбы и звонки ни к чему не приведут». [269]
Заложник Анатолий Глазычев позвонил своей знакомой. «У нас все нормально, — сказал он, — но необходимо, чтобы все вы вышли на Красную площадь с акцией протеста против войны в Чечне. Эти люди, которые нас держат, обещают отпустить много наших ребят, если вы поможете». Анатолий сам сомневался в своих словах; по-видимому, ему вовсе не казалось, что террористы на самом деле отпустят хоть кого-то, и поэтому, помолчав, он добавил: «Если хотите, чтобы нас не перебили, идите туда». [270]
Дочь режиссера Марка Розовского Саша позвонила своей маме. «Она позвонила, говорила спокойно, — рассказывала механическим голосом журналистам убитая горем женщина. — Сказала: «Не волнуйся, мамочка, нас сегодня отпустят. Они обещали, если вы проведете на Красной площади митинг»». [271]
