Том II: Отряд - Джентл Мэри (читать книги .TXT) 📗
— Вот как ты с этим справляешься, — пояснила женщина. — Верно, я знала… и не знала. Тебе могли найти применение, оставить в живых. Так и в сражении — люди могут остаться в живых, не всех же убивают. Кто-то наверняка останется в живых. Тут главное — не признаваться себе…
— Но я признаюсь! — кулак Аш глухо ударил но тюфяку. — Теперь — признаюсь. Я не могу избавиться от этого… знания.
Треск расколовшегося уголька заставил ее подскочить, и Фарис тоже. Янтарная искорка вылетела за каминную решетку, быстро поблекнув и почернев на кафтанчике Аш. Она смахнула уголек на почерневшие камни у очага, покрутила носом, чуя запах прожженного бархата.
— Предположим, — заговорила она снова, — мы без боя не сдадимся. Предположим, меня гоняли в Генуе, и в Базеле, и в Карфагене, и через половину южной Европы, и, предположим, мне это надоело и я собираюсь хоть раз огрызнуться.
Фарис протянула ей деревянную чашу. Аш машинально подлила ей мутной воды. Женщина опустила глаза на скованные запястья и, держа чашу обеими руками, поднесла к губам.
— Понимаю. Завтра ты будешь драться, чтобы погибнуть, — сказала она холодно, с ноткой той властности, которая отличала ее, когда она, в полном вооружении, командовала своими армиями. — Так ты лишишь Ferae Natura Machinae плодов победы. Даже если у тебя есть и другая цель, я знаю тебя слишком хорошо, чтоб сомневаться, что тебе известен твой настоящий враг.
Аш выпрямилась, с болью разгибая затекшие мышцы. Тепло огня растаяло, деревяшка прогорела дотла. Она лениво задумалась: подкинуть дров или оставить на завтра? и тут же опомнилась: в любом случае беречь уж нечего.
— Фарис?..
Холод выстудил пальцы и уши, лизал рассеченные шрамами щеки. Она еще раз потянулась, теперь разминая занемевшую шею. Стол на козлах стоял поодаль от очага, одинокий огарок не в силах был осветить наваленные грудой бумаги, списки, наброски планов и карт на его дальнем конце. Кто-то — скорее всего, Ансельм — углем начертил прямо на досках контуры стены от северо-восточных до северо-западных ворот и расположение визиготской армии против этой части города.
— Самоубийство больше по твоей части: сдаться врагам в надежде, что тебя казнят. Если бы я считала это необходимым, я бы не стала сдаваться Гелимеру, а просто шагнула с вершины этой башни — четыре этажа до каменной мостовой. — Аш резко взмахнула руками.
— Но ты что-то задумала, верно? Аш… сестра… скажи мне. Я была у них командующей. Я могу помочь. «Все так и рвутся помочь. Даже она…»
— Я на твоей стороне, если это ради уничтожения Диких Машин. — Фарис поднялась на колени, ее чистое лицо казалось совсем юным. Она взволнованно добавила: — Король-калиф Гелимер не сможет командовать так, как я… вернее, как я, — с помощью machina rei militaris…
— Имея в распоряжении пятнадцатитысячное войско, можно обойтись без особого искусства.
— Но… ты могла бы выпустить меня в поле — не как командира, а в качестве твоего двойника…
— Я не нуждаюсь в твоей помощи. Мы уже выкачали из тебя все, что можно. Ты не понимаешь, Фарис.
— Чего?
Аш подвинулась вперед, села на край сундука, на таком расстоянии, что женщина, сидевшая теперь у ее ног, вполне могла бы при желании дотянуться и ударить утяжеленными цепью руками.
Глаза жгло. Она потерла их кулаками, чувствуя запах сажи на пальцах. Горячая тяжелая вода собралась на нижних веках и выплеснулась на щеки.
— Не понимаешь, что мне некому больше сказать, как мне страшно. Кому еще я могу признаться, что не хочу, чтоб моих друзей убивали? Даже если нам каким-то чудом и удастся победить, сколько моих друзей умрут за это?
Ее голос не дрожал, но слезы текли и текли. Другая женщина подняла взгляд и увидела в свете камина красное, залитое слезами и соплями лицо Аш.
— Но ты же знаешь…
— Меня уже тошнит от этого «знаю»! — Аш закрыла лицо руками и прошептала в мокрую потную тьму: — Я — не — хочу — чтоб — они — умирали! Чего тут, на хрен, не понять! Или мы завтра начинаем бой, и они умирают, или мы остаемся здесь, и они все равно умирают. Господи, чего тут не понять!
