Русский бунт. Шапка Мономаха (СИ) - Воля Олег (книги хорошем качестве бесплатно без регистрации txt) 📗
Ваня Почиталин и казачки даже как-то горделиво выпрямились, мысленно присоединяясь к сказанному, и с угрозой уставились на дворян. Дескать, готовы хоть сейчас их резать.
Слово решил взять молчавший доселе подследственный Волконский.
— А землю-то! Землю зачем отнимать да мужикам раздавать? Ладно, людей открепил от помещиков. Бог с ним. В иных странах так спокон живут и беды не знают. И мы бы привыкли. Но землю-то мог во владениях оставить? Ведь так и войну можно прекратить мигом. Не все, но многие тебе тут же присягнут.
Аксакалы выжидательно на меня уставились. Начался второй раунд переговоров. Лояльность в обмен на землю.
— А знаете ли вы, старинушки, что восемьдесят процентов земель и крепостных у трети дворянских семей России сосредоточены? И речи свои вы ведете именно от их лица. А две трети либо малоземельны, либо вовсе за жалование служат. Так что им мешает мне служить, коль скоро я больше платить буду? А вами они хоть и огорчением, но пожертвуют.
Я ухмыльнулся, глядя на насупившихся вельмож. Не ожидали они, что буду я бить их беспощадным языком цифр. А на этот язык эмоциями отвечать бессмысленно. Тут снова высунулся неугомонный Репнин.
— Может, с голодухи или по слабохарактерности к тебе и пойдут служить некоторые из худших, тут ты прав. Но сокрушая родовую аристократию, ты для всех правителей Европы и для всех аристократов мира врагом становишься. Как ты сможешь трон удержать, перессорившись со всем миром? Ты же вечной войной Русь погубишь.
— О как! О Руси вспомнил… — осклабился я на такое заявление. — А ты, князюшко, давно ли в зеркало смотрелся? Парики, банты да кружева. Не видать русского под этой шелухой-то. Ваш брат дворянин давно уже нерусь. Паразиты вы, присосавшиеся к народному телу и облепившие трон как пауки. Не о чем мне с вами договариваться. Желаете служить? Приму. Жалование положу и пенсион на старость. Не желаете служить? Пошли вон отсюда.
Казачки напряглись, выжидательно глядя на меня. Дескать, уже можно выкидывать или еще рано?
Переговорщики молчаливо обменялись взглядами и развернулись на выход. Я решил их добить.
— Городские домовладения дворянские тоже в казну отходят. Так что даю двое суток, чтобы собрать вещи и выехать из домов. На семью — одна телега.
Репнин чуть не подскочил и развернулся.
— Сатана ты! — закричал он. — Вор! Холоп до власти дорвавшийся!
Я сделал знак, и казачки в одно движение оказались рядом с буйным дворянином. Вскоре он лежал на полу, не в силах сделать вдох.
— За оскорбление царского величества смертная казнь полагается, — спокойно объявил я напуганным старикам. — Вас уведомят, где и когда вы в последний раз дружком попрощаться сможете.
Щербачев повалился на колени.
— Пощади нас, государь!
К нему присоединились остальные. Неожиданная корпоративная солидарность. Да и родовая покорность перед верховной властью наконец включилась.
— Петр Федорович, — взмолился Нарышкин. — Прояви милосердие. Не гони нас из домов.
— Куда же люди-то пойдут, — присоединился к нему Волконский, — бабы, детишки. Тысячи же дворян в Москве.
Я даже разочаровался. Я-то думал, что они из-за своего сокорытника так унижаются. От плахи его отмазывают. Думал восхититься. Ан нет. Они просто перспективу бомжевания осознали.
— А зачем вы мне здесь? Зачем мне все ваши бабы и детишки? Вот ваши дворовые и лакеи мне ещё пригодятся, а вы сами мне не нужны. Разве что… — Я изобразил глубокую задумчивость. — Тех, кто добровольно присягнет и предложит себя на службу отечеству, я бы пощадил. Так что думайте. Через два дня я начну выселять вашего брата вон из города.
Я кивнул казакам.
— Выведите их. А этого, — я показал на Репнина. — В железо и в подвал.
