Пес в колодце (ЛП) - Вольский Марчин (читать книги онлайн бесплатно полные версии .TXT) 📗
Ведь мое главное и единственное преступление не могло быть никогда раскрыто. То, что я писал книги, вдохновленный древними мужами, что проводил запрещенные исследования, что игрался в алхимика и хирурга, философа или шута – это, возможно, и можно было каким-то образом простить. Под напором ханжей осудить на бичевание, потребовать публичного покаяния, изгнать в конце концов… Только ведь не это представляло суть моего преступления.
Боюсь ли я смерти? А разве существует какое-либо создание, которое бы не боялось неизвестного? Вы же видели, как умирает верный пес, когда глаза его затягиваются бельмом, или как умирает смертельно раненная птица, трепещущая в наших беспомощных руках. Да, боюсь И испытываю громадную печаль. Ведь столько чего мог бы я еще совершить. Прежде всего же, страдает мое любопытство, что не узнаю я, что случится через год, через день, через мгновение. Хотя, а разве некто, испробовавший хоть капельку жизни, не знает о ней уже всего? Как там писал об этом мой отец:
Какова ты, Смерть?
- Громадная тишина, черный матовый мрак; холодая, мягкая безмерность, благословенное беспамятство…
Тогда почему же тебя боятся?
Понятно, молодые - перед ними будущее, радость, счастье, по крайней мере – надежда…
Но старцы? Почему боятся те, которые даже надежды не могут уже иметь?
Они боятся Твоей тишины, хотя сами уже издавна глухи; боятся Твоего мрака, хотя издавна уже слепы; опасаются Твоей безмерности, хотя давно ужк утратили чувство измерения; боятся беспамятства, хотя памяти в них давно уже нет.
И, тем не менее… судорожно держатся, отчаянно, искривленными пальцами, беззубыми челюстями жалких остатков существования.
Они словно вонючие лишаи на прекрасном лице мира.
Забери их, Смерть! Убей!
Дай то, что единственно можешь дать:
тишину, мрак, забытье и переход в ничто, раз уж не в состоянии вернуть молодости.
Благословенная Смерть.
ЧАСТЬ I
1. Родившийся в сорочке
Мой отец, Луиджи Деросси, был пьяницей и поэтом. В те времена подобное частенько шло в паре. Вот только, что ни в одной, ни в другой области значительных успехов он не добился. Впрочем, мне не дано было этого познать, поскольку умер он еще перед моим рождением во время исторической осады Сан Анджело, превосходно описанной Пьеро делла Наксиа и Де белло Анджелико. Вот только ошибался бы тот, кто считал бы, что мой старик пал в бою от укола рапиры или пораженный мушкетной пулей. Ничего подобного. На следующий день после взятия города, пьяный не только успехом, он утонул в переполненном до всех разумных границ сортире, что отец Филиппо, душеприказчик Луиджи, отметил короткой надписью, выбитой на надгробном камне, взятым, вроде как, из псевдо-Плутарха: "А жизнь его тоже была говенной". На всякий случай ученый иезуит приказал выбить эту надпись по-гречески, поскольку этот язык не был особо распространенным в Розеттине. Так что пускай орфографическая ошибка в слове "говенной" пускай вас не удивляет.
Но вернемся к штурму Сан Анджело. Смерть моего отца случилась как бы по его собственному желанию. Когда пушки Карло дель Франческо осуществили пролом в южной, ослабленной действием времени стене города, а защитники, за исключением горстки наёмных горцев-монтаньяров, защищавших Палаццо Дукале, показали спины, все из осадных лагерей рванули в город насиловать и грабить, что заняло у них весь вечер, ночь и утро. Отца среди завоевателей тогда не было. Насиловать он не любил, грабить же не умел. Впрочем, он признавал особенный кунктаторский принцип, что и одно, и другое само придет к нему.
