Тайны и феномены эпох. От древних времен до наших дней - Пернатьев Юрий Сергеевич
Возрождение более или менее объективного представления о русском язычестве фактически началось с правления Петра I, который ввел в светский оборот эстетические представления о богах античности. После этого образованным дворянам достаточно было лишь провести некоторые аналогии между мифами Древней Греции и тем, что делали их крестьяне по праздникам, и сопоставить эллинскую культуру со славянской.
То ли по внутреннему наитию, то ли по какой-то мистической заданное™, но этот порыв не угас. В начале XIX века создается «Славянская и российская мифология», одновременно Г. Глинка пишет «Древнюю религию славян». В середине века А. Афанасьев собирает волшебные сказки и, относя их к славянским языческим мифам, публикует «Поэтические воззрения славян на природу». Все эти труды хотя и носят характер бесстрастного взгляда на предмет исследования, в действительности несут определенный, вполне направленный духовный заряд. Во всяком случае, есть исторический факт – благодаря ученым изысканиям весь XIX век прошел под знаком эстетизации и поэтизации язычества.
Начало XX столетия ознаменовалось переходом от простого эстетизма к потребности в корнях, в необходимости понимания древних идей. Многие исследователи начинают раскапывать курганы в поисках подземной Руси, Н. Рерих пишет цикл языческих картин, А. Блок создает программный текст «Поэзия заговоров и заклинаний», где говорится о том, что мы должны вернуться к изначальному духовному пониманию Природы. И даже некоторые научные доводы о невозможности восстановления язычества не останавливали наиболее рьяных энтузиастов. Но было поздно. Неистово революционный пафос большевистской власти творил совсем иную религию, которая уже ничем не напоминала ни языческую, ни тем более христианскую.
Уходят даты, исторические события. Случается, что одно забывается, а другое, наоборот, восстанавливается. Словом, времена меняются, как и должно тому быть. Сегодня за чередой веков и потрясений, сменой религий и философских воззрений уже почти неразличимы черты родовой памяти, доставшейся нам в наследство от древних славян.
И дело даже не в той или иной вере, истинность которой неоспорима в ее сущности. Дело в культуре, которая делает племя народом, а народ – нацией. И как бы ни порицались «предрассудки прошлого», никуда не деться от некоторых примет языческих таинств, которые все еще можно угадать в ритуалах, обрядах и даже в кинофильмах в жанре фэнтези. Но исчезнут ли они окончательно под натиском технологических, научных, религиозных или иных революций – это вопрос к будущим поколениям.
Иудейские древности
Патриархи
Духовный поиск, восстановление национальной или этнической идентичности – отличительные свойства любого народа. У одних это связано с религией, у других – с героизацией собственного прошлого, у третьих – с культурным восхождением. Древние же иудеи принадлежали к уникальному этносу, для которого история, традиции и религия сплавлены в единый монолит ветхозаветных преданий.
Более того, в Пятикнижии Моисея изложена вся история возникновения человечества и зарождения государственности в том виде, в каком ее представляли потомки многочисленных родов, начиная от времен сотворения человека. Под стать своему народу и легендарные личности Древней Иудеи, поражающие поистине эпическим масштабом своих деяний.
На первый план здесь, разумеется, выходит грандиозная фигура патриарха Авраама, избранника Яхве, праотца, родоначальника евреев, а через сына Измаила – и арабов.
Уроженец города Ура Халдейского в Южной Месопотамии, Авраам вел свой род от Сима, сына легендарного Ноя, спасшегося в далеком прошлом от потопа. Предки, в том числе и его отец Фарра, были язычниками, но будущему патриарху высшие силы уготовили иное предназначение.
В один прекрасный день, руководствуясь внутренним побуждением, Авраам вдруг снялся с насиженного места и отправился в неведомые края, чтобы обрести новое понимание мира и веры. По этому поводу Иоанн Златоуст говорил: «Посмотри, как с самого начала праведник предпочел незримое зримому и материальному и будущее – тому, что уже имелось. Каким же возвышенным, необремененным никакой страстью или привычкой должен быть дух, чтобы исполнить это повеление».
