В прятки со страхом (СИ) - "Ежик в колючках" (читать книги без сокращений txt) 📗
— А ну-ка, тихо! — кричит Эрик и взбирается на ящик рядом с перилами возле пропасти.
Я смотрю на него, скрестив руки, чтобы не выдать себя мандражом. Интересно, что он скажет. Раздается звон чего-то вроде гонга, и вопли постепенно затихают, хотя шепотки не прекращаются.
— Спасибо, — произносит Эрик. — Как вам известно, мы собрались здесь, потому что Андре, неофит, покончил с собой сегодня днем. — Шепотки тоже замирают, остается только рев воды на дне пропасти. — Мы не знаем почему, — продолжает Эрик, — и было бы легко оплакать утрату сегодняшним вечером. Но мы не избирали легкую жизнь, когда вступали в Бесстрашие. И истина в том…
Эрик улыбается. Была бы я понаивней, то сочла бы улыбку искренней.
— Истина в том, что Андре сейчас исследует загробное, неведомое место. Он ушел в другой мир, сам сделал шаг чтобы попасть туда. Кому из нас хватит смелости ступить во тьму, не зная, что лежит за ней? Андре еще не стал членом фракции, но можно не сомневаться: он был храбрым!
— Что за чушь? — взвиваюсь я.
Но крики и возгласы толпы заглушают мой голос. Бесстрашные одобрительно восклицают на разные лады высокими и низкими, звонкими и глубокими голосами. Их рев подобен реву потока.
— Мы прославим его сегодня и будем помнить вечно! — вопит Эрик с таким благостным выражением на лице, словно это приятный воскресный пикничок, а не панихида. Кто-то протягивает ему бутылку, и он воздевает ее вверх к потолку.
— За Андре Отважного!
— За Андре! — ревет толпа.
Вокруг нас поднимаются руки с бутылками, а бесстрашные речитативом повторяют его имя.
— Андре! Андре! Андре!
Они твердят его имя, пока оно не утрачивает всякое сходство с именем и становится похожим на примитивный клич древнего племени. Я смотрю на Трис, она тоже в недоумении.
— Отважный? Отвагой было бы признать свою слабость и покинуть Бесстрашие, несмотря на позор, — она будто выплевывает эти слова.
— Это всего лишь дань уважения, — говорит ей Юрайя.
— Как можно отдавать дань уважения тому, кого не уважаешь? — фыркает Трис, и краска заливает ее щеки. — Это смехотворно, он повесился и Эрик называет это храбрым поступком?
— Он не был отважным! Он был подавлен, он был трусом, он чуть не убил тебя! — я тихонечко глажу ее по плечу, чтобы успокоить.
— Разве это здесь принято уважать? — Трис, кажется, сейчас расплачется.
— А чего ты ждала? — спрашивает Уилл. — Осуждения? Андре уже мертв. Он ничего не слышит, и уже слишком поздно.
Какой идиотизм! Андре позавидовал высокому рангу Трис и, в сговоре с такими же трусами, организовал неудачное покушение. А, испугавшись последствий, решил свести счеты с жизнью. И теперь его считают храбрым? Да что за хрень творится с Бесстрашием?
Не знаю, куда я иду. Наверное, никуда, просто подальше отсюда. Трис сдана на поруки Фору, а ребята ушли в тату салон вместе с Алом, который хоть и пытался извиниться, но дружеского общения у нас не особо вышло. Я брожу по темному, спортивному залу, пока не оказываюсь в классе метания ножей, решив потренироваться в одиночестве. Скинув каблуки, я сгребаю ножи со стола и монотонно расстреливаю мишени. Тяжелая сталь приятно холодит кожу, избавляя от всех ненужных и неприятных мыслей, оставляя лишь нестерпимый азарт, балансирующий на грани с детским ребячеством.
Ну и что?
Мне всего восемнадцать лет, имею я право немного расслабиться, пусть хоть таким способом?
Не знаю сколько я тут торчу, дырявя клинками дерево, может, часа два. В «Яме» заметно похолодало, а куртку я не взяла. Нужно возвращаться в спальню, но близкое соседство с душевой, где несколько часов назад повесился Андре, не вызывает во мне никакого желания спать. Я еще немного дурачусь, пока холод не начинает настойчиво подниматься по ногам, к самому сердцу.
«Пора идти» — решаю я, и тут ощущаю чье-то присутствие.
