Дорога на восток (СИ) - Тай Алина Леонидовна (бесплатные полные книги .TXT) 📗
Радовало то, что, по крайней мере, сейчас тело болело уже не всё сплошняком. Обнаружились даже места, где боль присутствовала в довольно ослабленной форме.
Поднявшись, наконец, с кровати, кое-как доковылял к окну и понял: буран в самом разгаре. Сколько будет длиться сие непотребство – одному Богу ведомо. Может, всего несколько часов. А может и несколько дней. Я даже не в курсе того, сколько времени продрых. Утро или вечер – определить практически невозможно: часов-то нет, а на улице – сплошная завывающая серая хмарь. В такую погоду вряд ли кто вздумает посетить эту несчастную деревеньку: видимость почти нулевая, снега намело – жуть. И ещё метёт. Уже сейчас от дорог не осталось даже воспоминаний. А что будет дальше? Как бы не пришлось откапываться: снега уж больно много – окно уже наполовину в сугробе сидит. Именно поэтому в избах двери открываются внутрь, чтобы при снежных заносах осталась возможность выбраться, прокопав выход наружу.
Чем я и занялся. Во-первых, уже конкретно так приспичило посетить уборную. Ну не гадить же прямо в доме. Во-вторых, нужно принести дров. Осмотрев имеющиеся запасы, понял, что ими печку растопить не удастся. Нужно тащить из поленницы. А она во дворе. Кроме того, раз буран не даст ко мне никому подобраться, не мешало бы и в баньке попариться. Да и нормальную еду приготовить. Поэтому, взяв стоящую тут же, в сенях, лопату, стал активно прогрызать путь наружу. Уже минут через пять от меня валил пар и я даже забыл, куда хотел изначально. Слава Богу, снег был ещё довольно рыхлый, не слежавшийся. И хотя буран подбрасывал всё новые и новые его порции, я довольно быстро сделал три прохода: до нужника, бани и поленницы.
Первым делом, конечно же, посетил туалет. Пришлось немного помучиться со штанами и слегка подморозить пятую точку, но в общем и целом, всё обошлось. Снял даже повязку с интимного места за ненадобностью. И отдирать ничего не пришлось: как оказалось, заживает на мне всё довольно быстро – прям как на собаке.
Затем пошёл к поленнице за дровами. Силёнок в ручках Ольги было маловато, поэтому пришлось сделать несколько ходок, чтобы набрать необходимое количество дров для растопки печи и бани. И притом, фактически, “враскоряку” – боль-то никуда. зараза, не делась. Зато ходить стало легче: жар внутри прекратился, перейдя в эдакую тупую, ноющую боль, которую, хоть и со скрипом, но уже можно было как-то терпеть.
После пополнения запасов горючего материала, настрогав лучин, затопил обе печи: в бане и в доме. По уму-то, конечно, нужно было дать хоть немного времени дровам просохнуть, но я побоялся того, что буран вскоре прекратится и придётся спешно покидать такое удобное укрытие. А потому кидал их в печь, фактически, сырыми. Из-за чего огонь очень неохотно разгорался, периодически норовя затухнуть. Но “терпение и труд всё перетрут”: вскоре в обеих печах весело гудело и потрескивало оранжевое пламя.
Пока баня протапливалась (периодически ходил туда, подбрасывая дровишек), занялся готовкой. В избе нашлись довольно большие запасы продовольствия. Подпол изобиловал разными закрутками и соленьями. Нашёлся даже бутыль мутного самогона, употреблять который я, понятное дело, не стал.
Зато наварил себе целый казан гречневой каши, да чугунок картошки в мундирах. Достал солёных огурцов и приготовился устроить пир. Пока каша и картоха томились в печи, пошёл в баню, заняв у бывших хозяев полотенце и мыльно-рыльные принадлежности.
Ну что сказать – попарился на славу. В бане даже веник берёзовый нашёлся. Ох и отхлестал я себя по тощим бокам. Отмыл голову, волосы привёл в порядок, вытерся насухо банным полотенцем и переоделся во всё сухое и чистое. Если честно, даже на свои сильно мешающие выпуклости как-то внимания особо не обращал. Привыкаю, что ли? Наверное, скорее пользуюсь правилом “используй то, что под рукою, и не ищи себе другое”. Тем более, что другого тела у меня, как бы, нет. А “дарёному коню…” – ну, в общем, понятно.
У хозяев нашёлся гребешок, так что волосы кое-как удалось расчесать. Намучился с ними, конечно, – ужас. Мало того, что длинные – чуть не до "причинного" места, – так ещё и вьющиеся. Цвет только не разобрал: тёмные – и ладно. Для девицы, несомненно, иметь такие роскошные, да шелковистые – большое достоинство. А вот для меня – сплошные проблемы. Вспомнить только то, как немецкие ублюдки Ольгу за косу таскали… Зла на них не хватает.
Но лишь подумал о том, чтобы избавиться от такой роскошной гривы – аж в душе защемило. Ольга волосы, можно сказать, всю свою жизнь растила. Холила и лелеяла. А я вот так – одним махом: раз – и под корень. Нехорошо это. Разве Оля одобрила бы? Так что терпи, мучайся, но резать не смей!
С досадой покрутил головой – дескать, придётся с причёской повозиться, – и вышел в предбанник, где вдруг углядел небольшое зеркальце размером примерно восемь на десять сантиметров, висящее на уровне глаз. Сначала-то я его не заметил, поскольку было завешено куском ткани. Но из-за тесноты помещения случайно зацепил холстину рукой. Ткань и упала, открыв доступ к зеркалу.
С какой-то внутренней дрожью подошёл поближе. И первое, что увидел напротив – лучащиеся светом глаза василькового цвета.
Отмытая, расчёсанная Ольга, даже несмотря на опухшее от побоев лицо и огромные чёрно-лиловые синяки на нём, показалась мне совсем молоденькой – от силы лет восемнадцать-двадцать. К сожалению, из-за голода щёки ввалились и нос заострился, а от синяков всё лицо казалось сплошной чёрной маской. Но приглядевшись внимательней, всё же можно было определить молодость моей реципиентки. Плохо, что зеркальце маленькое. Что вкупе со скудным освещением не дало разглядеть какие-либо подробности.
Да что ж война проклятущая делает? Этой девчушке бы сейчас бегать по сугробам – в снежки играть. А потом за амбаром миловаться с любимым, распечатывая сахарные уста до сладкой, приятной истомы. И бежать, сломя голову, домой, пряча опухшие от ненасытных поцелуев губы и блестящие предвкушением последующей встречи глаза.
Господи, девочка ты моя ненаглядная, как же тебя угораздило попасть в руки этих нелюдей? И как мне теперь людям в глаза смотреть? Отомстить-то я за тебя отомстил. И за жителей деревни тоже. Сполна! Но тебя ведь это не спасло. Как не спасло и всех сожжённых.
Я буду… буду уничтожать этих тварей везде, где только встречу. И не уйти им от возмездия! Но как, Господи… как не допустить новых жертв со стороны мирного населения? Ведь немцы будут убивать всех подряд – и беспомощных стариков, и женщин, и детей малых. Твари не погнушаются ничем.
Как представил, что они сделают с девчатами – едва не задохнулся от хлестнувшей через край ненависти к душегубам. А мальчишки, у которых ещё даже усы не выросли, нешто заслуживают ужасной смерти?
И тут в памяти вдруг всплыло стихотворение Константина Симонова. Кто он – не знаю. Но стихи цепляли за самую душу, выворачивая её наизнанку:
