На исходе лета - Хорвуд Уильям (бесплатные онлайн книги читаем полные .txt, .fb2) 📗
Некоторые говорят, что Бичену — Кроту Камня — не следовало влюбляться. Другие — что любовь Мистл к такому кроту не могла не быть смешана с благоговением, что это, в сущности, была не любовь, а поклонение. Но были и такие, кто заявлял, что любовь этих двух молодых кротов была столь чистой, столь идеальной, что только что выпавший снег в сравнении с ней показался бы грязным.
Нет. Все это неправда. Забудьте их прошлую жизнь и их предназначение; пусть перед вами будут просто двое, движимые обычной потребностью молодых взрослых кротов к единению, которое позволяет вместе переносить невзгоды, дает силы бороться с трудностями, неизбежными в кротовьем мире. Бичен мог быть Кротом Камня, однако, как Триффан не уставал напоминать в Данктонском Лесу, он был обычным кротом с обычной потребностью любить; и Мистл в этом смысле тоже была такой же, как все.
Однако, несмотря на все сказанное, в их любви было нечто крайне необычное, а именно: с самого начала ее природа, ее сущность и само ее существование были вдохновлены Камнем. Если когда-нибудь любовь двух кротов излучала свет Камня, то это была любовь Бичена из Данктонского Леса и Мистл из Эйвбери. Значение и смысл любви, которые многие пары так часто тщетно ищут, удивляясь, почему страсть внезапно исчезает или почему после разговора остается ощущение пустоты, — эти двое открыли с самого начала.
Их любовь не только вдохновлена была Камнем, она явилась его торжеством, и теперь, когда первая нервозность прошла, куда бы они ни направлялись в те особенные ноябрьские дни, сияние Камня окружало их.
Как Мэйуид и Сликит, Бичен и Мистл также смотрели на яркое ночное небо и удивлялись спокойному морозному утру, когда над Темзой поднимался таинственный туман; они слушали звуки природы и узнавали суровые запахи зимы; они ощущали полное согласие с самими собой и со своим миром. Каждое движение их исполнено было почтения к миру, но при этом они оставались спокойны и веселы.
Историки оставили описание короткого периода их любви, записав отдельные детали, которые где-то откопали или о которых просто догадались; мы, однако, такой способ отвергаем. То было их время — время, когда им открылась любовь. И если в найденных либо вырытых ими тоннелях или на побелевших берегах реки они любили друг друга, то давайте просто поверим, что это была истинная любовь, и пусть так оно и будет.
Если кто-нибудь захочет узнать, как они жили тогда, пусть он или она вспомнит свою первую истинную любовь и представит, что и на них был тот же благословенный свет Камня. Камень сделал этих двоих единым целым, так порадуемся же за них, не прибегая к пересудам и сплетням.
В конце ноября подул восточный ветер, появились дождевые тучи. Ветер гнал их на Кумнорские Холмы, орошая ливнями их западные склоны, и дальше на Баблок, где текла река.
Заморозки прошли, с деревьев капало, река изменила цвет и немного поднялась, и Бичен сказал Мистл:
— Видно, пора нам двигаться в Баблок.
И вот по тоннелям и мокрой поверхности, под обдувающим со всех сторон шерстку ветром, смеясь и с удовольствием деля даже трудные дни, они, как кротята, ввалились в один из тоннелей Баблокской Пристани, где их и нашел Табни, предупрежденный самым бдительным из дозорных.
— Добро пожаловать, Бичен, наконец-то! — просиял он. — И… подружка?
— Мистл, — с улыбкой сказал Бичен. — Из Эйвбери.
— Прекрасно! Добро пожаловать, Мистл из Эйвбери. Что за дождь! Что за ливень!
— Не так уж и плохо, когда укроешься от него в норе, — сказала Мистл.
— Ах, молодежь! Но конечно, здесь гораздо лучше, чем снаружи, — ответил Табни. — Думаю, и остальные обрадуются. Я говорю «думаю», потому что, сами знаете, они уже довольно долго в Баблоке и могли забыть, что вне его существует кто-то еще.
Мистл с удовольствием осмотрела тоннель, отряхнула шерстку и совсем не удивилась, что место, куда они с Биченом попали с вересковых склонов, на которых провели столько волнующих дней, так же приятно и уютно внутри, как им казалось снаружи.
