Шестая книга судьбы - Курылев Олег Павлович (читать хорошую книгу TXT) 📗
В начале двенадцатого вдруг что-то началось. По стенам их комнаты замелькали красные отсветы. Изольда отдернула занавеску — в небо летели красные сигнальные ракеты. Началась интенсивная пулеметная стрельба, потом загремели взрывы. Под их окнами в сторону Хеерштрассе протарахтели, лязгая гусеницами, танки или тяжелые тягачи. Следом — топот сапог и крики.
— Вот тебе и перемирие! — воскликнула Изольда. — Не договорились они, что ли?
Но этот бой был явно местного значения. Через час он затих, и тишину ночи снова нарушали только отдельные выстрелы, урчание моторов и далекая канонада, доносившаяся из лесов на северо-западе.
Весь следующий день они просидели на диване, прижавшись друг к другу и закутавшись в одеяла. Благодаря запасливой Изольде, продуктов было еще достаточно, а вот питьевой воды почти не оставалось.
— Нет, так я долго не вынесу, — сказала Изольда, когда стрелка часов приблизилась к пяти вечера. — Пойду на разведку. Может, где-нибудь найду воду. Ты сиди тут и никуда не высовывайся.
Она вернулась часа через два и с порога заявила, что ночью они уходят из города.
В ходе своей «разведки» еще на подступах к Хеерштрассе Изольда увидела множество горожан, которые тянулись со стороны Тиргартена. Она узнала, что люди возвращались из убежищ зоопарка, и при их виде ей самой стало не так страшно. Она прошла дальше. В направлении Бранденбургских ворот русские автоматчики вели большую колонну пленных. На проходящих мимо беженцев они не обращали внимания, и Изольда, окончательно осмелев, подошла ближе.
В серой массе пленных ее взгляд невольно привлек один офицер в форме артиллериста люфтваффе. Он брел, склонив голову. Его чистая опрятная форма бросалась в глаза, а колодка с медалями на груди смотрелась вызывающе.
Еще не веря своим глазам, Изольда пошла рядом с колонной.
— Пауль!
Обернулись сразу трое и этот офицер тоже. Он взглянул на женщину и, вероятно, решив, что звали не его, сразу отвернулся.
— Пауль Кристиан!
Изольда подбежала ближе, но автоматчик в рыжей выцветшей гимнастерке сделал знак не приближаться.
— Пауль Кристиан, это я, Изольда Гюнш! Ты должен меня помнить!
Офицер снова посмотрел на нее, на этот раз внимательнее. Несколько раз он опускал взгляд себе под ноги, спотыкаясь в тесной колонне о куски вывороченного асфальта, потом снова поворачивал к ней лицо.
Изольда спохватилась и сорвала с головы длинный платок, повязанный на старушечий манер. Это была уловка, с помощью которой она хотела выглядеть старше, чтобы не привлечь внимание какого-нибудь вражеского солдата. Берлин полнился слухами, да что там слухами — город, как и вся страна, давно пребывал в паническом страхе перед русскими. Его принесли сюда беженцы с востока и взлелеяли газеты и радиопередачи доктора Геббельса. Но даже если они были лживы на девяносто процентов, оставшихся десяти хватило бы с лихвой.
Он узнал ее и махнул в знак приветствия рукой. В последний раз они виделись несколько месяцев назад у одного из КПП на въезде в Берлин. Совершенно случайная встреча. Они проговорили тогда минут тридцать. Пауль расспрашивал об отце, рассказывал, что переведен сюда из Вены, где служил на одной из зенитных башен в составе противовоздушной обороны.
— Куда вас ведут? — крикнула Изольда, опасливо поглядывая на идущего рядом солдата-конвоира. — Если я увижу твоего отца, что ему передать?
— Петер погиб, — ответил Пауль.
Женщина от неожиданности остановилась. Затем снова заспешила рядом.
— Когда? Где?
Дорогу ей преградил автоматчик. Он что-то сказал и стоял, глядя ей прямо в лицо. По всему было видно, что дальше он ее не пропустит,
Увидев это, Пауль крикнул:
— Этой ночью он был убит здесь в парке при попытке прорыва!
Возвращаясь домой, Изольда совершенно неожиданно наткнулась на водовозку. Народу было немного, и она наконец-то наполнила свой бидон. Воду развозили теми же машинами, что и раньше, но по приказу уже новых властей: генерал Берзарин, комендант Берлина, опасался, что, начав пить из Шпрее, Ланверканала и озер, город неизбежно и очень скоро окажется во власти эпидемий.
Она потолкалась возле быстро увеличивающейся толпы, послушала новости, главной из которых было известие о смерти Гитлера, и, приняв твердое решение не говорить пока ничего Эрне о Петере, вернулась домой.
