Ошибка комиссара (СИ) - Шалашов Евгений Васильевич (книги без регистрации .TXT, .FB2) 📗

Ошибка комиссара

Проклятье слепого мастера (вместо пролога)

Году так в 1974-ом, ещё во время срочной службы на южной границе, слышал я одну историю. И поведал её наш старшина, прослуживший в тех краях лет тридцать, не меньше, и знавший таких баек видимо — невидимо. Вот она.

Было это в конце двадцатых годов в Туркестане. Гулял в тех краях Джунаид-хан со своим войском. Да и то, как гулял? Заправлял всеми делами, казнил и миловал. Как говорится, царь и бог и воинский начальник. И войско у него изрядное было. Да ещё англичане старательно Джунаид —хану помогали. Считай, при каждом курбаши[1] советник из Британии ошивался. А может и не советник, а надсмотрщик, кто знает. Только зря всё это было, наши бойцы того и гляди и войско басмаческое окончательно разгромят, да и самого хана в плен возьмут.

Решил он тогда со своими джигитами в Иран податься, пока не поздно. А богатство своё немалое придумал на две части поделить и бо́льшую часть здесь схоронить. Вернуться рассчитывал, а в этом случае капитал очень бы пригодился.

Вот и приглашает он одного из своих курбаши — Ашир-бека, к которому сильное доверие и благосклонность имел, и поручает тому скрытно подыскать место для схрона, чтобы и надёжно и ориентиры были нерушимые. Ашир-бек сделал всё как надо и в нужное время тайно перевёз сокровища в схрон. Доложил господину, что дело сделано и на место сопроводил — убедиться. Всё тайно, никого больше в это дело не посвящая.

И прямо на месте преподносит Ашир-бек своему господину с поклоном некий предмет — небольшой по размеру, весь в каменьях блестючих да с инкрустацией. Шкатулка — не шкатулка, ларец — не ларец, уж больно мал. Джунаид-хан спрашивает у курбаши, что мол это такое? А тот ему: о, великий, изволь открыть эту штуковину, сам увидишь. Хан открывает шкатулку и видит, что обе внутренние поверхности отделаны золотыми пластинами с изящным узором, и чудится в этом узоре что-то знакомое. Ашир-бек объясняет, что схема здесь в узорах замаскирована, где сокровища спрятаны. И точно: присмотрелся Джунаид-хан и понял, как эту схему к местности приспособить надо. И всё понятно станет.

Кто же такую работу выполнил так быстро и так мастерски, поинтересовался хан. Курбаши сообщает, что верный слуга его, мастер на все руки: и медник, и чеканщик, и ювелир. Какую угодно работу подобного свойства выполнить может. Ничего на это не сказал Джунаид-хан. Вернулись они в лагерь. А как вернулись, он и спрашивает у курбаши, ты ведь убил своего слугу?

Ашир-бек ему в ответ— не могу такого сделать, не гневайся, о, великий! Он со мной всю жизнь рядом, как себя помню. Не раз от смерти спасал. Ну, раз не можешь, значит не можешь, говорит хан и велит кликнуть сюда этого слугу. А когда того приводят, и говорит ему: сильно ты меня порадовал, старик, своей работой, и за это я тебе милость великую явлю — не убью тебя. Но глаза твои заберу. Чтобы не мог ты никому тайну тайную раскрыть по слабости или из корысти.

По приказу Джунаид-хана тут же сразу и выжгли старику глаза. Чтобы сокровища ханские найти не мог. А сам Джунаид-хан обернулся к своему верному курбаши с вопросом, доволен ли тот милосердием своего господина? И верный курбаши упал господину в ноги и благодарил его и клялся в вечной преданности.

Тем бы дело и закончилось, но молва людская дальше так повествует. В ночь перед тем, как двинуться ханскому войску в путь, снится будто бы Джунаид-хану сон. Видит он того старика, и он вроде слепой, но на Джунаида смотрит прямо и говорит ему: вот ты мои глаза забрал, но я и без них всё вижу. А ты теперь и с глазами будешь как слепой. Кинулись поутру искать старого мастера, да так и не нашли. Курбаши — здесь, на месте, клянётся, что ничего не знает. Только Джунаиду этого мало. Скачет он на то место, где клад спрятан. Видит, что вот оно, а никак определиться не может, где же непосредственно схрон. И так повернётся, и этак — всё не то.