— Я хочу все здесь осмотреть, — сказала Мистл.
Чем они с Биченом и занялись, несмотря на мягкие возражения Табни, полагавшего, что, возможно, ему следует сообщить кому-нибудь о долгожданном приходе Бичена, который к тому же привел с собой очень элегантную, очень симпатичную, очень…
— Табни? — раздался голос Крокус, и не подчиниться ему было невозможно.
— Да, дорогая, иду, иду.
Так первой об их прибытии узнала Крокус. Сначала она не поверила Табни, что Крот Камня Бичен привел с собой подружку. Можно было услышать, как Крокус спрашивает:
— Ты уверен?
— Да, пожалуй. То есть мне так кажется: они вошли в один и тот же вход и вымокли под одним и тем же дождем.
— Ну что ж… — услышал бы дальше подслушивающий крот. — Придется подыскать им совсем другую нору, не ту, что я имела в виду раньше. Отдельную нору, с отдельным входом и выходом и с видом на реку. Да. Это предоставь мне!
— Дорогая, я собирался…
— Я сама скажу остальным, как только приготовлю нору для молодых, но Мэйуиду можешь сказать ты, потому что ты единственный, кто знает, где его искать.
— Он обычно со Сликит и ничем особенно не занят.
— Вот и скажи ему.
Табни неторопливо отправился искать Мэйуида и Сликит, приговаривая: «Ох, спешка, спешка, спешка…»
Сликит стоило лишь взглянуть на Бичена, чтобы понять происшедшую в нем перемену. Бичен выступал более твердо, основательно, более гордо. И только когда представлял им с Мэйуидом Мистл, что-то похожее на застенчивость проскользнуло в нем.
— Моя милая, — ласково проговорила Сликит, — мы тебе очень рады, очень рады, я только сожалею, что здесь нет матушки Бичена Фиверфью, которая сказала бы то же самое, потому что я знаю, она была бы тоже очень рада.
— Барышня Мистл, меня зовут Мэйуид, и, несмотря на незначительность крота такой скромной комплекции, моя радость за вас обоих больше, чем у самого огромного крота.
В самом деле, настолько велика была их радость при виде Бичена, настолько искренне они восхищались Мистл, что на глазах у той выступили слезы. Она повернулась к Бичену и сказала, как бы ей хотелось, чтобы Виолета была жива и посмотрела на ее счастье и познакомилась с такими добрыми и великодушными кротами.
Что до Букрама, то, увидев Мистл, он стал сама предупредительность и сделал Бичену выговор за то, что тот раньше не привел ее в Баблок, чтобы их обоих не схватили грайки.
— Я не видел ни одного гвардейца, Букрам, ни одного!
— Ладно, Крот Камня, это последний раз, когда я упустил тебя из виду!
И наступили ночи бесконечных разговоров, и дни всеобщей неги, а с каким восторгом слушали баблокские кроты рассказы Мэйуида, которые подтверждала Сликит! Как они охали, слушая историю побега Мистл из Эйвбери, и как рыдала Крокус при рассказе о Виолете! Как она бледнела от страха, слушая про Верн и все же стремясь узнать больше…
Потом Букрам стал мрачно рассказывать о Файфилде и Уорт, пояснив, однако, что не все гвардейцы плохие, некоторые просто оказались жертвой веры, ставящей на первое место преданность, а совесть на второе, и попали в когти кротов, правящих посредством страха.
Рассказано было множество историй, а Табни вмешивался, поворачивая беседу по-всякому, внося разрядку, когда она становилась совсем уж мрачной, и серьезность, когда чересчур много шутили.
Кроты наслаждались духом веселья, царящим всюду, где были Бичен и Мистл, и тем, как оба они говорили о Камне, не упоминая его.
Наступил декабрь, ветер снова переменился, и вместо дождей пришли туманы и мгла, тяжелые тучи нависли так низко, что туман, перемещаясь на север, задевал за верхушки деревьев Данктонского Леса, и самые высокие вершины не были видны.
И пришел день, когда Табни увидел, что Мэйуид в одиночестве смотрит на темные воды Темзы. Стоял полдень, но свет был таким тусклым, что трава и деревья вдоль берега казались бесцветными.
— Ты выглядишь хмурым, мой добрый друг, — сказал Табни.
