Третья молодость - Хмелевская Иоанна (смотреть онлайн бесплатно книга .txt) 📗
Я предложила рациональный метод осмотреть город и окрестности — автобусом. Ведь нам безразлично, что мы увидим и в какой последовательности, лишь бы побольше увидеть. А экскурсии городским транспортом, пустым и удобным, прекрасно служат такой цели. Уговорила я Марека, доехали мы почти до центра города, и тут автобус встал.
— Все, конец, — возвестил водитель. — Я еду в парк.
— Как это? — возмутилась я. — В такое время? Всего шестой час.
— Вот именно, шестой. А я работаю до шести. Возможно, этот автобус был не единственный, но в гостиницу мы вернулись на такси.
Следующий номер я отколола в Авиньоне. Опять удумала экскурсию автобусом — на пейзажи Прованса стоит полюбоваться, красота природы благотворно влияет на мою психику. Но тут автобус остановился в горах на развилке дорог. Мы были единственными пассажирами.
— Вам до Сент-Аньяна? — спросил водитель.
— Нет, мы возвращаемся обратно в Авиньон.
— А я еду в Сент-Аньян.
— Ничего страшного, мы прокатимся с вами, а потом вернёмся.
— Я больше не вернусь в Авиньон. Автобус из сент-аньянского парка.
Господи Боже, опять неудача? Я поинтересовалась, как нам добраться до Авиньона. Разве что взять в Сент-Аньяне такси. Но можно и пешком, срезая петли и повороты.
Авиньон видно с горы, и мы решились на пешую экскурсию. Город находился намного дальше, чем нам казалось, мы запутались в обширном лабиринте частных владений. Босоножки безжалостно впивались мне в пальцы. Частные владения обнесены каменными стенами, а между ними лишь проезжие дороги, без пешеходных. Все. Развлечениями я была сыта по горло.
Из одной виллы на машине выезжала мадам. Видимо, из тех, что победнее, — ворота открывала руками, а не дистанционным пультом. Я не утерпела, подошла и осведомилась: не едет ли она случайно в Авиньон, потому как мы остались без автобуса, а дорога тяжеловата. Мадам внимательно нас оглядела — на воров и бродяг не похожи, и кивнула — извольте, охотно подбросит; довезла до самого моста. Только благодаря ей пальцы у меня на ногах уцелели.
В Париже (кстати об автобусах) я всего лишь прозевала нужную остановку и пришлось возвращаться довольно далеко, а мы спешили. Потом меня обокрали в метро. Шайка воров создала давку, и у меня из сумки-корзинки спёрли кошелёк, куда по глупости я положила все деньги. Марек оказался на высоте. Он почти догнал вора, швырнувшего кошелёк ему под ноги. Увы, без содержимого.
Осталась у нас лишь Марекова заначка. Гостиница оплачена за трое суток вперёд, билеты были куплены, снова пришлось переться в ФРГ, чтобы обменять деньги. Марек держал меня впроголодь, возможно, в наказание. Аппетитную еду он считал подозрительной, бутербродов мне не давал, а при виде салатов содрогался. На брюссельских аттракционах он, правда, предложил мне пирожное с персиком, а я после трех дней воздержания жаждала мяса. Постройнела я невероятно, а вот характер испортился. В Кёльне у меня появились собственные деньги. Тут-то мой ненасытный аппетит снова показал, на что он способен.
И вообще он вёл себя несносно. Марек, конечно, не аппетит. Раздражался и скандалил по поводу и без повода, вырывал из рук план города, не давал прочитать микроскопически мелко напечатанные названия улиц и сориентироваться в сторонах света. Я оказалась ответственной за изменения в брюссельском городском транспорте, за вокзал на римских руинах в Кёльне и черт знает, за что ещё. Я держалась, стиснув зубы, и спешила к Алиции, чтобы у неё наконец-то отдохнуть.
Из-за треклятых парижских воров приехали мы в Биркерод на неделю раньше, чем договаривались. Алиции не было, она отбыла в Лунд, где жил Тюре. К счастью, в доме хозяйничала Стася, которая как раз успела перегладить все постельное бельё. Алиция вернулась на следующий день, и мне полегчало по очень простой причине: я оставила их с Мареком и сбежала на ипподром.
Марек не упускал случая обвинить меня во всех смертных грехах, и до сего дня я не ведаю почему. Не нравилось ему нигде: Дания, видите ли, грязная. На вопрос, какое слово применимо в таком случае к нашей стране, если в Дании грязно, он не ответил. Зато предъявил претензии: а Павелек сожрал его бананы. Павелек вполне мог сожрать всю округу — само собой, не Зосин Павел, а совсем другой Павелек.
Через неделю пришло письмо от матери: Люцина умерла, нам нужно немедленно возвращаться. И снова я не приняла к сведению, что письмо шло недели три и Люпину давно похоронили. Мы помчались в порт и на следующий день отплыли паромом до Свиноустья.
У меня началась истерика, какой никогда не случалось раньше. Сидела я в ресторане, голодная как волк, и слезы градом лились прямо в куриные потрошка. Пахли они аппетитно, выглядели ещё лучше, а я ни кусочка не смогла проглотить. Потоки лились из глаз, и я лишь прятала физиономию, ибо внушала официанту явное подозрение.
Вся моя любовь к Мареку тогда ушла безвозвратно. Не представляю, как на его месте поступил бы порядочный человек и настоящий мужчина. Напоил бы меня коньяком? Или попытался бы выяснить, в чем дело? Или ещё что-нибудь удумал? Марек не сделал ничего. Сидел пень пнём и молчал, как приговор, обжалованию не подлежащий. Впервые за всю свою взрослую жизнь я рухнула в постель, не вымыв ног, не вычистив зубы, с размазанным макияжем на физиономии, а что ещё хуже, до утра истерика так и не утихла, перейдя в стадию ярости.
Господи, какое же чудовище возвращалось тогда в Польшу!..
В Авиньоне без всяких сложностей мы купили билеты с местами на поезд Париж— Брюссель— Кёльн— Копенгаген. Правда, в Редбю поезд сбежал у нас с парома и мы догоняли его по железной дороге, а за нами мчались двое таможенников, жаждавших проверить документы… В Свиноустье невозможно было даже узнать расписание поездов на Варшаву, не говоря уже о том, чтобы зарезервировать билеты. А Марек мне все талдычил о прекрасном нашем строе, якобы превосходящем загнивающий капитализм!..
Мрачная и злая, я смотрела в окно вагона и размышляла: почему моя страна столь отвратительна? Если я вижу природу, которой не коснулась рука человека, она чудо как хороша, краше пейзажей разных чужих краёв. Но стоит руке человека прикоснуться к чему бы то ни было, все сразу же летит к черту. Отчего так происходит? Или кто-то назло старается? В чем же дело?..
Поезд задержался у семафора, из окна был виден какой-то промышленный объект. Ближе к поезду, по-видимому, склад. Сравнить время было. Такие же склады в Дании, в Германии, даже во Франции, не говоря уж о Голландии, — всегда чистенькие, красивые, покрашены весёлыми красками — голубые, красные, жёлтые. Дворы убраны. Бочки для дёгтя тоже весёлых тонов, ровненько составлены с чувством эстетики. Ограда исправная, прямо-таки красивая… Здесь же — серая развалюха с грязными окнами и обваливающейся штукатуркой, вся в грязных потёках Бочки из-под дёгтя расшвыряны как попало — чёрные, будто символ глубокого траура, двор — сплошная мусорная свалка, а уж при виде ограды сразу хочется повеситься.
Поезд двинулся. Я продолжала свою аналитическую деятельность, которой до сих пор пренебрегала. Появился иной род объектов: жилые дома, коттеджи на одну семью, разные садовые участки. О Господи! Безобразие домов угнетало. Многие из них заботливо украшены металлическими пробками от пивных бутылок, осколками керамики, решётками с немыслимыми завитушками. Ладно, пусть хоть так, и тем не менее все дома одинаковы. Остатки строительных материалов, нагромождённые перед фасадом, дырявые тазы, сломанные деревья, ну и эти ограды: поваленные заборы, сетки, стянутые колючей проволокой, буйные джунгли сорняков — все гордо выставлено на всеобщее обозрение. Что за эксгибиционизм такой чёртов, ни единой живой изгороди, никакого естественного заслона, ничего! Откуда у людей такая страсть выставлять свою жизнь напоказ?.. На стенах всюду потёки — даём плохую штукатурку, плохую изоляцию, не подогнанные водосточные трубы. Отделочные работы выполнены… как бы тут поприличнее выразиться… ну, небрежно, что ли. А ведь любое целое складывается из деталей…