* * *
Каземат, в котором содержали Григория Орлова, не имел окна и освещался тускло горящей масляной лампой. Это был даже не каземат, а отнорок подземного коридора, перегороженный ржавой решеткой. Настасья Ростоцкая упиралась руками в эту решётку, пока охранник, задрав ей подол, привычно насиловал ее.
Началось все тогда, во время казни, на площади Мурома. В ней что-то оборвалось, когда она увидела отрубленные ноги Григория Орлова в руках палача. Раскаяние, чувство вины, сострадание затопили ее душу до самого предела. Ведь это она сама дала показания против него. Она сама когда-то желала ему смерти или мук страшнее смерти. И вот все сбылось! Покалеченный мужчина, истязаемый подручными самозванца, стал могильной плитой на её совести.
Она вымолила у самозванца разрешение ухаживать за пленником, но охранники, с благосклонного безразличия начальства, стали взымать с неё дань позором и бесчестьем. Она терпела, поскольку больше всего боялась, что ей запретят приходить к нему. Впрочем, о какой чести теперь вообще имело смысл говорить. Она падшая женщина и всем это известно.
Насильник с шумом стал изливаться в неё, до боли сжимая руками ягодицы.
— Эх! Хорошо, — он сыто отвалился и хлопнул её по обнаженным прелестям. — Иди к своему обрубку, подстилка орловская.
Заскрежетала решетка, Настасья подхватила корзинку с едой и наконец попала в камеру.
Обезноженный пленник лежал на соломенном тюфяке. Разумеется, он все видел и слышал, но ни сейчас, ни ранее никак это не прокомментировал. Впрочем, ей и не нужны были его слова.
После повторения ужаса на центральной площади города Владимира, когда была отрублена его левая рука, он перестал отталкивать её помощь. Стал иногда даже проявлять радость при виде нее. Ростоцкая пересказывала ему все новости, что могла узнать в лагере самозванца, а он внимательно слушал ее и иногда называл Настенькой. Сердце её при этом сжималось от боли и сострадания.
Женщина принялась чистить и омывать тело пленника, каждый раз вздрагивая, когда он стонал от её прикосновений или необходимости менять положение тела.
Она осмотрела культи. На ногах все было терпимо. Раны заживали без осложнений. А вот культя на месте левой руки гноилась. Плоть потемнела и была горячей на ощупь. Настасья уже жаловалась врачу на состояние раны, но тот ответил, что — «до казни Орлов явно доживет, следовательно беспокоится нечего».
После Григорий знаком попросил воды.
— Что там снаружи происходит? — спросил он откашлявшись.
Она оттерла воду с его заросшего подбородка и тяжело вздохнула. К сожалению, новости у неё были плохие.
— Плохо все, Гришенька. Из Италии дурная новость пришла. Брата твоего убили.
Григорий дернулся.
— Как убили? Когда? Кто?
Настасья мягкими движениями заставила его лечь на спину и ответила:
— Люди говорят, что слуга его из крепостных ночью заколол. Заколол и убежал с деньгами и ценностями. Говорят, и дворовая девка с ним убежала.
Орлов застонал. Потом стал молотить правой рукой по лежанке и кричать:
— Ненавижу! Это все самозванец. Его смута всему виной. Чернь страх потеряла. Ненавижу!
Орлов начал дёргаться, и Настасье пришлось грудью навалится на тело покалеченного, но все ещё сильного мужчины, чтобы не дать ему свалиться на земляной пол. Через решетку с наглой ухмылкой за метаниями пленника наблюдал охранник.
В конце концов Орлов успокоился и, захватив волосы женщины, заставил ее приблизить голову к его губам.
— Про старшего что-нибудь слышно? — спросил он шепотом.
Настасья отрицательно покачала головой.
— Хорошо, — прошептал он, — Иван умный. Он спрячется. Ты найди его, поклонись от меня. Пусть он живет за нас всех. Пусть его господь хранит.
Орлов говорил быстро, как в горячке. Настасья приложила ладонь к его лбу и действительно почувствовала жар. Где-то вдалеке заскрежетало железо, по коридору заплясали блики огня. Орлов заметался:
— Это за мной. Меня казнить!
Он опять схватил ее за волосы и прошипел ей в ухо:
— Найди его и поклонись от меня. Расскажи обо мне. Скажи, что я за него Бога просить буду. Уже скоро совсем…
Настасья растерянно прошептала в ответ:
