Заложники на Дубровке, или Секретные операции западных спецслужб - Дюков Александр (бесплатные полные книги .TXT) 📗
Первый митинг у здания ДК оказался неожиданным для властей — равно как и для журналистов. «Предрассветное спокойствие, царившее вокруг «зоны отчуждения», опоясывающей злополучный ДК, исчезло, будто его и не было никогда, — описывал произошедшее один из журналистов. — Из переулка на 1-ю Дубровскую улицу выплеснуло толпу демонстрантов — около сотни человек, скандировавших «Долой войну!» и поднимавших над головами плакаты с призывами такого же содержания. Всполошенные стражи порядка мигом стали удваивать и утраивать ряды оцепления. Однако, как выяснилось, «протестанты» и не собираются штурмовать милицейские кордоны. Родственники и друзья заложников, организовавшие демонстрацию, хотели только привлечь внимание к этой акции». [272] Журналиста особенно поразил самодельный плакат с надписью: «Поступок чеченцев детерминирован, то есть логически оправдан».
Убитые горем родные и близкие заложников реагировали на требование террористов-однозначно: если есть хоть какая-то возможность спасти людей, нужно выполнять все предъявляемые требования. Это была простая житейская позиция; но власти не имели права ею руководствоваться.
С одной стороны, российское общество было явно расколото. Большинство людей попросту не понимало причин, по которым страна была вынуждена вести долгие боевые действия в Чечне. Уже было понятно, что со стороны власти в этом отношении была допущена ошибка, однако немедленно исправить ее не представлялась возможным. Учитывая нагнетаемую газетами и телевидением панику, можно было серьезно опасаться нарастания в обществе капитулянтских настроений. Это было очень опасно, и срежиссированные террористами антивоенные митинги могли стать тем самым снежным комом, за которым следует лавина.
С другой стороны, паника и гнев людей во время массовых митингов мог вылиться в агрессию, и тогда могли произойти события не менее опасные, чем капитуляция перед террористами: погромы кавказцев.
Обе возможности исхода требуемых террористами митингов были хуже некуда; с другой стороны, запретить их также было совершенно невозможно: нельзя остановить людей, так волнующихся за своих близких, нельзя их лишать надежды. Да и как это сделать: силой разгонять рыдающих родных заложников? Совершенно невозможно.
В результате было принято компромиссное решение; вообще-то любой компромисс очень ненадежен, поскольку никого не удовлетворяет, однако в сложившейся ситуации это было, по-видимому, единственным правильным решением.
Заместитель министра внутренних дел Владимир Васильев, один из членов оперативного штаба, заявил перед журналистами, что несанкционированные акции населения будут пресекаться. «Можете расценивать это заявление как официальное предупреждение тем горячим головам, которые хотят взбудоражить общество, — сказал генерал-полковник. — В случае проявления подобных действий мы будем действовать жестко, в рамках закона». [273] Жителям столицы посоветовали воздержаться от участия в массовых мероприятиях, не санкционированных властями, а Красную площадь закрыли для посетителей.
Митингу близких заложников, конечно же, препятствовать не стали и даже предоставили автобусы, чтобы те смогли добраться до Васильевского спуска. [274]
«Мы ехали и всю дорогу тряслись: вдруг опоздаем?! — рассказывали преподаватели лицея, ученики которых попали в руки террористов. — Ведь бандиты поставили условие: собраться до 12 часов. И еще мы очень боимся, что они решат, будто народу на митинг вышло мало. Они потребовали, чтобы было не меньше тысячи человек». [275]
Тысячи человек, конечно, не набралось; кроме близких заложников набежали только принципиальные противники контртеррористической операции в Чечне, стоявшие каждый четверг пикетом на Пушкинской площади. Там на них уже давно перестали обращать внимание, считая безобидными сумасшедшими; теперь, узнав о требованиях террористов, они также приехали на Васильевский спуск.
