На исходе лета - Хорвуд Уильям (бесплатные онлайн книги читаем полные .txt, .fb2) 📗
— Будущий Господин Слова, я бы хотел в Самую Долгую Ночь присутствовать на твоем посвящении, — сказал Слай, не желая отправляться в путь так скоро, как собиралась неугомонная Уорт.
— Мой дорогой Слай, ты и будешь присутствовать. В Самую Долгую Ночь у Данктонского Камня я буду посвящен кровью тех кротов, которых вы обречете на уничтожение. Пусть Слово радуется, что Камень будет посрамлен его именем на том самом месте, что породило Крота Камня. А если Слово пощадило моего отца — что ж, для меня это радость, а для него — честь увидеть посвящение сына. — Люцерн захохотал над своей шуткой и ледяным тоном добавил: — Это будет последнее, что он увидит.
— Да будет так!. — закричали все, радуясь, что их намерения не противоречат справедливости, — все, кроме Терца. Хотя он тоже кричал «да!», но выглядел мрачным и встревоженным.
— Итак, в Данктон! — торжественно объявила Уорт.
Но когда все, кроме Терца, ушли, Люцерн сказал:
— Двенадцатый Хранитель, что тебя тревожит?
Но Терц никогда не сказал бы, что его действительно тревожило: над его Господином замаячило заклятие Руна.
— Постоянно опасайся Камня, Терц. Его происки намного коварнее, чем думают кроты. Путь возвышения Слова неразрывно связан с ослепляющим светом Камня.
— Именно Камень и беспокоит меня, Господин, — сказал Терц, решив, что лучшая ложь та, что ближе всего к правде. — Данктонский Камень — один из самых могущественных. Даже Господин Слова Рун уважал его. Камень может испортить твое посвящение и тем самым унизить тебя.
— Возможно, Терц. По-моему, напоминание элдрен Уорт о могуществе Камня было очень своевременно. Но именно это и подстрекнуло меня к решению принять посвящение в Данктоне. Есть там вода для обряда?
— Думаю, нет, будущий Господин Слова. Письмена говорят, что он расположен на холме.
— Значит, слезы и кровь последователей будут служить нам омовением.
— Да, будущий Господин Слова, так тому и быть.
Глава двадцать четвертая
У кротов всегда должно быть место, о котором они могли бы мечтать, куда могли бы мысленно отправиться и быть там снова счастливыми, когда одолевают хлопоты, когда стареющее тело болит, когда сердце тоскует по любви, по былым друзьям, по былым временам.
Место простое и праведное и настолько гармоничное, что, хотя каждая отдельно взятая часть может казаться скромной и незначительной, все вместе они представляются совершенством.
Некоторые — возможно, многие — скажут, что такого места нет нигде, кроме как в памяти, из которой с такой легкостью уходят беды и несчастья и где остаются лишь радужные воспоминания, не омраченные неприятностями и тревогами, благоприобретенными или унаследованными от родителей.
Другие улыбнутся и скажут, что все было именно так, как они запомнили, и что это вовсе не мечты. Так, взрослые кроты вспоминают дни своего детства, и они правы, потому что дни, когда они были кротятами, вполне могли быть радужными, если жизненные невзгоды и опасности брали на себя их родители.
И все же есть одна счастливая категория кротов, которые знают, что реальность была именно так хороша, как их воспоминания о ней. Это кроты, которые знали — или знают — взрослую любовь. Не первую любовь, которая часто слепа (и это благо для нее!), не вторую, чья страсть не может длиться вечно, но ту позднюю кротовью любовь, когда смотрят друг другу в глаза и знают друг друга такими, какие они есть на самом деле, и все же любят, любовь от этого знания только усиливается.
Описывая на склоне лет своего — или свою — возлюбленного, такие кроты непременно скажут, что он — или она — были неимоверно красивыми, самыми красивыми, а место, где они жили, — да, это, несомненно, было прекрасное место: ведь именно там расцвела их любовь!
Да, все это действительно так. Но есть все же некоторые места — их очень, очень немного, — которые обладают такой гармонией, что о них вспоминают с особенной теплотой. Счастлив тот крот, кто полюбил в таком месте, или тот, чья любовь нашла там новую жизнь.
