Черное и белое (СИ) - Ромов Дмитрий (книги онлайн .txt, .fb2) 📗
— Да перестань ты.
— Нет-нет, так не пойдёт, тут много. Однозначно деньги отдам. Завтра Наталья передаст. Скажи только с каким коэффициентом.
— Шутишь? Какой ещё коэффициент?
— Ладно я всё понял.
Веселье продолжается, мы пьём чай с «Птичьим молоком», шутим и смеёмся. А потом едем домой.
— Ну что, — улыбаюсь я, глядя на Наташку. — Гульни завтра как следует в ГУМе. В следующий раз туда нескоро попадёшь. Пропуска только через ЦК получают и только одноразовые. А с Галей так можно пройти.
— Пойдём с нами. Тебе тоже что-нибудь модное купим.
— Ну, я же не диктор телевидения и не певец, — усмехаюсь я. — Мне выпендриваться нельзя, я комсомольский функционер. А ты красивая девушка. Тебе можно.
Мы подъезжаем к дому и выходим из машины. Прекрасный тёплый вечер. Уже чувствуется наступление весны, не календарное, а живое, настоящее. Воздух пахнет по-особенному и ветерок приносит что-то тёплое, вызывающее приятные ожидания.
Вот бы остановиться, бросить всё и просто жить, радоваться, растить детей, встречаться с друзьями, ходить в кино и театр. Эх… Кабы не знать, куда всё идёт, так и можно было бы, да…
Я захлопываю дверку машины и слышу приближающиеся шаги. Шесть человек в штатском, но сомнений в их клановой принадлежности нет.
— Брагин Егор Андреевич, — не спрашивает, а констатирует детина, похожий на Шварца из «Красной жары». — КГБ СССР. Пройдёмте с нами, пожалуйста. Вот постановление о задержании.
7. Десперадо
Цикличность жизни лучше всего видна в такие моменты, особенно если они случаются далеко не впервые. А у меня постоянно что-то да случается. Если доживу до преклонных лет напишу мемуары и сам себе не поверю. И может быть, даже скажу что-то вроде того, что всю жизнь мчался по кругу, как белка в колесе. Но сам же себе и возражу, поскольку шёл не по кругу, а по спирали, поднимаясь всё выше и выше. К недостижимым, практически, высотам.
Квадратные челюсти, как мистеры Смиты из «Матрицы» обступают полукругом, Лёха и Алик пытаются их теснить, но я делаю знак, и они отступают. Биться с миражами нет никакого смысла.
— За что или для чего задержан, позвольте узнать? — миролюбиво спрашиваю я.
— Вам всё объяснят, — бесстрастно отвечает старший из Смитов. Проходите.
Наташка стоит, как громом поражённая. Вчера отец, сегодня почти что муж. У Шпака куртка, а у посла, как известно, медальон.
— Позвони Злобину прямо сейчас, — спокойно говорю я. — И не бойся. Это ненадолго. И вот что. Завтра с Галей ничего не отменяй. Поняла? Обязательно иди, куда намечено. У нас всё остаётся в силе.
Я, конечно, ни в чём не уверен, но главное сохранять позитивный настрой и влиять на близких успокаивающе, чтобы оберегать их от лишних волнений. Имеющий мудрость, да подтвердит мои слова.
— И посторонних в дом не впускай, — добавляю я, имея в виду Марину, которая отчаянно мне не нравится. — Даже под видом друзей. Вообще никого. Ребята вы завтра с Натальей.
Меня усаживают на заднее сиденье чёрной «Волги», придерживая за голову, чтобы я её ненароком не отбил и зажимают с двух сторон крепкими туловищами. А потом везут по красивому ночному городу. Конечно, улицы не утопают в огнях, как в будущем, не светятся многочисленные рекламные вывески, да и стоп-сигналов, как и встречных фар, значительно меньше. Но в этой сдержанности красоты не меньше, а достоинства даже больше.
Едем мы ни долго, ни коротко и подъезжаем к большому жёлтому дому, пытающемуся скрыть свои тошнотворные телеса за прозрачными зимними деревьями и высоким забором, украшенным драгоценным блеском проволоки. Лефортово.
Ворота, высадка, длинные коридоры с истёртыми крашенными в коричневый цвет бетонными полами, массивный деревянный стол, словно для дежурной в гостинице, вытоптанные, но ковровые (ковровые, Карл!) дорожки. Личные вещи. По средневековому огромная связка ключей. Лязг, глухие шаги. Камера с двумя кроватями, пардон, шконками без матрасов. Вместо сетки — широкие металлические полосы. Уныло-аскетичная обстановка. Спокойной ночи.
Кто? Кухарь.
Основания? Да какая разница!
