И все они – создания природы - Хэрриот Джеймс (книга бесплатный формат .TXT) 📗
Меня тянуло подержаться за дерево. Опыта у меня еще было маловато. С листериозом я до войны сталкивался всего два-три раза, и тогда он был неизлечим. Однако его возбудитель поддавался действию антибиотиков и теперь положение вещей заметно изменилось. Я видел, как больные животные выздоравливали буквально за два-три дня.
Я взболтал флакон с пенициллиново-стрептомициновым раствором и ввел пять кубиков в бедро.
– Завтра заеду, – сказал я. – Надеюсь, малышке будет уже легче.
На следующий день температура снизилась, но в остальном картина осталась прежней. Я повторил инъекцию и обещал заехать завтра.
И заехал. И опять заехал, и опять, и опять, потому что мною овладело какое-то ледяное отчаяние. Однако через неделю телушка по-прежнему ходила кругами, хотя температура снизилась до нормальной и аппетит не оставлял желать ничего лучшего.
– Так что вы скажете, мистер Хэрриот? – спросил Джек.
Что скажу? Больше всего мне хотелось взвыть и обрушиться с проклятиями на судьбу. Ну просто кто-то сглазил эту ферму! Все у меня тут шло наперекосяк.
Но я взял себя в руки, перевел дух и произнес спокойным тоном:
– Мне очень жаль, Джек, но мы топчемся на месте. Антибиотики, бесспорно, спасли ей жизнь, однако в мозгу, видимо, произошли какие-то необратимые изменения. На полное выздоровление, по-моему, никаких шансов нет.
Он словно бы меня не услышал.
– Телушка-то отличная. От лучшей моей коровы. Уж и удойная будет! Вы только на ее масть посмотрите! Мы ее Ежевичкой назвали.
– Да, Джек, но…
Он похлопал меня по плечу и мягко проводил на двор.
– Спасибо вам большое, мистер Хэрриот Я же вижу, вы все сделали, что можно было.
Он ясно дал мне понять, что больше обсуждать эту тему не намерен.
Я обернулся, в последний раз увидел за открытой дверью коровника кружащую по соломе телочку и зашагал к машине. Вокруг меня куролесил Рип, и его искалеченные ноги были как еще один горький упрек моему профессиональному умению. А еще ветеринар называется!
Заведя мотор, я высунул голову в открытое окошко и чуть было не заговорил, но тут же замкнувшееся лицо Джека меня остановило. Никаких моих советов, как ему лучше поступить с телушкой, ему не требовалось. Естественно, он не собирался отнимать у Ежевички последнюю надежду.
И опять Джеку было воздано по вере его, а мой прогноз вновь оказался ошибочным, хотя мне не в чем себя винить, – ведь процесс выздоровления Ежевички не описан ни в едином руководстве.
На протяжении следующих двух лет симптомы мозгового расстройства мало-помалу сходили на нет. Улучшение шло так медленно, что замечалось далеко не сразу, но когда мне случалось приехать на ферму Джека, я обязательно заглядывал проведать телушку и, к большому своему удивлению, всякий раз обнаруживал новые ободряющие признаки. Покружив несколько месяцев, она начала ходить по прямой, лишь изредка сворачивая вправо. Через несколько месяцев и от этого остался только легкий наклон головы, а потом пришел день, когда я вдруг увидел перед собой прекрасную, совершенно здоровую двухлетнюю телку, которая держала голову прямо и неторопливо прогуливалась по стойлу, никуда непроизвольно не сворачивая. Да, я ошибся. И как это было прекрасно!
– Джек, – сказал я. – Ну, просто чудо. Я бы голову прозакладывал, что ей не выкарабкаться, и вот, пожалуйста! Образцовая телка, хоть на выставку!
Он одарил меня неторопливой, чуть лукавой улыбкой.
– Да, телушка хорошая, мистер Хэрриот, и будет лучшей в стаде, вот только… – Он поднял палец и улыбка стала шире, – маленький в ней брачок есть.
– Брачок? О чем вы?..
– Да так, совсем малюсенький. Он наклонился ко мне с заговорщицким видом. – Вы на морду ее посмотрите. На морду!
Я уставился на морду телки и на меня с легким интересом обратились безмятежные глаза, томные, как у всех рогатых красавиц. Мы созерцали друг друга минуты две, затем я обернулся к фермеру.
– Я решительно ничего не замечаю.
– Чуток погодите! – ответил Джек. – Она это не всегда проделывает.