Как призванный цирюльник и медик-любитель, пару дней после победы он переживал свои жирные дни. Когда в лагерь возвращались нагруженные всяческим добром триумфаторы, чтобы довольно быстро обменять свою добычу на услуги моего отца – бритье, вырывание зубов, удаление обломков пуль или же впрыскивание катаплазмы против только что подхваченного сифона. Не удивительно, что после похода на Салтону, которая, веря в защиту непроходимых болот, отказала слушать Розеттину, Луиджи смог приобрести просторный, гордящийся своей высотой дом на Крутой улице. На этот же раз он обещал себе купить сельское имение, что позволило бы ему войти в круг нобилей. У него даже был присмотренный участок в Монтана Росса, где как раз открыли античные развалины. Земля в той округе, помимо винограда и оливок, охотно родила древние медали, сердолики, геммы и камеи, нередко инкрустированные драгоценными камнями. Вдоль виноградников шел древний акведук, и роя вдоль него, крестьяне напали на гробницу, наполненную сокровищами и сказочными мозаиками. Гробницу разграбили так, что от нее и камня на камне не осталось, зато сохранился таинственный источник, в котором, как утверждали местные горцы, слишком ограниченные, чтобы что-либо придумывать, по ночам привыкла плавать последняя нимфа. Проблему после многих лет окончательно должен был разрешить падре Филиппо, но об этом позднее, поскольку я не закончил рассказывать о делах, связанных со стратегией отца по вопросу изнасилования.
Как всегда бывает после штурма, в лагере появилось множество пленных женщин, в основном – девиц и молоденьких вдовушек. Поначалу они представляли собой мрачный предмет желания, повод различных поединков и главный выигрыш в карты или кости. Только весьма быстро доступные девки становились привычными, а в дороге домой с каждым днем становились ужасным бременем. Лишь немногим рыцарям хватало отваги привезти такую домой в качестве подарка жене. Луиджи с охотой участвовал в гуманитарной акции обмена пленниц на другие ценности. Обманутых он отсылал в монастыри, а недонасилованных из жалости удовлетворял. Ведь был он человеком добрым, разве что немного не от мира сего, наилучшим доказательством чего была уже упомянутая смерть в клоаке. Что касается этих последних мгновений его жизни, свидетели согласиться не могут; одни утверждают, что, незадолго перед тем, как утонуть, отец мой взывал на помощь римского папу, другие же стоят на том, он лишь просил подтирку для попы.
Как уже упоминалось, я был посмертником, родившись через одиннадцать месяцев после завоевания Сан Анджело. Мать, даже на смертном ложе, стояла на том, что ужасно меня переносила. Злые же языки привыкли обращать внимание на мою схожесть с падре Филиппо, душеприказчиком и утешителем вдовы в трауре. Точно так же, как и у благочестивого иезуита, у меня имеются по шесть пальцев на ногах и родинка ниже левой лопатки. Но долгие годы я считал, что всяческое подобие между нами по сути своей дело чисто случайное.
Впрочем, почтенный монах оказался самым настоящим моим благодетелем, так как несчастная моя мать умерла родами. Так что можно сказать, что еще до того, как издать свой первый крик, я уже был круглым сиротой, так что вопли мои были полностью обоснованными.
Падре Филиппо Браккони, являющийся consigliere (советник – ит.) Совета Семи и в связи с этим ведущий совершенно светский образ жизни имел выданное епископом освобождение от церковных предписаний, позволяющее жить за пределами монастыря; имел весьма конкретные планы, если говорить о доме на Крутой улице (с кухонным выходом в Мавританский закоулок). Он собирался устроить там коллегиум для молодых людей из патрицианских кругов. Но на пути его встал главный и единственный бенефициант последней воли Луиджи, его брат, Бенедетто Деросси.
Сколько его помню, дядя Бенни был небольшим, пухлым типом неопределенного пола. В детстве его похитили берберийские пираты и после краткой, но, как утверждал сам дядя, весьма неприятной операции, продали его как кастрата в южные края. Правда, медик-еврей, так и не решив, должен ли стать окончательным эффектом евнух или кошерный иудей, работу спартачил, так что вышло ни то ни сё. По счастью в несчастье галеру с невольниками встретило христианское патрульное судно "Ее Величество Амфитрита", и после краткой стычки оно забрало весь груз себе. Командир "Амфитриты", капитан Массимо, огромный почитатель оперы и балета, вбил себе в башку, будто бы дядюшка Бенни представляет собой превосходный материал для певца, потому за свой счет послал его в школу кастратов в Кампо Гаэтани, откуда юного адепта быстро выгнали по причине отсутствия слуха и отрицательного отношения к царящим там сексуальным обычаям. Дядя Бенни принял решение, что с тех пор станет петь исключительно во время бритья. Но поскольку сам он щетины не имел, пришлось ему во имя исполнения обета открыть на первом этаже парикмахерское заведение, откуда в теплые предполуденные часы на всю округу выливалось его оригинальное, слегка хрипловатое бельканто. Фоном было характерное постукивание деревянных протезов по брусчатке двора. Это отбивал чечетку капитан Массимо, который, потеряв обе ноги в битве с мусульманами под Акантом, благодарным Бенедетто был принят на работу в качестве мажордома.