Поведение этих «пацифистов» было откровенно провокаторским и экстремистским. «Они то и дело выкрикивали яростные фразы в адрес Кремля и лично президента, — писал ставший свидетелем происходящего журналист, — как будто нарочно стараясь завести толпу. Но их утихомиривали сами родственники. «Я вас прошу, не надо. Не надо…» — уговаривала неистовых ораторов критик Ирина Паперная. У нее в заложниках были знакомые». [276]
Близкие заложников, вынужденные утихомиривать «антивоенных» экстремистов, между прочим, сами были на грани истерики. Они уже не верили власти; напротив, начинали подозревать ее в тайных кознях. Когда выяснилось, что попасть на Красную площадь нельзя, у кого-то сдали нервы. Ольга Алленова, журналист: «Они что-то замышляют, — истерически закричала рядом со мной молодая женщина, — они хотят их штурмовать.
— Не будут штурмовать, успокойтесь, — говорю я женщине.
Почему после Буденновска и Первомайского я должен им верить? — спрашивает у меня актер Марат. — Раз они не пускают нас на площадь, значит, помочь нам не хотят». [277]
Большинство, однако, держалось, хотя содержание речей было вполне предсказуемым. Среди близких заложников было много людей интеллигентных, которые традиционно не любили власть, традиционно ее опасались и любое ее действие расценивали как покушение на чьи-нибудь свободы. «Во имя людей, которые находятся сейчас в зале, президент должен выступить и сказать одну фразу: «Война в Чечне закончена. Я вывожу войска»», — говорил режиссер Марк Розовский. «Владимир Владимирович, я прошу вас! Спасите нас, спасите наших детей! Выведите войска из Чечни!» — вторил ему актер Владимир Долинский, а сценарист Александр Гельман пытался достучаться до террористов. «Я вас прошу. Вы уже много чего добились. Весь мир услышал ваши требования. Но вы должны осознать, что есть грань, которую нельзя переступать. Сейчас — та самая точка, после которой может случиться непоправимое. Если вам дадут возможность уйти в третьи страны, во имя спасения жизни людей вы должны ею воспользоваться».
Эти трогательные от своей наивности и инфантилизма слова, конечно же, повлиять на террористов не могли. Захватившие заложников бандиты точно знали свои цели — и методы, которыми можно добиться их достижения. Одним из таких методов были антивоенные митинги. Как хорошо укладывались в сценарий террористов слова поэта Юрия Ряшенцева! «Некоторые патриоты утверждают, что выполнить требования террористов — унизительно. Но государство, которое не может уберечь своих детей, должно наступить на горло собственным амбициям…» [278]
Никто из митинговавших не понимал, что выполнять требования террористов нельзя вовсе не потому, что это унизительно. Их нельзя выполнять, потому что это смертельно опасно.
Трагический парадокс состоял в том, что окончание войны в Чечне, за которое традиционно так ратовали правозащитники и которого сейчас добивались родные заложников, оказалось бы началом еще более кровавого и трагического конфликта. Покинь российские войска мятежную республику, стань она независимым государством — на карте мира появилось бы совершенно нежизнеспособное государство. Объективно в Чечне не было ни одной производственной сферы, в которой можно было бы занять тысячи людей, во время войны партизанивших в горах, и десятки тысяч, живших на российскую и иностранную гуманитарную помощь. Иными словами, сама себя прокормить Чечня не смогла; даже в советское время этот сугубо дотационный регион жил хуже других. История знает немало таких случаев; совокупный прибавочный продукт добывается в подобной ситуации грабительскими набегами на соседей. И в этой сфере независимая Ичкерия была более чем жизнеспособной. В Чечне выросло целое поколение молодых людей, которые не умели ничего, кроме как воевать; их умение ставить фугасы, организовывать засады и партизанить — очень ликвидный товар. И потому, если бы российские власти и согласились бы на прекращение войны, через несколько лет руководство Чечни — террористы и по опыту, и по образу мышления — начало бы ее заново. Правозащитники этого почему-то не понимали — или не хотели понимать.
