О чем говорить с ребенком? Инструкция по выживанию для современных российских родителей - Маховская Ольга Ивановна (серия книг TXT) 📗
Мир и так наводнен страхами. Стоит ли угнетать психику ребенка еще и представлением о полной зависимости от небесных сил, наказание которых может быть роковым? В этом вопросе христианские религии не могут договориться. Смеется ли Бог, следя за гармонией и балансом на Земле (католичество)? Или он смотрит на нас строго и сурово, грозя пальчиком, и является последним и непререкаемым авторитетом (православие)? Или Бог готов сотрудничать с разумными и послушными мальчиками и девочками, помогать слабым (протестантизм)? Я подолгу жила в католической Франции, протестантской Америке и все время возвращалась к себе на родину. Лично у меня сложилось впечатление, что православие – для очень сильных, могущих выдерживать самые суровые испытания людей, католичество – для людей средней психологической силы и умеренных амбиций, а протестантизм – для слабых, но не ленивых. Мы все время рвемся к самым высоким достижениям и достигаем своей цели, хотя и огромной ценой. Космос, балет, кино, хоккей… Мы все время хотим быть лучшими. Лучших всегда немного. Так что же, этот мир и эта жизнь только для них, для избранных? А остальные не любят, не хотят быть счастливыми, не делают ничего стоящего?
Секты – опасные сети для нас и наших детей
Случаи с вовлечением наших детей в секты происходят довольно часто. Отечественная наука называет их деструктивными культами. Они оказывают деструктивное воздействие на психику детей. Психологи беспомощно разводят руками: вернуть ребенка, проведшего в секте несколько недель, восстановить его психику не всегда удается.
Вот общие выводы, к которым пришли отечественные психологи и социологи религии:
• Основная причина попадания в секты детей – неблагополучная обстановка в семье, отсутствие достаточной эмоциональной связи хотя бы с одним из них. Это обстоятельство мешает проведению адекватной реабилитации: ребенка не к кому «прицепить» после того, как его контакты с сектой прекращаются.
• Привлечение детей и молодежи в секты активизировалось в последнее время. После того как критическая масса новообращенных была достигнута, лидеры сект начинают бороться за новое поколение.
• Жизнь в сектах связана не с социализацией детей, а с их десоциализацией, разрывом нормальных для данного общества связей между людьми. Основные, исторически сложившиеся религии обслуживают, укрепляют, консервируют культурные нормы стран, на территории которых они развивались. Нетрадиционные религии могут разрушать, оспаривать и противоречить уже существующим культурным нормам.
• Самое тяжелое и очевидное последствие вовлечения детей в секты – разъединение семьи. Согласно Конвенции о правах ребенка, всякая семья имеет право на единство. В этом пункте сектам может быть предъявлено юридическое обвинение. С точки зрения единства и преемственности психологической жизни семьи лучше, чтобы члены семьи исповедовали одну и ту же религию.
• Агрессивные культы разрушают личностный контроль человека, делают его абсолютно зависимым от общины, приводят к высокой невротизации и стимулируют страх оступиться, согрешить, провиниться, прежде всего, перед окружающими ребенка взрослыми, которые берут на себя миссию судить и контролировать поведение любого члена общества, выдвигая в качестве идеальных простые, неоспоримые ценности.
Говоря психологическим языком, в ребенке воспитывается недоверие к самому себе, его учат воспринимать себя как существо слабое, неустойчивое, а самые сокровенные надежды связывать с ограниченной жизнью общины.
Много лет я наблюдала за религиозной жизнью россиян в разных точках планеты, посещала молельные дома и православные храмы разных деноминаций. Только в Париже их четыре! А в Сиэтле 47 молельных домов наших сектантов, эмигрирующих в США. Мы знаем о нашей еврейской эмиграции, так называемых религиозных беженцах («так называемых» – потому что советские евреи были и оставались образованными атеистами, даже переехав на постоянное место жительства в США и получив существенную поддержку, в том числе и материальную, от еврейских общин). Но вот о другом, гораздо более многочисленном потоке настоящих религиозных беженцев, сектантов из Украины у нас не знает почти никто. Одна из причин: в отличие от евреев, которые привлекают к своим проблемам мировую общественность, украинские сектанты исповедуют скромность, скрытность, недоверие к «чужакам» и стараются держаться подальше от больших городов – «рассадников дьявольской цивилизации».