Что-то коснулось ее запястья. Она инстинктивно сжала кулак и резко отмахнулась. Костяшка ударила по железу. Аш выругалась, оторвала вторую руку от лица — глаза плохо видели сквозь слезы — и увидела, что сестра протягивает к ней открытые ладони.
Женщина в отчаянии пролепетала:
— Я не твой исповедник…
— Ты поняла. Ты это сделала — сама знаешь, что…
Фарис приподнялась, скованными руками за пояс и одежду притянула Аш к себе. Аш вдруг поддалась, соскользнула с сундука, тяжело шлепнулась на каменный пол, съежилась, припав к теплому боку Фарис.
— Я не…
Цепь натянулась, цепляя одежду. Аш поняла, что Фарис пытается обнять ее за плечи и, не справившись, крепко стискивает левую руку повыше локтя.
— Я понимаю… понимаю…
Ладони Фарис сжимали плечо, Аш чувствовала теплое, ласковое прикосновение ее тела.
— …He хочу, чтоб они умирали! — Аш задохнулась рыданием, замолчала, крепко зажмурив глаза. Горячие слезы пробивались из-под век. Фарис тихо приговаривала что-то на незнакомом языке.
Аш рывком наклонила голову и уткнулась носом в вонючее сукно ее камзола. Она громко всхлипывала, сжавшись всем телом, плача на плече сестры, пока не кончились слезы.
В городе не осталось часов, отбивающих время. Аш моргнула в темноте, распухшими больными глазами уставилась на подернутые серой золой угли.
В спокойном забытьи, визиготская женщина подле нее, с ее лицом, с ее волосами, с ее телом, не просыпалась.
Аш не шевелилась, молчала, сидела без сна… одна.
В комнату вошел паж Жан.
— Время, босс, — сказал он.
Третий день от Христовой Обедни, темный предрассветный час перед терцией.
— Идите с миром, — провозглашает отец Ричард Фавершэм, — и да пребудет с вами в сей день милость Божия!
Он и Дигори Пастон склоняются перед алтарем. Оба в кольчугах и шлемах.
Твердые камни под коленями вбивают металл в кости сквозь стеганые штаны.
Аш перекрестилась и встала: сердце стучит молотом, холод почти забыт. Рядом с ней поднялся на ноги Рикард: молодой мужчина в кольчуге и накидке цветов Лазоревого Льва, с побледневшим лицом. Он заговорил с Робертом Ансельмом, Роберт рассмеялся в ответ.
— Анжели, — она выудила его за локоть из цепочки тянувшихся за ворота аббатства людей. — Все готово?
— Хоть сейчас выходить. — Его лицо смутно белело под высокой аркой, но вот свет факела заблестел на золотых кудрях, высветил широкую бесшабашную усмешку. — Это безумие, мадонна, но мы это сделали!
— Всех предупредили?
Роберт Ансельм сказал, подходя:
— От всех командиров копий посланные доложились: все по местам на стене и у ворот.
— Мы почти… полностью развернули силы, — проворчал сотник Лакомб.
— Тогда… пошли, черт возьми!
Приближающийся рассвет подернул небо серой дымкой. Аш прошла по ледяным улицам, захлебываясь в докладах, отвечая двоим-троим за раз, рассылая людей… ее ум работал как машина, без перебоев и без чувств. Доложил о готовности гонец от де Ла Марша — как раз, когда Аш вышла на расчищенную от развалин площадку перед северо-восточными воротами Дижона.
Шлем она отдала понести Рикарду. Холод немедленно вцепился в открывшиеся щеки, выжал слезы из глаз. Аш, смаргивая мешавшие смотреть слезинки, бросала короткие приказы и, не оглядываясь, проходила между своими и бургундскими отрядами к подножию стены.
В нижней части стену освещало золотистое сияние факелов, невидимых снаружи. По ступеням наверх бесшумно передавали из рук в руки пушечные ядра. Аш уступила дорогу пушечной команде, волочившей по булыжникам восьмиствольную пушку-орган. Обитые железом деревянные колеса были заботливо обмотаны тряпьем.
Добравшись до ступеней, почти не замедлив хода, пушкари вздернули орудие, чтоб удобнее ухватиться за лафет, и на себе потащили наверх, на бастионы. За ними поднимались другие, несшие три массивные деревянные рамы катапульты.