Таким волшебным местом был — и остается — Баблок над рекой Темзой. Место тихое, скромное, уединенное, подобное солнечной поляне в дремучем лесу, имеющее к тому же еще одно качество, которое невозможно произвольно создать или предусмотреть, — неожиданность, с какой оно появляется в поле зрения.
Только что крот тащился вдоль берега — и вот он уже в Баблокской Пристани. Только что он спускался с вересковых холмов над рекой, и вот он свернул за угол, обогнул поворот, заглянул под забор, и — бац! — он в Баблокской Пристани.
Никто при этом не может точно сказать, где это место начинается и где кончается, и многие кроты, в других вопросах умные и рассудительные, могут пройти Баблок от одного края до другого и ровным счетом ничего не заметить.
Короче говоря, такие Баблоки кротовьего мира непросто находят своих кротов, как и кроты непросто находят их. На деле кроты вполне могут прозевать свой Баблок, если потеряют связь друг с другом, и потом станут клясться, что это скучнейшее место. В то же время другой, совершенно вроде бы ничем не примечательный крот может провести в Баблоке всю жизнь, не сознавая этого, до того дня, — очень счастливого дня! — когда вдруг оглянется вокруг и воскликнет:
— Я и не знал до сих пор — да ведь это Баблокская Пристань!
И все вокруг запляшут и скажут с облегчением:
— Наконец-то до него дошло!
Когда в начале ноября Мэйуид вышел из Фрилфорда в поисках места, где Бичен мог бы временно отдохнуть, никем не узнанный, он лишь втайне подозревал, что ищет Баблок. На эту мысль наводило тревожащее воспоминание собственной его жизни со Сликит, которую беззаветно полюбил с момента их драматичной встречи у Водопада Провидение в Верне.
Он мог ее беззаветно любить и тем не менее быть в вечных странствиях, никогда не добираясь до места назначения. Не в его натуре было стоять на месте в безмятежном довольстве и созерцать, как порхают бабочки. Им владело постоянное беспокойное чувство, словно что-то темное могло настичь его сзади. И потому он шел вперед, увлекая за собой тех, кого полюбил на своем зачастую непредсказуемом пути.
Его подруга жизни Сликит была, напротив, домоседкой. Обученная в Верне медитации и дисциплине, от природы сдержанная, беззаветно преданная, она находила удовлетворение в размышлениях и покое. Ее любовь к Мэйуиду для многих оставалась загадкой, но, возможно, в нем и его болезненном беспокойстве она черпала силы для самозабвенной любви, которую могла проявлять только по отношению к Уорфу и Хеабелл в тот достаточно краткий период, когда вместе с Мэйуидом растила их сначала в Бернском Клинтсе, а потом в Биченхилле.
И все же во время того удивительного эпизода, когда они с Биченом в древних тоннелях Данктона наткнулись на Мэйуида, подпавшего под власть Звука Устрашения, и она подошла к нему, что-то изменилось между ними. Бичен предупредил их о скорой разлуке и посоветовал извлечь все, что можно, из проводимого вместе времени, потому что оно теперь ограничено. Так они и старались с тех пор делать, и могли бы извлечь еще больше, если бы на Данктонский Лес не пала тьма и Бичену не пришлось бы как можно скорее бежать оттуда. И вот уже в который раз Сликит оказалась в пути вместе с предметом своей любви, при полном отсутствии времени, которое они могли бы потратить на себя.
Жаловалась ли она? Ни разу. Она путешествовала вместе с Мэйуидом во время Первого Странствия Бичена и делала все, что нужно было, чтобы помочь обоим. Но в тот день, когда Сликит сказала, что Бичен устал, Мэйуид заметил, что и сама она устала. Оглянувшись мысленно на их совместную жизнь, он увидел, чем она была для Сликит — заполненная бесконечными переходами и тяжелой работой и текущая хоть и в согласии, но отнюдь не в покое.
И вот теперь, покинув Бичена и Сликит, любящую и понимающую его, верящую, что он будет цел и невредим, но не сказавшую ни слова о том, как ей будет не хватать его, Мэйуид сердцем понимал, что ищет Баблок для них обоих. Ищет место, где, как он надеялся, Сликит сможет наконец ощутить себя любимой и в безопасности в это отведенное им друг для друга время и будет довольна, зная, что он тоже доволен. Место, которое станет свидетелем кульминации их любви и примет их в свое сердце, и они полюбят его так же искренне, как всегда старались любить друг друга.
