Сталин: операция «Эрмитаж» - Жуков Юрий Николаевич (читать книги без регистрации .TXT) 📗

Записка Лазарева весьма показательна. Она в наиболее детализированном виде выражает общий для всех музейных работников Советского Союза взгляд на происходившие изъятия и зарубежные распродажи.

Лазарев, как и за два года до него Невский, Ольденбург, Шмидт и Тройницкий, был твердо уверен: за годы революции и гражданской войны в распоряжении специалистов скопилось слишком много весьма посредственных по своей научной и художественной ценности, даже просто банальных произведений искусства. Отсюда и появление в записке столь необычных для ученого терминов – предметы «второстепенные», «третьестепенные». Именно от них было не только можно, но и должно избавляться, продавать их за рубежом для того, чтобы государство могло получить необходимую ему валюту. Но делать это следовало не так, как практиковал «Антиквариат».

Лазарев считал, что Внешторг для нужд экспорта получил достаточно предметов – на 45 миллионов золотых рублей – и обязан стараться продать именно эти вещи, а не изымать шедевры мирового класса – полотна Дирка Боутса, Антониса Ван Дейка, Харменса Рембрандта Ван Рейна, Губерта и Яна Ван Эйков, Питера Пауля Рубенса, Франса Хальса. Директор Музея изящных искусств сумел точно определить и неизбежные потери при проведении тайных сделок. Правда, он не учел одного – общего спада в экономике, обусловившего падение всех без исключения цен, в том числе и на произведения старых мастеров.

Ошибся Лазарев лишь при определении виновника бед, обрушившихся на Эрмитаж. Он наивно полагал, что все происходящее стало результатом вопиющего непрофессионализма руководителей «Антиквариата», который стал для него (а может, и не только для него) олицетворением зла. Вполне возможно, что Лазарев, как и все далекие от политики искусствоведы, боялся повторения хорошо знакомой ему истории, происшедшей во Франции.

…24 февраля 1848 года Луи-Филипп, последний король Франции из Орлеанского дома, не дожидаясь повторения судьбы своего дальнего родственника и предшественника Людовика XVI, сам, по «собственной воле», а отнюдь не из-за начавшейся революции, как якобы злословили его недоброжелатели, отрекся от престола. Отныне он считался обыкновенным, рядовым гражданином. Впрочем, не совсем рядовым. Только что восстановленная республика оказалась столь щедрой, что передала Луи-Филиппу все, что он посчитал собственностью не государства, а своей личной: счета в банках, особняки, коллекции, в том числе и собрание «Испанского музея», которое даже самые беспринципные юристы никогда не признали бы законной собственностью экс-короля.

Еще в 1837 году, когда Испанию раздирала начатая претендентом на престол принцем Карлосом гражданская война, Луи-Филипп решил нажиться на чужом несчастье и предложил своим министрам ассигновать свыше миллиона франков на тайную скупку произведений искусства за Пиренеями. Необходимая сумма была выделена, и путешественник, «любитель искусств» барон Тейлор (известный покупкой у египетского хедива Мухаммеда-Али так называемого Луксорского обелиска) взял на себя неблаговидную миссию.

За несколько недель вояжа по испанским городам и замкам он сумел приобрести свыше четырехсот холстов кисти Веласкеса, Гойи, Эль Греко, Мурильо, Рибейры, Сурбарана, а потом нелегально доставил их во Францию. В январе 1838 года эта коллекция предстала перед парижанами в залах специально созданного музея. Спустя четыре года к этим экспонатам прибавилось собрание испанской живописи английского коллекционера Фрэнка Стендиша, завещанное им Луи-Филиппу. И хотя специалисты сомневались в подлинности некоторых холстов, хранившихся в «Испанском музее», все же он стал одним из уникальнейших по ценности собранных в нем полотен.