Укладываюсь на холодный металл и закрываю глаза. Главное, не задавать лишних вопросов, не загонять себя в нору несуществующих в данный момент ответов, а просто закрыть глаза и постараться уснуть. Силы могут пригодиться.
Я засыпаю, хоть и не сразу. Разум разумом, а сердце — это отдельный институт, и ему, как известно, не прикажешь. Глубоко дышу, пытаясь впасть в анабиоз, но оно с каждым ударом посылает волну кровушки по жилам, и заряд дурацких мыслей в мозг.
Наконец организм побеждает душевное смятение и погружается в поверхностный и неглубокий, но всё-таки сон. Правда, ненадолго. Только мрачная действительность сливается с чернотой сна, как раздаётся лязг металла. Ключи, замок, дверь.
Кто-то заходит, и дверь с грохотом закрывается, как в страшной сказке. Открываю глаза. Ба, кто нашу бабушку зарезал… Стоит, с виду скромный, улыбается. Поварёнок, естественно. И не спится же ему.
— Вот, — разводит он руками. — Решил зайти, а то, думаю, вдруг не успеем поговорить. Там уже шухер поднялся. Кто, что, зачем, почему. Знаешь, все эти дурацкие детские вопросики. Злобин твой неистовствует, того и гляди освобождать тебя примчится.
Барсук, мля. Понял, на какое он животное становится похожим, когда говорит. На барсука.
— Пётр Николаевич, это вы что ли мне спать не даёте? Как говорится, кто потревожил сон артиста, а? Отзовись из мрака…
— Тоже мне, деревенский детектив выискался, — усмехается он. — Анискин доморощенный.
А в глаза не смотрит, рожа энкавэдэшная.
— От чего тебя и надо освободить, — продолжает Кухарчук, — вернее, от кого, так это от него же самого, от Злобина.
Я сажусь на своём железном ложе, а барсук садится на стул. Смотри-ка, он ещё и со стулом пришёл. Рыболов-любитель.
— Так хорошо же, что освобождать придёт, — потягиваюсь я. — Или вы хотите, чтобы я максимум впечатлений получил от этой удивительной экскурсии?
— Хочу. Я много, чего хочу. Ладно. Помолчи сейчас и послушай. Это у нас такое рандеву с тобой, романтическое свидание. Ты ж поди в Лефортово-то и не был ещё ни разу? Считай, это для убедительности. Шутка юмора.
Он расплывается в улыбке. Хотя, может, и не барсук, а хорёк.
— Я оценил. Ржал, чуть не описался.
— Да, с этим у нас просто. С почками так поработают, что не просто писаться будешь, а ещё и красненьким, причём до конца дней. Ну, хорошо. Значит, дело вот какое. Есть три животрепещущих вопроса. Всего три, но ответить надо на каждый. Число сакральное, сам видишь. Три. Первый вопрос — это лилия. Это просто, да? Отдаёшь её или хотя бы сообщаешь, где она находится.
Где находится, там тебе её не светит найти.
— Второй вопрос тоже простой, хотя тебе может показаться, что это не так. Но, на самом деле, проще некуда. Смотри, я знаю, что ты использовал силы своего «Факела», чтобы провернуть ту хрень, которую ты провернул. Даже уже знаю, где именно всё это было. Признаю, эффектно получилось. И мясника такого подобрали, и форму нашли, прям натурально. Хороший типаж. Настоящий палач, по призванию, это прям чувствуется, я таких знаю. В Афгане наверное во вкус вошёл, да? Личные дела твоих бойцов я, конечно, проверил, но его не нашёл пока. Я так понимаю, у тебя там не все официально трудоустроены. Мне пофигу, что хотите то и делайте, хоть в жопу друг дружку жарьте, вообще не беспокоит. Главное, ты мне этого палача отдай. Мы с ним не закончили ещё. Он ход сделал, теперь я сделать хочу. И сделаю, ты уж поверь.
Опять улыбается и встречается-таки со мной взглядом. Ненадолго, на мгновение всего. Но и мгновенья хватает, чтобы понять, глаза у него мёртвые, ледяные. Будто не человек это, а труп ходячий. Вампир.
— Ну, а третий вопрос, он… как бы это сказать… философский, что ли. Ты философию любишь? Это ещё не вопрос. А вопрос вот какой. Зачем тебе Злобин? Он слабый. Ненадёжный. А вот я — совсем другое дело. Если ты не кретин, то ты это поймёшь, может быть даже уже понял. Злобин тебя не защитит. Он всё ваше дело просрёт. Удивительно, что его на место зама взяли, но это ненадолго, поверь. Поэтому перспектива вырисовывается следующая. Сдаёшь Злобина и переходишь под моё начало. Нуждаться ни в чём не будешь.
