На исходе лета - Хорвуд Уильям (бесплатные онлайн книги читаем полные .txt, .fb2) 📗
Что до Бичена — что ж, он мог бы и сам попытать удачу. Да, да, да, мог бы! Он молод, у него есть силы, ему не нужен никакой Баблок! Нет, нет, нет!
В таком приподнятом состоянии духа, больше заботящийся об интересах Сликит, чем Бичена, Мэйуид отправился на поиски места, какое только можно пожелать для своей любимой.
Откуда, когда и почему забрел он в Баблок, мы не знаем, да это и не важно. Так или иначе, дорога наконец вывела его к реке Темзе, он свернул за поворот, посмотрел на облака, поразмышлял о птице-лысухе, обдумал жизнь червяка и наткнулся на неподвижно стоящего крота, созерцающего текущую мимо него реку.
— Толстенький господин, ты выглядишь довольным!
— Да, я доволен.
— Довольный крот, позволь смиреннейшему из кротов спросить, что ты тут делаешь?
— Да в общем-то ничего.
— А!
— В Баблоке, вообще, особенно нечего делать, кроме того, что делаю я.
— Круглейший, это место мне подходит, — заключил Мэйуид, опускаясь на землю. — Примерно такое местечко я и ищу.
— Оно гораздо лучше того, куда ты, по-видимому, так спешишь.
— Куда же это? — спросил, улыбаясь, заинтригованный Мэйуид.
— Что за удивительная у тебя улыбка! Почти оскал. На меня уже давно никто не скалился. Но не в этом суть. Ты выглядишь так, будто куда-то спешишь.
— Нет, нет, нет, нет, заблуждающийся крот, я шел именно сюда.
— Ну что ж, угостись червячком и постой спокойно, потому что было бы непростительной ошибкой пройти мимо.
Мэйуид, обожавший кротов, изъясняющихся подобно ему самому, устроился поудобнее и откопал червяка.
— Меня зовут Мэйуид, — сказал он наконец.
— Табни, — сказал Табни. И после долгой-долгой паузы, во время которой он созерцал текущую мимо реку, глубокую и темную, добавил: — Что же за местечко ты ищешь?
— Мэйуид не просит многого. Он влюблен и хотел бы найти такое место, которое было бы тихим и спокойным. Он не возражает против одного — трех посетителей, но чтобы туда не вторглись грайки или еще кто-нибудь.
— Считай, что прибыл, — сказал Табни, — так что угостись еще одним червячком.
— Прости смиреннейшего из кротов за невольное сомнение, но как гостеприимный господин может быть так уверен? Неужели у этого господина не чешется ни один коготь, не шевелится в беспокойстве хвост и не подрагивает шерстка оттого, что где-то чуть дальше может быть местечко получше? Добродушный господин не любопытен?
— Хм… — медленно проговорил Табни, нахмурившись и посмотрев на медленно текущую воду, а потом на небо. — Любопытен… ли… я? Да, полагаю, в некотором роде любопытен.
— «В некотором роде»! — воскликнул Мэйуид. — В некотором роде, милейший господин! Крот не может быть «в некотором роде» любопытен. Любопытство — это абсолют, затрагивающий личность крота полностью. Если ты любопытен, ты сбиваешься с лап, удовлетворяя свое любопытство. Если нет… ты мертв.
— Умно, но неверно, друг мой, — сказал Табни. — Причина, по которой я доволен местом, где живу, кроется в том, что все приходящие сюда кроты говорят мне, что я должен быть им доволен. В то же время все вместе они пропутешествовали больше, чем когда-либо смог бы я, и потому имеет смысл поверить им. К тому же это гораздо проще, чем путешествовать. Конечно, они могут ошибаться, вот почему мне в некотором роде интересно посмотреть, правы ли они. Но не так любопытно, чтобы я спешил это выяснить. Возьмем тебя, Мэйуид. Ты достаточно много путешествовал?
— Более чем. Покажи мне любой путь, и скорее всего окажется, что я уже прошел им.
— Так я и думал. А теперь давай сделаем так: ты пойдешь и осмотришь Баблок, поздороваешься с местными кротами, проведешь с ними денек, а потом вернешься сюда и объяснишь мне, почему я должен покинуть это место. к
— Давай! — согласился Мэйуид.
Так они и сделали.
Мэйуид обследовал изобилующие червями тоннели, поздоровался с милыми, добрыми кротами, побродил по берегу широкой, дугой изогнувшейся Темзы, вдоль которой расположилась эта система. Он посмотрел на медленные водовороты в тихой воде, проследил за охотой лысухи, постоял спокойно и послушал, как течет река, и ощутил аромат лугов.
В этих блужданиях прошел день, пока путь не вернул Мэйуида обратно на то место, где стоял Табни.
— Ну? — спросил тот.
— Как, ты сказал, называется это место?
— Баблокская Пристань.
— Совершенство.
— Почти, но не совсем, иначе тут было бы слишком скучно.
— Объясни, объясни, пожалуйста, пожалуйста! — воскликнул Мэйуид: Табни все больше восхищал его.
— Ну, понимаешь, приходят посетители. Говорят, они бывают надоедливы и без них жизнь была бы совершенством — так ты это назвал? Но в самом слове «посетители» заложено обещание, что они уйдут… Иначе они были бы не посетителями, а жителями. И что я ощущаю, когда они уходят? Покой, Мэйуид. Блаженный, восхитительный покой. И потому я радушно встречаю посетителей: ведь беспокойная натура заставляет их уйти, а когда они уходят, я вспоминаю о том, что я имел и чуть было не потерял.
— Философствующий господин, я должен все это записать, поскольку в твоих словах, похоже, заключена глубокая истина о природе счастья.
— Ну если ты умеешь писать, это делает тебя интересным посетителем, что, впрочем, сомнительное благо. Интересные посетители зачастую склонны навязывать свои взгляды, задавать вопросы, — словом, нарушать покой. Это может быть утомительно, но когда они уходят… — Добродушное рыльце Табни расплылось в блаженной улыбке. — Да, когда интересные посетители наконец уходят, особенно очень интересные, дорогой мой, то сама мысль об этом вызывает блаженное тепло во всем теле. Какая радость видеть, как они удаляются, исчезают из виду, — чистейшее удовольствие от сознания, что они будут интересны где-то в другом месте, возможно даже еще интереснее, а главное, не здесь. Мэйуид, ты не представляешь, как это приятно и какую радость мне доставляет думать об этом.
— Господин очень красноречив и дал мне действительно прекрасную идею. Один последний вопрос: как насчет влюбленных кротов? Подходят ли они для Баблока?
— Порой у нас бывали такие. Очаровательные, восхитительные, они вызывают у меня на глазах слезы. Они обычно любят ночной берег реки и всякое такое прочее. Они смотрят на луну и порой резвятся на берегу. Они загадочны: могут часами стоять над обрывом и глядеть друг на друга, а это представляется странным, если учесть, что вокруг так много более интересного, чем крот. Но наверное, я говорю о молодой любви. Зрелая любовь — та, которую могут себе позволить кроты вроде тебя, — совсем другое дело. О да. Это по мне, понимаешь ли. Зрелая любовь.
— Она?..
— …Умерла? Нет. Отлучилась, как и полагается время от времени зрелой любви. Отправилась вверх по склону. Делает, что ей нравится, пока я делаю, что нравится мне, — вообще-то, ничего, как ты уже знаешь.
— Может ли смиреннейший спросить имя твоей любви?
— Крокус. Когда-нибудь я расскажу тебе ее историю.
— А кротята у вас есть?
— Дюжины. Сотни. Теперь все они разбрелись.
По рыльцу Табни медленно скатилась слеза.
— Послушай, крот… Я… Мэйуид… Он сожалеет… Он…
— Сожалеешь? О чем? Мои слезы — это слезы радости. Никогда не забуду того дня, когда последний из наших кротят объявил самым решительным тоном — и не в первый раз, — что уходит, и потом, к моей неизбывной радости, в самом деле ушел! Такого дня стоило дожидаться! — На его физиономию вернулась улыбка.
— Чудесный крот, у Мэйуида возникло чувство, что в Баблоке есть все, что он ищет.
Впервые Табни проявил озабоченность.
— Но ты не собираешься остаться здесь жить, нет?
— Нет, нет, я всего лишь посетитель. Мы здесь поживем со Сликит, моей подругой жизни, и Биченом, моим, э-э-э, хм, просто знакомым кротом.
— Просто как посетители?
— Да: в конце концов нам придется уйти.
Табни с облегчением вздохнул.
— Тогда, дорогой мой господин, тебе и твоим друзьям здесь, в Баблокской Пристани, будут очень, очень рады.