— Я узнала, что сегодня пойдут многие. Пока еще есть возможность. Некоторые слышали сообщение по «Берлинер рундфунк» и утверждают, что Шпандау и Олимпийский стадион еще не заняты русскими. Когда нас окончательно запечатают, будет поздно. Нужно уносить ноги, Эрна.
— Но куда?
— На запад! — объясняла Изольда, увязывая тюк с одеялами и продуктами. — За Эльбой американцы. Об этом все говорят. Если хочешь когда-нибудь вернуться в свой Мюнхен, готовься. Как стемнеет, уходим.
— Но как мы дойдем до Эльбы?
— Ножками! Как все.
— Пора, — сказала Изольда, посмотрев на часы.
Они спустились вниз и, опасливо пробираясь дворами и темными переулками, двинулись в путь. На спинах обеих висело что-то похожее на солдатские сидоры, связанные из одеял. Кроме этого, в руках каждая несла по сумке: Изольда — побольше, Эрна — поменьше.
Где-то началась интенсивная стрельба. Подключилась артиллерия, полетели сигнальные ракеты, и на изрешеченных осколками стенах ночных домов заплясали красные отсветы.
— Это нам на руку, — сказала Изольда. — Отвлечет от нас внимание. И все же старайся не шуметь.
Она уверенно вела Эрну, все время поглядывая на небо. Ночь была ясной, с яркими звездами.
— Меня научили ориентироваться по Полярной звезде, — объяснила она плетущейся сзади спутнице. — Она все время должна быть справа от нас. Впрочем, это место я и так знаю. Вон там шоссе Шарлоттенбургер. Пойдем параллельно. Выходить на него пока не будем.
Иногда им приходилось подолгу останавливаться и замирать, прислушиваясь. Однажды они минут тридцать простояли, забившись в тень, пропуская мимо себя группу каких-то людей. Те, как назло, остановились совсем рядом и о чем-то долго совещались. В конце концов женщины увидели много других людей, пробиравшихся в том же направлении, что и они сами, и рискнули присоединиться к ним. Все шли молча, не обращая внимания на стрельбу слева.
К рассвету Эрна с Изольдой находились уже в плотном потоке людей, медленно текущем на запад. Появилось много машин, в основном легковых. Вместе с гражданскими шли люди в шинелях и кителях, в касках и с непокрытыми головами. Некоторые все еще несли в руках оружие.
Эрна увидела толстую пожилую женщину в стальном шлеме, надетом поверх платка. Она тащила за собой что-то вроде тележки для перевозки молочных бидонов. Большая каска с эсэсовскими рунами казалась маленькой в сочетании с ее обернутым в кучу плащей и фуфаек туловищем. В другой раз вид этой старухи был бы комичным до гротеска, но теперь шедшие рядом люди даже не смотрели в ее сторону.
Внезапно они увидели русских. Их было много. Они стояли возле полуразрушенного здания и с удивлением наблюдали за проходящими мимо тысячами людей. Эрна заметила, как один из них, вероятно офицер, приложив к уху наушник головного телефона, что-то кричит в микрофон. Возможно, он докладывал начальству об увиденном и спрашивал, что делать.
Они прошли мимо и вышли наконец на окраины.
Когда позади них над чадящим Берлином поднялось солнце, женщины увидели впереди сверкающие в его лучах разливы Хафеля. Эрна уже совсем выбилась из сил. Душевные драмы последних месяцев, болезнь и долгое сидение взаперти ослабили ее молодое тренированное тело.
— Потерпи, — уговаривала ее тоже порядком уставшая Изольда, — перейдем Хафель и устроим привал. Похоже, пока нам везет — если бы мост был закрыт, тут бы уже скопилась толпа.
— А куда потом, Изольда? Какие у тебя планы?
— Какие, какие… Пойдем туда, куда все.
Скоро они подошли к мосту. Батальон Гитлерюгенда держал его вот уже две недели, невзирая ни на что. Подростков не смущало, что через мост вместе с беженцами валом шли взрослые мужчины в военной униформе. В сравнении с кое-как экипированными и вооруженными мальчишками эти люди с полным правом могли считаться дезертирами, оставившими свои позиции. Ведь достигнуто только соглашение о прекращении огня, но капитуляции не было. Да и для большинства этих ребят со свастикой в белом ромбе на рукаве или с черными повязками Фольксштурма речь о капитуляции не шла вообще. Их не смутила даже весть о том, что фюрер пал в сражении. «Наше знамя — больше, чем смерть!» — вспомнила Эрна строчку из их молодежного гимна.