Собственно, цель Авраама состояла в разрыве всяких связей с прошлым, в освобождении от прежних верований, которые господствовали в доме Фарры. За это духовное отречение Бог даровал праотцу благословение, в котором возвещалось обещание многочисленного потомства, дарование благ сиюминутных и вечных, славы и бессмертия в потомстве.
То, что Аврааму были гарантированы блага за верность служению Богу, особого удивления, наверное, не должно вызывать: так обычно поступают и земные покровители в отношениях с людьми. Поражает другое – «открытие» патриархом идеи единобожия, или, как говорят сейчас, монотеизма. По сути, такой акт по праву можно считать одним из величайших озарений человеческой личности, хотя, возможно, Авраам и слышал нечто подобное от просвещенных паломников или странствующих халдеев.
Как происходил процесс такого перерождения, какими мотивами мог руководствоваться Авраам, учитывая, что был уже далеко не юным человеком со сложившимися убеждениями? Безусловно, он исходил, прежде всего, из важности вопроса: кому должен служить человек – то ли царю, то ли каменному или деревянному идолу, то ли завоевателю или еще кому-то из смертных?
Сначала он подумал, что служить, поклоняться следует одной земле, ибо она приносит плоды и поддерживает жизнь.
Но тут Авраам заметил, что земля нуждается в дожде с неба и солнечном свете, значит, надо поклоняться солнцу в небесах. Однако солнце прячется с наступлением ночи, значит, оно не может быть высшим в мире. Точно так же исчезают в утренний час Луна и звезды, что тоже недостойно для божества. И тогда Авраам подумал, что есть нечто высшее, управляющее и урожаем, и скотом, и солнцем со всеми другими светилами.
Сведя вместе все земное и небесное, благодатное и устрашающе неведомое, множественное и единичное, от которого идет и добро и зло, Авраам пришел к выводу, что истинный владыка не может быть ни кем иным, как Богом. Он один и тот же, раз и навсегда, а не только для праздника, когда в гимнах отдают почести какому-то одному богу, а на следующий день в соседнем храме поют осанну другому божеству.
Авраам же открыл и объяснил, что на самом деле потаенное можно доверить только одному, всегда и в любые дни, по любому поводу, поскольку в нем и начало, и конец всего сущего. Он единственный, кто мог быть для человека настоящим Богом и к кому по прямому назначению Поступали и крик о помощи, и хвалебная песнь. И тогда Авраам сказал: «Во мне есть человек, создание некой высшей силы, значит, я должен служить исключительно Всевышнему…».
Конечно, так же, как Авраам, вполне мог рассуждать и любой другой из его соплеменников. Но ни у одного из них, вероятно, не было такой страсти, душевного величия, чтобы открыть нечто важное в жизни. Оно сразу ставит все на свои места, избавляя душу от тягостных раздумий о жизни и вечности, страданиях и счастье.
Правда, здесь имелась одна тонкость: Авраам, видимо, не сомневался в том, что существуют и другие боги, и даже уважал чужие убеждения. Но единственно сущим считал только того Бога, который открылся ему в великом откровении. В таком случае мы имеем дело не столько с чистым монотеизмом, сколько с так называемым генотеизмом, т. е. с предположением, что хотя и существуют многие боги, поклоняться следует только одному из них – покровителю племени. Впрочем, после возвращения евреев из вавилонского пленения, когда под влиянием пророков единобожие сформировалось окончательно, генотеизм стал полным анахронизмом.
К «открытию» единого Бога Авраам, видимо, шел всю свою жизнь, хотя мог и обойтись без размышлений о вере и познании сущности бытия, о единственной истине, поскольку образ его жизни в Ханаане ничем не отличался от образа жизни всех кочевых скотоводческих племен того региона.
