КГБ сегодня. Невидимые щупальца. - Бэррон Джон (книги онлайн бесплатно TXT) 📗
Получив ответ «центра», Гурьянов выждал несколько дней, прежде чем сообщить этот ответ Станиславу. Возможно, он пытался убедить «центр» изменить занятую им позицию, или просто обдумывал, как лучше объявить подчиненному о неуступчивости начальства. Ответ «центра» сводился к следующему: «Ввиду чрезвычайной важности и перспективности операции Арес — Швейк, а также необходимости дальнейших проверок, операция должна быть передана «линии KP».
Безусловно, к этому распоряжению приложил руку Пронников. Поскольку «центр» санкционировал формальное включение Швейка в состав агентурной сети, то его вербовка будет теперь доверена кому-либо из офицеров «линии KP». Станиславу же было недвусмысленно в нем отказано — а значит, и в продвижении в ближайшее время по службе.
— Но если они думают, что «линия KP» справится с этим делом лучше, чего же они вначале поручили его мне? — спросил Левченко.
— Есть такая пословица, — откликнулся Гурьянов, — пусть лучше меня обворуют, чем мне самому придется воровать. Никто уже не сможет отнять у вас главное. То есть, я и мои товарищи уверены в ваших достоинствах, и эту уверенность уже никто и ничто не поколеблет.
Левченко промолчал.
— Я знаю, Станислав, сейчас вам нелегко. Но, пожалуйста, не обвиняйте в этом нашу систему. Это не система виновата. Плохие люди встречаются везде. Когда мы построим настоящий коммунизм, таких там не будет:..
— Наверное, не будет, — сказал Левченко. — Спасибо, вы меня утешили…
Глава четвертая
ТАЙНЫЙ ЗАМЫСЕЛ
Убедившись, что он в какой-то степени утратил доверие начальства и что всему виной козни Пронникова, Станислав если и огорчился, то ненадолго, В конце концов, пребывание сотрудника в Японии считается в КГБ «оправдавшим себя», если ему удается завербовать хотя бы одного достаточно важного агента; Левченко же завербовал уже троих, причем двое из них были официально утверждены в качестве постоянных агентов, дальнейшее повышение в звании его не слишком волновало. Кроме того, судьба и раньше не всегда была благосклонна к нему.
В дополнение к другим делам, теперь он должен был взять на себя ответственность за курирование деятельности одного из наиболее ценимых резидентурой агентов — проводников влияния» — Такудзи Ямане, носившего кодовое имя Кант. Этот узколицый интеллигентный японец с профессорской внешностью был завербован еще в 60-е годы все тем же Пронниковым. За прошедшее время Кант неуклонно продвигался по службе — был помощником редактора консервативной газеты «Санкэй», личным советником издателя; в мае 1982 года его назначили главным редактором. Он искусно выдавал себя за непримиримого националиста антисоветского и антикитайского толка. В действительности Кант придерживался марксистских убеждений и симпатизировал Советскому Союзу.
Правда, японская контрразведка засекла встречу Канта с корреспондентом «Комсомольской правды» Николаем Лосинским, информировала его, что лицо, с которым он встретился, является сотрудником КГБ, и склоняла его к сотрудничеству против Советов. Кант изобразил испуг и негодование по поводу того, что эти зловещие красные осмелились подослать к нему шпиона, выразил на словах поддержку тайным операциям своей страны, однако решительно отклонил предложение о сотрудничестве с контрразведкой, поскольку как редактор газеты он не может участвовать ни в какой подобной деятельности.
КГБ на полгода прервал все контакты с Кантом и возобновил их вновь через посредство корреспондента Агентства печати Новости майора Бориса Смирнова. Когда умер китайский премьер Чжоу Эньлай, Смирнов обратился к Канту с оригинальным поручением, не терпящим отлагательства. Кто-то из сотрудников службы дезинформации КГБ вспомнил, что Ленин, умирая, продиктовал письмо, известное под названием «Ленинское завещание». Это письмо заставило Сталина потратить несколько лет на консолидацию сил в верхах партии.