Он стоит неподвижно, а отблески тусклой лампы, зловеще играют тенями на его лице. Не зная чего ожидать, я торопливо обуваюсь и стараюсь убраться подальше от лидера. И тут он смотрит на меня, нехорошо смотрит. Не зло, не раздраженно, просто нехорошо, и я чувствую себя под этим взглядом крайне уязвленной, а он не спеша подходит ко мне. Впечатление производит не только взгляд. Вся его фигура, манера двигаться вызывают легкий трепет, как при встрече с хищником, когда не знаешь, что разумней: замереть на месте или убежать сломя голову. Он пугает и завораживает одновременно.
В его руках снова нетвердо балансирует бутылка, он жадно глотает из ее горла, ставит на стол и приваливается к тренажерам, все так же хищно на меня глядя. Глаза его холодны, в них плещется презрение. Сжав в кулаки пляшущие пальцы, я пробую взглянуть на него твердо и прямо, но мой взгляд упорно уходит в сторону, будто ломаясь, а его молчание начинает беспокоить.
— Кто это у нас тут? — пьяно, и как-то даже развязно тянет он, сильно сощурив глаза. — Слабая и мелкая неофитка из Дружелюбия, страшно популярная у лидеров Бесстрашия. Ты не знаешь, какого хера?
— Ты пьян, Эрик. Я не хочу…
— А кто-то здесь спрашивает что ты хочешь? — Он разводит руками и оглядывается, будто бы здесь и правда кто-то еще мог быть. — Я спрашиваю совсем другое. Кто ты такая, ебтв*юмать, и почему я, сука, всегда и везде натыкаюсь на тебя и твой поганый несдержанный язык?
— Мой несдержанный язык? И это ты мне говоришь? — я знаю, что он пьян, что бесполезно с ним спорить, да что там бесполезно, крайне опасно… Но иногда тормоза отказывают мне, что сейчас и происходит. — А кто растрепал всем о моих страхах, давая возможность надо мной издеваться? Кто восхваляет придурка, который трусливо решил сначала убить маленькую девчушку из-за рангов, а потом покончил собой, зная, что мести не избежать! И ты мне говоришь про мой язык!
— Ах вот как! Бл*дь ты поганая, как ты смеешь мне выговаривать? Ты появилась здесь и все пошло наперекосяк, а все почему? Потому что ты перестала бояться! Так вот, я тебя заставлю бояться так, как ты никогда еще в своей жизни не боялась!
Он бросается вперед, молниеносно сокращая расстояние, хватает меня за плечи и сжимает их, словно тисками. «Ох, зря я его дразнила, зря!» — подсказывает мне мозг, так не вовремя принявшись воспитывать. Мороз пробегает по коже, закусив губы, я зажмуриваюсь, уверенная, что Эрик меня сейчас ударит. Его совершенно безумный вид дополняют безжизненные глаза, в которых, кроме ненависти и злобы, плещется… О, Боже, нет, только не это! Отчетливо и совершенно неприкрыто в его глазах прослеживается похоть.
— Смотри на меня, — говорит, а скорее, приказывает он. Голос тихий и вкрадчивый, проникающий в самую душу, отчего там становится так тяжело, точно я проглотила булыжник.
— Да пошел ты к черту, — не выдерживаю я напряжения.
— Обязательно, — хмыкает Эрик. — Только чуть позже. — И, прижав меня к себе, вцепляется жестким поцелуем в мою шею, прикусывая нежную кожу. Я с перепугу бью его в колено острым мыском туфли, и когда он отшатывается, бросаюсь к ближайшей мишени, выдергивая нож.
«Живой я не дамся» — решаю я. — «Ни за что!»
Он насмешливо ухмыляется, приближаясь. «Не остановится!» — обреченно уверяюсь я и замахиваюсь, целясь в грудь, но за мгновение до соприкосновения лезвия с телом, Эрик перехватывает мое запястье, выворачивает, и нож выпадает. Он отшвыривает его ногой в сторону.
— Схватила нож, бей без промедления, — покачивая головой и обдавая меня крепким перегаром, насмешливо говорит мне заплетающимся языком Эрик. — А не можешь, так нечего и пытаться, мелкая, ничтожная шлюшка.
Задохнувшись от негодования, обиды и страха, я упускаю время и оказываюсь прижата спиной к его груди. Командир зажимает меня в мощном локтевом захвате и принимается шарить руками по моему телу.
— Не надо. Пожалуйста, не надо, — словно обезумев, шепчу я. — Не надо, не надо…
Становится так горько и стыдно, что ему без труда, без зазрения совести, без особых усилий удается меня сломить, заставить умолять. Слезы и крик душат уже изнутри.
