Путешествие в седле по маршруту "Жизнь" - Петушкова Елена (читать книги полностью TXT) 📗
А на площади перед манежем красуется великолепная бронзовая конная группа «Буденновцы» работы известного скульптора Козловского, автора памятника Энгельсу в Москве и статуи Ломоносова возле здания университета. Эта группа предназначалась для одного из столичных парков, но Алексей Исаевич умудрился убедить Министерство культуры, что в совхозе она нужнее.
Манеж в «Красноармейском» прекрасный — 60х20 метров, с трибунами на двести человек и судейской ложей, барьер которой обит зеленым бархатом.
Доходы у совхоза немалые — около семи миллионов рублей в год. Есть молочная ферма, кумысная, пруды, в которых плавают карпы и толстолобики, озеро с островом и на нем — охотничий заповедник: там пасутся кабаны, олени (а вообще, они в этих местах не водятся).
Майстренко встает в четыре утра и первым делом отправляется на конюшню. Как-то он увидел возле манежа двоих плачущих детей. "В чем дело?" — "В секцию не записывают". Вызвал тренера, тот объяснил: "Лошадей не хватает". "Что же это такое — воскликнул Алексей Исаевич. — Для кого мы все это строим, как не для наших людей, для наших детей?" Позвал бухгалтера. Спросил ребят: "Как вас зовут? Маша и Федя? Так вот, надо срочно выделить деньги, чтобы для Маши и Феди купить лошадей".
Словом, я была просто изумлена и восхищена всем, что увидела и узнала.
Только риса самого вначале так и не приметила. Спросила, где же он. "Да вот, вокруг вас". Оказывается, перед его уборкой воду спускают: обычное на вид полегшее жнивье и было основой благосостояния совхоза.
Но чем же увенчались мои поиски? Тогда — ничем. В совхозе подходящей лошади не нашлось, а краснодарского вороного мне не отдали.
Такое случается у нас в конном спорте. И причина кроется, если можно так выразиться, в оборотной стороне массовости. Массовость, разумеется, залог побед. Хорошо, когда на местах — где-то на конном заводе или, как в данном случае, в техникуме — работает секция, люди занимаются выездкой. Плохо, если там процветает местничество и лучших лошадей просто прячут от сильнейших спортсменов, посмеиваясь в душе: пусть лучше наш доморощенный второразрядник красуется на чемпионате области. Беда при этом, что отличная лошадь, могущая достигнуть высшего международного класса, не попадает в квалифицированные руки — тренеров высокого уровня у нас вообще не хватает, а на местах их просто нет. Если же лошадь смолоду выезжена неправильно, ее никакими силами не переучишь.
Итак, поиски продолжались. И решить проблему помог Спорткомитет страны.
Лет восемь назад у нас в Москве был организован олимпийский центр подготовки лошадей. Основная задача — отбирать молодняк и готовить его с точки зрения общих физических качеств и начальных навыков в том или ином виде. Работают с ними опытные берейторы, бывшие спортсмены.
В ФРГ, я знаю, есть несколько школ, где тренируют лошадей и продают за высокую цену. Но там, мне кажется, нет таких широких возможностей, как у нас, для отбора действительно лучшего материала.
По прошествии трех-четырех лет руководство нашего центра и тренеры сборной должны коллегиально решать, кому какую лошадь предназначить. И вот в 1980 году состоялся первый выпуск: из двадцати три были отданы в выездку. Одного коня — по-моему, лучшего, шестилетнего тракененского жеребца Хевсура — продали в наш клуб «Урожай» специально для меня.
Я видела его еще за три года до того. У нас был тренировочный сбор на Планерной, и кто-то из тренеров сказал: "Пойдем, покажу твою будущую лошадь". — "А какой масти?" — «Рыжей». — "Нет, — сказала, — на рыжей не буду ездить никогда".
Я таких потому не люблю, что на фоне желтого песка манежа они, даже изящные, не кажутся столь стройными и элегантными, как вороные и темно-гнедые, силуэту которых этот фон сообщает особую графичность, четкость и выразительность. Если же учесть, что форма, в которой мы выступаем, черный фрак и белые бриджи, то это тем более красиво выглядит, когда лошадь как воровово крыло.
Но меня тогда буквально подтащили к деннику Хевсура. Я увидела двухлетка гораздо крупнее, чем мой вполне взрослый Абакан. "Это же слон. На слонах я ездить не собираюсь".
На протяжении двух зим, тренируясь в манеже ипподрома, я видела Хевсура, но не вглядывалась, хотя со всех сторон говорили: "Ляля, присмотрись". У меня был тогда Абакан, и я ни на кого другого внимания не обращала.
А сейчас выбора не было. Предложили мне его попробовать. Работал с ним, как уже известно читателю, берейтор Анатолий Антикян.
Хевсура Толя полюбил с первого взгляда — нянчил, баловал всячески, даже апельсины покупал. Только что на руках не носил своего большого младенца. Наверное, поэтому Хевсур вырос добрым и ласковым/
Я посмотрела на него впервые внимательно и увидела, что он красив, невзирая на масть. А Толя на нем продефилировал мимо меня гордо, как король, и конь под ним, точно понимая чувства всадника, выступал величественно, высоко подняв голову на крутой шее.
Да, он очень высок — в холке 1 метр 73 сантиметра. Но он — стопроцентный тракен и, несмотря на рост, не массивен, сложен пропорционально.
Я села в седло и попробовала проехать на нем рысью, слегка опустив поводья.
И Хевсур вдруг полетел.
Да, было именно ощущение полета. Один раз это испытав, я буквально влюбилась в Хевсура.
С сентября 1980 года он у меня. Не все еще знает и умеет. Но когда работаешь с душой, испытываешь к лошади род сердечного порыва, будущее все равно видится радужным.
Хевсур хотя и взрослый, но по характеру — ребенок: добрый, горячий, доверчивый. Любит поиграть, но никогда не злится, а просто веселится.
Так он стал моим, и так я обрела нового товарища и тренера — Толю Антикяна. И я опять — вот уже в третий раз — начала все сначала.
РАЗГОВОР ЗАКАНЧИВАЕТ ЕЛЕНА ПЕТУШКОВА
В начале своего повествования я сказала, что, покинув когда-нибудь спорт, даже близко не подойду к лошади. Но, написав все, что вы прочли, прожив еще раз мысленно свою жизнь, я прихожу к выводу, что сказанное в первых строчках вряд ли верно.
Наука и спорт — две половинки моего сердца; нельзя же разрубить его пополам и одну из них выкинуть.
Владу, мою дочь, я впервые посадила в седло, когда ей было два года.
…Мир един, и его гармония в том, что все живое — наши друзья. А лошадь — один из самых давних друзей, самых близких.
Наиболее ранние из известных археологам изображений лошади принадлежат к 3000 году до нашей эры — они обнаружены в Двуречье. А гораздо позднее попали они в Египет, в I веке до нашей эры — в Аравию.
У бедуинов есть легенда, согласно которой все арабские лошади произошли от кобылиц Магомета — Кохейлан, Сиглави, Обейаи, Хадбан и Маанеги. Эти имена до сих пор сохраняются за пятью различными по экстерьеру типами арабских лошадей.
На самом деле установлено, что предками арабских лошадей была несейская порода, о происхождении которой ничего не известно. Несейские лошади пользовались большой популярностью в Персии и уже в те времена по типу разделились на лошадей для боевых колесниц — длинных, костистых, и верховых и вьючных — маленьких, с короткой спиной. Первые стали прародителями ахалтекинской породы. Вот сколь давняя родословная у моего бедного Абакана.
Иногда в шутку говорят, что люди похожи на своих собственных собак и лошадей. Но в каждой шутке, как известно, есть доля правды. Ведь любое домашнее животное в том виде, в каком мы его знаем, творение рук человеческих. А человек стремится его создать если и не по своему образу и подобию, то, во всяком случае, в соответствии со своими потребностями, вкусами и запросами. Неверное, отчасти поэтому у разных народов сложились разные породы лошадей, в чем нашли отражение климатические условия, национальные особенности, социальные черты, эстетические взгляды людей.
Возьмем тех же ахалтекинцев и их ближайших старших родичей, арабских лошадей. Они воспитывались не в табунах, а поодиночке, так сказать поштучно. Росли в пустыне, в оазисах, где невозможно — негде — пастись большим табуном. Кроме того, очень ценились: их буквально лелеяли. Нежность их, хрупкость проявлялась и проявляется лишь в сравнительно суровом для них климате Европы. Дома же, на Востоке, они выдерживали, если надо, и голод, и жажду, отличались невероятной выносливостью.