Тем не менее по постановлению республики тщательно упакованные картины были переданы Луи-Филиппу услужливыми чиновниками и отбыли навечно в Англию в багаже экс-короля. В 1853 году, когда Луи-Филипп ощутил острую потребность в деньгах, он отправил «свое» собрание испанской живописи на один из лондонских аукционов и превратил никогда не принадлежавшие ему шедевры искусства в полновесное золото…

И вот теперь советские искусствоведы, сотрудники крупнейших в стране ленинградского и московского музеев выражали обоснованное опасение: а не повторится ли история испанской коллекции Луи-Филиппа? Уж слишком напоминало этот грязный скандал то, что теперь делали в Эрмитаже руководители «Антиквариата». Уж слишком быстро исчезали из залов лучшего в СССР собрания западноевропейской живописи и прикладного искусства уникальные произведения, заставляя знавших о том волноваться, переживать, страдать.

Лазарев писал своему непосредственному начальнику Лупполу, надеясь, что его услышат и в Наркомпросе, и Бубнов: «Достаточно продать еще 10 – 20 аналогичных по качеству вещей, чтобы Эрмитаж… фактически перестал бы существовать как мировое собрание». Он не догадывался, что вскоре из Ленинграда в Нью-Йорк уплывут еще пятнадцать полотен.

Не знал Лазарев и того, что «Антиквариат» уже подверг безжалостным изъятиям художественные сокровищницы не одного только Ленинграда.

…В Киеве, тогда еще не республиканской столице, а всего лишь областном центре, неподалеку от университета в небольшом двухэтажном особняке располагался Музей изящных искусств Всеукраинской академии наук – третье после Эрмитажа и московского Музея изящных искусств, а может быть, и второе в стране собрание старой европейской живописи. Его создали в конце 1920 года на основе разнообразнейших коллекций, которые собирал с конца XIX века один из богатейших украинских помещиков Б. И. Ханенко.

Сначала у Ханенко появились памятники археологии, собранные при раскопках, проведенных им самим или на его средства, – предметы материальной культуры скифов, жителей античных городов-полисов Северного Причерноморья, византийских колоний. Затем к ним прибавились русские и итало-критские иконы XIV – XV веков. Наконец, возникла и картинная галерея, вобравшая в себя приобретения миллионера на аукционах Рима, Берлина, Гамбурга – работы Ван Дейка, Веласкеса, Донателло, Джованни и Джентиле Беллини, Перуджино, Грёза, Буше, других знаменитых европейских живописцев.

В первый раз «Антиквариат» похозяйничал в этом музее в 1928 году, а теперь вновь вспомнил о его богатствах и послал в Киев своих экспертов. Вместе с заместителем директора Гиренко (согласившегося на любые утраты вверенных его попечению экспонатов ради одного – издания его искусствоведческой статьи брошюрой с иллюстрациями) и сотрудниками Главнауки Наркомпроса УССР и украинского Госторга они 26 июня 1931 года образовали временную комиссию.

Комиссия, «осмотрев предметы старины и искусства, находящиеся в музее как в экспозиционных помещениях, так и в фондах, наметила для заграничного экспорта» прежде всего работы старых европейских мастеров:

«1. Жан Батист Грёз – „Две девочки“;

2. Педро де Мойа – «Портрет гранда»;

3. Неизвестный мастер римской школы, начало XVII века – «Портрет молодого человека»;

4. Маццолини – «Поклонение святого семейства новорожденному Христу»;

5. Неизвестный мастер сиенской школы, начало XIV века – «Распятие»;

6. Неизвестный мастер нидерландской школы, начало XV века – «Святой Иероним в келье»;

7. Неизвестный мастер фламандской школы – «Мадонна»;

8. Мет де Блессе – «Голгофа»;

9. Симон де Фосс – «Пирушка»;

10. Гербург Терборх – «Женский портрет»;

11. Гонсалес Кокс – «Семейный портрет»;

12. Ван дер Дельф – «Портрет Марии Схурманс»;

13. Снайдерс – «Тыквы»;

14. Де Геем – «Десерт»» [154].

Помимо картин решили изъять из музейного собрания еще и двенадцать образцов прикладного искусства: бронзовую статуэтку работы Джованни да Болонья «Купальщица»; скульптурную группу слоновой кости, изображающую двух монахов с книгой, неизвестного фламандского мастера XV века; знаменитые лиможские эмали – распятия, плакетки, пиксиду.

Спустя всего четыре дня все включенное в данный список передали представителю «Антиквариата», незамедлительно отправили в Ленинград, далее в Европу, на продажу.