– Что проделывает? – заинтригованно спросил я. – Ничего сколько-нибудь ненормального я… Господи боже ты мой!
Джек расхохотался и хлопнул меня по спине.
– Углядели, а?
Я, бесспорно, углядел и пребывал в совершенном ошеломлении. На краткий миг безмятежное выражение исчезло, потому что глаза и морда Ежевички внезапно чуть дернулись вправо. В этом движении было что-то удивительно человеческое, и я как будто увидел на экране памяти «роковую соблазнительницу» эпохи немого кино, которая, упершись рукою в бедро, маняще взглядывала на свою жертву. «Иди, иди сюда, милый», – говорил этот взгляд.
Джек еще не отсмеялся.
– Такого вы еще не видывали, а, мистер Хэрриот?
– Безусловно, нет. Поразительно! И часто она так?
– Не сказать, чтоб очень уж часто, но и не редко. Думается, это ведь тоже пройдет, как и все прочее?
– Вероятно, ответил я. – Но впечатление необыкновенное.
Джек кивнул.
– Сразу вид такой нахальный делается! Ну, будто она у меня что-то выклянчить вздумала.
Я тоже засмеялся.
– Совершенно верно. Так и кажется, что ей хочется пообщаться с вами, но, конечно, это остаточное явление, и только. Главное же, что она телка, каких поискать.
– Это правда, сказал Джек. – Хорошо, что мы ее поберегли (Каким деликатным было это «мы»!) Я как раз ее случил, и отелиться она должна прямо перед выставкой в Дарроуби.
– Ну, она вполне заслуживает попасть на выставку. Это будет очень интересно.
Да, Ежевичка стала истинным воплощением образцовой молочной коровы, ныне почти исчезнувшей шортгорнской породы, отличавшейся удивительной грациозностью. Прекрасная прямая спина, изящный хвост, точеная голова и намечающееся тяжелое вымя. Ну, просто залюбуешься.
Несколько месяцев спустя, когда она встала в центре выставочного круга, и солнце вызолотило ее темно-рыжую шкуру, залюбоваться ею можно было даже еще сильнее. Она недавно принесла чудесного теленка, и между задними ногами теперь во всей красе покачивалось вымя, тугое и аккуратное, с четырьмя небольшими сосками, гордо торчащими по углам.
Да, превзойти такую красавицу соперницам будет непросто! И мне стало тепло при мысли, что бедное существо, которому два с половиной года назад угрожала, казалось бы, неминуемая гибель, вот-вот выиграет первый приз.
Впрочем, конкурентки подобрались достойные. Судья, бригадир Роуан, после долгих размышлений оставил для заключительного тура ее и еще двух участниц конкурса – рыже-белую и светло-рыжую. Обе они тоже были великолепны, и, вероятно, он затруднялся решить, которой отдать предпочтение.
Но и на самого бригадира Роуана стоило посмотреть. Почетный ветеран, фермер-джентльмен, он слыл в наших краях великим знатоком молочных коров. Его костюм и манера держаться точно отвечали возложенной на него миссии. Эта худощавая высокая фигура выглядела бы аристократичной и без элегантнейшего клетчатого костюма, канареечного жилета, пышного галстука и шелкового котелка. Заключительным штрихом служил монокль – кроме бригадира Роуана, мне не доводилось видеть человека, всерьез носящего монокль (не считая, конечно, героев экрана и сцены).
Бригадир неторопливо прохаживался перед кандидатками, выпрямив плечи, заложив руки за спину, и порой наклонялся, рассматривая что-то поближе. Да, несомненно, он никак не мог прийти к решению.
Его обычно розовое лицо стало кирпично-красным, но, казалось мне, не столько от жаркого солнца, сколько от коньяка с содовой, которым он не раз угощался в палатке распорядителя выставки.
Пожевывая губами, бригадир подошел к Ежевичке, которая терпеливо стояла с ближнего от меня края рядом с Джеком Скоттом, державшим ее за веревку. Он пристально уставился на ее морду, словно вглядываясь в глаза. И вдруг что-то произошло. Я стоял позади коров, а потому точно утверждать не берусь, однако уверен, что тут-то Ежевичка и скосилась вправо. Во всяком случае, от патрицианской невозмутимости бригадира не осталось и следа. Брови взвились вверх, монокль выпал и повис, покачиваясь на шнурке. Лишь несколько секунд спустя владелец поймал его, тщательно протер и водворил на место.