Чтобы посеять аналогичный разброд и замешательство в компартии Китая, КГБ изготовил фальшивку под названием «Завещание Чжоу Эньлая» и забросил ее в Токио, распорядившись распространить этот текст через какой-нибудь респектабельный консервативный орган печати. Например, через «Санкэй». Кант задал в связи с этим такой вопрос: «Как я объясню, откуда у меня взялось это завещание? Ведь среди моих друзей и знакомых нет ни одного родственника Чжоу Эньлая!»
Корреспондент АПН посоветовал ему заявить, что некоему китайцу с материка удалось нелегально доставить это «завещание» в Гонконг, а оттуда оно, дескать, попало в Японию. Взвесив все «за» и «против», Кант отказался от этой версии. «Завещание» может быть вынесено на страницы «Санкэй» только в таком виде: он, Кант, напишет статью за собственной подписью со ссылкой на «завещание» и введя туда текст, исходящий якобы от Чжоу Эньлая. От любого другого издатель категорически потребует четкого указания на источник. Однако, желая застраховаться от возможных неприятностей после публикации «завещания», Кант настаивал, что в заголовке его статьи должно быть подчеркнуто: он лично не ручается за подлинность этого документа. Из Москвы сообщили: «центр» скрепя сердце согласился на такой компромисс.
Статья Канта, без промедления перепечатанная в Советском Союзе, действительно вызвала замешательство среди китайских руководителей. Они лихорадочно начали предпринимать попытки установить происхождение этого документа и его подлинность. Прошло порядочно времени, прежде чем они, к своей великой радости, установили, что речь идет об искусной подделке. Поскольку это удалось им далеко не сразу, на положении Канта в газете такой финал этой истории никак не отразился.
Тем не менее, ввиду предостережения, полученного от контрразведки, а также в связи с участием в акте дезинформации и отрицательным отношением издателя ко всему советскому, Кант не мог себе позволить открытые и сколько-нибудь систематические свидания с русскими. Он мог лишь эпизодически, как бы случайно встречаться с каким-нибудь советским журналистом, притом даже такие встречи должны были быть короткими, чтобы не вызвать подозрений. Вот почему резидентура решила связать с Кантом Левченко.
Весной 1978 года Левченко сообщил ему о приказе, полученном резидентурой из «центра» и адресованном всем агентам, завербованным в Токио. КГБ отчаянно требовалась любая информация, касающаяся позиции Японии на предстоящих переговорах между премьер-министром Фукудой и президентом Картером.
На этой ежегодной американо-японской встрече на уровне глав государств, которую на сей раз было намечено провести в Вашингтоне, предполагалось согласовать внешнеполитический курс обоих партнеров. КГБ отдавал себе отчет в том, что добыть конфиденциальную информацию об этих переговорах — значит показать высший класс мастерства, какой только доступен разведке.
Кант сомневался, что он сможет оказаться полезен в таком сложном деле, но сказал, что, как бы там ни было, они с Левченко увидятся не раньше чем 9 мая. В этот день в СССР ежегодно отмечался День победы над нацистской Германией, и Левченко понадобилось специальное разрешение резидента, чтобы отправиться из посольства на встречу с Кантом в кафе «Дин-Дон», рядом с редакцией «Санкэй».
Кант торопливо шмыгнул в полупустое помещение кафе и прошептал, что должен срочно вернуться назад в редакцию, где сейчас в самом разгаре совещание «мозгового треста» его газеты. Бросив на стол большую пачку из-под сигар, он добавил:
— Вот кое-какой материал о переговорах Фукуды. Не вздумайте печатать это в вашем журнале!
Кант почти никогда не опускался до кражи засекреченных документов — это вообще не подобало «проводникам влияния», и Левченко решил, что «кое-какой материал» означает нечто вроде схоластического набора предположений и догадок, о чем, собственно, может пойти речь на совещании в Вашингтоне. Желая избавиться от возможной слежки, он затратил шесть часов, чтобы добраться от посольства до этого кафе, и был огорчен, что половина выходного дня пропала впустую.
