Видеозапись - Нилин Александр Павлович (лучшие книги читать онлайн бесплатно .txt) 📗
Когда-то мать сердилась, что я помню фамилии всех, как ей казалось, футболистов, а запомнить английские слова, заданные к уроку, не в состоянии.
Фамилии футболистов действительно легко мною запоминались, что отнесем, однако, к заслугам самого тогдашнего футбола – в отличие от сегодняшнего зрелища, которому явно недостает характеров, футбол сороковых годов изобиловал людьми, очень резко, темпераментно, самобытно себя выражавшими. Как их было не запомнить?
Но чем дольше я живу, тем лучше понимаю, что футбол в равной мере привлек меня к себе и характерами людей, чьих фамилий я не помню, поскольку и не знал их никогда. Я не был, разумеется, знаком с соседями по футбольным трибунам, но их открытость, откровенность в проявлении себя, правда их чувств и страстей не могли не произвести на меня впечатления.
Меня тянуло на стадион и в дни, когда матчей не было.
Я бродил среди неслышного эха и невидимых теней недавно отшумевшего, промелькнувшего – пытался вообразить мною не осознанное до конца. Это больше футбола, больше спорта? Но, может быть, футбол, спорт могут вместить в себя больше, чем принято считать?
Как-то я уговорил родителей – мы жили недалеко от «Динамо» – пройти со мной по стадиону, где часа за два до того закончился матч: поле темнело за решетками уже замкнутых ворот на трибуны. Команда ЦДКА в тот день встречалась с «Торпедо» и победила, проигрывая весь матч, но забив два гола за последние три минуты, – я слушал репортаж Синявского и не мог объяснить отцу с матерью: зачем мне надо было обязательно пройти по затихшему, остывающему стадиону…
Как-то я пришел на стадион днем. И совсем на удивился, застав и народ, и движение. Товарищеский международный матч был накануне. Играли с венграми – комментировал Озеров, его время только начиналось. Но что же в этот день происходило? Не помню – вообще не помню, что было на центральной арене, так как не выходил на трибуну.
А картина дня отчетлива. У входа на Северную трибуну стоит в группе неизвестных мне лиц тренер ЦДКА и олимпийской сборной – в тот год наши спортсмены впервые участвуют в Играх – Борис Аркадьев. Я задерживаюсь возле заинтересовавшей меня группы – глупо уставился, бестактно слушаю разговор… Мне интересно каждое слово Аркадьева.
К людям этим, на коих внимание мое сосредоточено – не спеша подходит ослепительная, нарядная женщина, теперь мне кажется, что в светлой шляпе: все они о чем-то между собой говорят, смысла не улавливаю, шутят, очевидно, смеются.
Аркадьев говорит: «Вон ваш муж стоит скучает».
И я вижу вдалеке – уже привыкший по-зрительски, поболелыцицки различать большого игрока с большого расстояния – Василия Трофимова, скромно-собранного, с первого взгляда, нахохлившегося, свободно прислонившегося к серой изнанке трибуны, как артист к тыльной стороне декорации…
Потом Аркадьев, заметивший меня и все сразу оценивший в моем сомнамбулическом состоянии, спрашивает: «Дождь будет?» И я, сморенный смущением, посмотрев зачем-то на небо, говорю, что будет, спешу согласиться с тренером моего ЦДКА. И он смеется: «Бюро прогнозов…»
А что если мгновение между репликами и было калиткой в будущий роман? С футболом, с Аркадьевым, с женой Трофимова – Оксаной Николаевной, самим Трофимовым и другими как действующими лицами…
Но в книгу о Трофимове я вошел через ворота – традиционно.
Пролог: я иду по территории сплошных воспоминаний, углубляюсь в них, не страшась эмоций с той поры и не испытанных, рядом с одним из героев того футбольного времени-с Трофимовым.
Мои давние восторги, над которыми кто-то уже готов посмеяться, не кажутся собеседнику странными.
Приметы времени в равной степени волнуют и его.
Мы останавливаемся, выйдя за Южные ворота. Трофимов, изобразив неудачное движение из вчерашнего матча популярных команд, показывает скупым движением корпуса ход, который предпринял бы сам…
И я понимаю, что повторение некогда поразившего явления реально и без видеозаписи. Я готов уже к тому, что ворота стадиона распахнутся и возникшая в ассоциациях толпа понесет меня по центральной аллее и очень скоро за голубыми перилами волнореза, в решетке вырубленного в сером бетоне трибун проема полыхнет зеленью газона футбольное поле…
Особый вкус тогдашнего футбола остро ощущался не одними гурманами – завсегдатаями стадиона, но всеми, кто оказывался во власти его, выражаясь по-современному, биополя.
Я уже говорил, как любил разминку – предыгру, чем-то напоминающую фон для титров нынешних кинофильмов, когда действующих лиц нам заявляют не в статичной нейтральности, а сразу же в среде сюжетного обитания, пусть и дана эта среда пока лишь в намеке…
Помню жадный интерес своих сверстников ко всему, что связано было с футбольным матчем: и к подробностям ритуала, и к одежде игроков – амуниции, как и инвентарю, далеко было до сегодняшней «фирмы», но форма смотрелась на игроке как-то индивидуальнее, чем нынче. И цвет футболок был всегда для нас существен – всегда создавал должное настроение. Я предвкушал, еще только приближаясь в толпе к ограде «Динамо», как выйдут сейчас в красных майках наши – и рисунок движения на поле обретет волевую энергию, памятную мне до сих пор. Игра еще не началась, но и в самой расстановке футболистов ЦДКА – характерный профиль. И газон обретает экранную емкость, объем, широкоформатность – я обороняю наивность своих восторгов от скепсиса недоверия понятиями, вошедшими в обиход много позже, а тогда футбол не нуждался ни в каких оправданиях, обоснованиях, всеобъемлющая зрелищность его не оставляла сомнений.
Динамовский стадион, как эпицентр большого футбола, проецировался на каждый двор.
Дворы никого и ничего не копировали.
Они существовали ежедневно как бы в свете луча, мощно исходящего из овала «Динамо».
Мы не подражали – мы перевоплощались.
Я опускаю с немалым сожалением воспоминания о дворовом футболе. Соблазн очень, очень силен, но в работах литераторов моего поколения – у Анатолия Макарова в «Футболе в старые времена» – рассказано о нем талантливо и щедро. И нет сейчас нужды что-либо к тому приплюсовывать, неизбежно повторяя уже отраженное, тем более что это и не в жанре затеянной мной книги, обращенной к большому спорту и знаменитым спортсменам, а моя роль – лишь служебная, связующая, пояснительная.
Не вижу здесь и повода для публицистического отступления. Хотя совершенно согласен с теми, кто огорчен совершенным исчезновением в сегодняшней Москве и других больших городах дворового футбола. К мнению специалистов, считающих, что двор, самый обыкновенный двор, как ничто другое, способствует рождению и становлению нестандартной, непредсказуемой игровой индивидуальности, когда все неудобства площадки, помехи и препятствия, естественно громоздящиеся на пути рвущихся в игру, разношерстность и возрастная «безразмерность» в партнерстве и соперничестве, самодеятельность в организации, часто вопреки принятому и разрешенному старшими, когда все кажущиеся несоответствия и неблагоприятствования как раз и воспитывают в мальчишке жизнестойкость, самостоятельность, настойчивость– качества, без которых трудно стать большим спортсменом, к выводам специалистов я бы еще добавил, что не знаю лучшей, чем двор, модели обстоятельств, в которых характер или утверждает себя или наоборот, амортизируется инерцией.
…Сказал о перевоплощении, связанном с проекцией стадиона на мое детство, – и вспомнилась забавная подробность.
И сейчас, как я замечаю, с азартом и удовольствием играют в настольный футбол, в настольный хоккей. Я и сам несколько раз в них играл и с детьми, и со взрослыми.
Но ничего общего и похожего с игрой в пуговицы, чем так увлекались мы в самом начале пятидесятых годов, конечно же, не почувствовал.
Родителей эта игра сердила, по-моему, гораздо больше, чем самый разрушительный для обуви футбол во дворе. Там-то хоть все ясно и какая-никакая польза – не для головы, так для ног. А тут что? И зачем? В самой безобидности чудилась непонятная опасность.