Как родители хотели спасти сына от российской армии, а потеряли его в секте США
Я не пожалела времени и посетила несколько воскресных служб в Сиэтле под видом неофитки. Одно дело отмахиваться от сектантов, другое дело – понять структуру секты, ее обряды, психологию, отношения внутри секты. Служба в таких приходах напоминает языческие праздники – с песнями, славящими Бога.
Политика общины зависит в значительной мере от личности пастора, ее влияния и авторитетности. Методы, которые используют пасторы, сильно варьируются от прихода к приходу. Да и темы проповедей самые разные: «Опасность образования», «Интернет как орудие дьявола», «Смерть Христа», «11 сентября и конец света». Все перечисленное отражает общее настроение общины против изысков цивилизации, образования, техники, а также очень сильные в общине антимусульманские настроения и гордость принадлежности к «правильной церкви».
Одна из основных целей пасторов в эмиграции – поддержание позитивного образа общины как беспроблемной и успешной, что очень важно с точки зрения мимикрии под американский стандарт. Я слышала вещи, которые никак не согласуются с действительностью: «Наша церковь одна из самых образованных. Восемь из наших женщин собираются стать медсестрами. Четыре парня – программисты в Microsoft».
Однажды мне пришлось активно вмешаться в деятельность секты, так называемого харизматического, радостного культа.
Случай, из-за которого мне пришлось бросить все дела и отправиться на встречу с этим 45-летним пастором крепкого сложения, требовал внешнего вмешательства.
19-летний юноша, россиянин, бросил свою семью, отца и мать, чтобы уйти в украинскую религиозную общину, секту. Два года он где-то пропадал. Родители, занятые на работах, как все вновь прибывшие эмигранты, думали, что он проводит время с русскими юношами и девушками. Они выехали из Тюмени, чтобы спасти ребенка от армии. А потеряли его в сетях соотечественников-сектантов.
Родители обратились ко мне как к единственному русскоязычному психологу в надежде восстановить единство семьи. К этому времени пастор запретил юноше визиты к психологу и внушил, что психологи могут применять особые средства гипнотического воздействия. Приглашать юношу на встречу было делом безнадежным. Решено было ехать через весь Сиэтл, в жару, два часа по воскресным пробкам, чтобы успеть к концу проповеди.
Дорога была пустынной, родители не спали всю ночь, поэтому выехали рано и прибыли не к концу, а к началу службы. Здесь они увидели празднично одетую толпу. Вокруг была слышна украинская речь, люди целовались при встрече. Службу вели сразу несколько пасторов, одетых в дорогие костюмы. Сама церковь явно было новой, даже казалось, что пахнет краской. Походила она по конструкции на какой-то новомодный дом культуры с витражами и сценой с несколькими микрофонами, роялем слева. На трибуну всходили один пастор за другим, зычными голосами они читали с листа текст проповеди. Их задача явно состояла в том, чтобы довести паству до высокого энергетического состояния. На втором часу этого «митинга» одни плакали, другие что-то демонстрировали или на самом деле находились в экстатическом состоянии.
Мать юноши, из-за которого мы попали в это место, шептала мне на ухо: «Смотрите, они же ненормальные. Это еще ничего. А бывает такой вой стоит…» Наконец мы разыскали глазами ее сына. Но, как только увидел свою мать, он сорвался с места, стал пробираться к выходу. Мы устремились за ним. Удаляясь, он прятал глаза, отворачивал голову и, если и смотрел вперед, то только себе в пупок, чтобы избежать гипноза, как учил пастор.