Возвращается он тогда за подаренным ларчиком, чтобы, значит, с его помощью место определить. Только ларчика-то и нету нигде. А тут как раз наши войска в наступление пошли — драпать надо. Так и сбежал Джунаид-хан со своим воинством в Иран. Потом ещё дважды делал набеги сюда и силы собирал приличные — до двух тысяч сабель, да только всё без толку: и власть не вернул, и сокровища свои кровавые, про́клятые не нашёл. Так и сгинул где-то в Иране. А ларчик искусно выполненный будто бы и до сих пор ходит по рукам и приносит несчастье новым владельцам.

Вот такая история.

Что в ней правда, что вымысел, и зачем я её вспомнил? — Этого я и сам поначалу не знал. Но потом произошли некоторые события, и оказалось, что невозможное — возможно. И пусть Череповец лежит далеко от той южной границы, ни беков, ни курбаши у нас отродясь не водилось, но имелись и собственные легенды, и собственные клады.

[1] Курбаши — командир отряда басмачей.

Глава первая

Да здравствует Первое мая!

Уличные динамики стараются изо всех сил, создают праздничное настроение. И я отмечаю про себя, что это у них получается.

Утро красит нежным светом

Стены древнего Кремля,

Просыпается с рассветом

Вся Советская земля.

Холодок бежит за ворот,

Шум на улицах сильней.

С добрым утром, милый город,

— Сердце Родины моей!

У меня, давно отвыкшего от первомайских демонстраций, без всяких на то моих усилий, временами расплывается рот в улыбке. Хорошо, чёрт возьми! Мир, труд, май! Народ в колоннах весёлый. Странное занятие — пройти строем перед трибуной с местным начальством ему, этому народу, похоже, странным и не кажется. Они, скорей всего, об этом и не думают, просто так принято. Зато можно повстречаться с теми, кого давно не видел, бестолково покричать другу другу издалека что-нибудь неразборчивое. А потом, если звёзды сойдутся, мужикам удастся и раздавить где-нибудь в укромном месте «мерзавчика». Сегодня — можно. Правда, это только если среди них найдётся предусмотрительный товарищ и прихватит, что надо, с собой. Сегодня до двух часов дня спиртное не продают.

Важное начальство время от времени покидает свои трибунные места и по одному ненадолго спускается вниз. Что у них там в тени трибуны происходит, никому не известно, но возвращается оно подобревшим и как бы слегка пожёвывающим губами.

«Да здравствует нерушимый блок коммунистов и беспартийных! Ура, товарищи!» — стараются динамики. Народ вторит им радостными возгласами, не особо вдумываясь в услышанное, начальство благодушно посылает воздушные пассы проходящим колоннам. С недавних пор, когда город оказался разделён на два района, Индустриальный и Первомайский, число принимающих парад изрядно увеличилось. В каждом районе свой исполком, свой райком партии, а трибуна одна.

Сегодня нас много. Нас много на каждом километре (кажется, так говорилось в одном болгарском телевизионном боевике) и даже на каждой стометровке. Мы все в форме, даже те, кто её обычно не носит и носить не очень умеет. Я — умею. Всё подогнано, как надо. Стрелки на брюках — того и гляди, что порежешься. Ботинки сверкают. И две звёздочки на погоне смотрятся гораздо красивее, чем одна, которая на фоне красного «просвета» была почти незаметна. Вот уже два месяца, как я — лейтенант. Кажется, что все прохожие с уважением посматривают на мои звездочки, понимая, что стать лейтенантом милиции в двадцать два года — это вам не фунт изюма. А когда мне еще теперь ходить в форме? Вон, только на самые важные мероприятия и на демонстрации.

Поди ж ты, в моей «прошло-будущей» жизни каких только погон на плечах не бывало, но я всё равно рад этим маленьким звёздочкам. Что это? Молодое тело влияет на мои нынешние эмоции, не желая довольствоваться химерами из будущего? Думаю об этом всё меньше и меньше — просто живу.