Вариант «Бис»: Дебют. Миттельшпиль. Эндшпиль - Анисимов Сергей (читать онлайн полную книгу TXT, FB2) 📗
Это был сильный удар. Румынские войска хотя и считались generally inferior [50] по сравнению с германскими, но, во всяком случае, составляли наиболее многочисленный военный контингент среди германских сателлитов в континентальной Европе и достаточно осложняли жизнь советскому командованию на южном направлении.
Конференция не получила логического развития, и после еще нескольких дней бесплодных дебатов и балансирующих на грани прямых оскорблений дипломатических заявлений она была прервана на неопределенный срок «для дальнейших консультаций». В последний ее день, вслед за пришедшим известием об освобождении Парижа, атмосфера стала чуть более теплой. Стало даже казаться, что для антигитлеровской коалиции не все еще и потеряно.
Двадцать седьмого августа Андрей Громыко, измученный тряской в сменяющих друг друга на цепочке аэродромов «дугласах» и «петляковых», прибыл наконец в Москву. Прямо с аэродрома его отвезли в Кремль, где его приняли сначала Молотов, а затем Сталин.
– Вы хорошо поработали, товарищ… Громыко.
Сталин, ласково положивший на плечо послу свою руку, сделал такую паузу, будто забыл его имя, заставив всех остальных находящихся в комнате напрячься. Кроме нескольких дипломатов высокого ранга, Василевского и Шапошникова, которых Сталин старался приглашать на имеющие значение для военной стратегии встречи, в комнате еще присутствовали и оба важнейших лица в военной иерархии за пределами собственно армии – нарком Кузнецов и главмаршал Новиков.
– Ваш отчет, несомненно, чрезвычайно точно передает обстановку, в которой проходили переговоры. – Успевший проглядеть отчет Молотов кивнул. – Но он не может показать нам одной важной детали. А именно, – Сталин со значением оглядел всех, – настроения встречи. Скажите нам: почему они вели себя так уверенно?
– Мое мнение, товарищ Сталин…
Громыко осекся на мгновение: ему показалось, что Сталин не закончил и он, таким образом, его перебил, но тот показал рукой – продолжайте, мол.
– Мое мнение таково: они вполне уверены в своем превосходстве. Три месяца войны в Европе показали им, что их армии вполне способны на масштабные и продолжительные военные операции, которые проводятся теперь без какого-либо риска. И у них нет никаких сомнений, что с нами они справятся в таком же стиле.
– Интересно… Продолжайте, товарищ Громыко.
– Это, собственно, и все, товарищ Сталин. Они говорят с позиции силы, поскольку никаких других позиций иметь не привыкли. С другой стороны, британцы все же чувствуют себя менее уверенно: во-первых, по причине меньших возможностей политического давления, а во-вторых – как связанные с нами более крепкими союзническими отношениями. С ними можно попытаться провести сепаратные переговоры, но шансы на их успех весьма малы: Черчилль без особых мук совести пожертвует нами для сохранения поддержки со стороны американцев.
– Ну что ж… Пожертвует… Хм… Говорить с позиции силы, конечно, неплохо, а быть уверенным в своем превосходстве и вообще замечательно. Правда, Борис Михайлович?
Не ожидавший, что Сталин обратится к нему, генерал явственно вздрогнул.
– Но ведь с позиции силы можем говорить и мы, вот что интересно…
Он молча походил по комнате, попыхивая трубкой из кулака. Все как заговоренные следили за его передвижениями влево и вправо. Мягко ступая по толстому ковру, Сталин задумчиво похмыкал, потом снова замолчал.
– А что бывает, когда две стороны разговаривают друг с другом с позиции силы? – наконец спросил он.
В комнате наступила такая тишина, что каждый мог слышать гулко бухающее сердце соседа, почти такое же немолодое и усталое, как и его собственное.
– Война.
Простое, бывшее у всех на языке слово, произнесенное маршалом Шапошниковым, заставило многих похолодеть, но одновременно ощутимо разрядило скопившееся напряжение. Служивший в звании полковника еще в царской армии, Шапошников был большим специалистом по условиям, при которых страна должна нападать на соседа, и по военным и экономическим предпосылкам такого нападения. Вот только жизнь каждый раз грубо его обижала, ни разу не дав проверить свои теоретические выкладки.
– Я думаю, мы отпустим товарища Громыко и прочих гражданских товарищей, как вы думаете?
Все «гражданские товарищи», включая Молотова, немедленно поднялись и с деловым видом начали собирать свои бумаги. Сталин задал им несколько малозначительных вопросов, выслушал, кивая, ответы и на выходе тепло попрощался за руку с Андреем Громыко, еще раз его поблагодарив.
Когда придерживавший створку двери офицер мягко притворил ее за ушедшими, снова замкнув комнату совещаний от окружающего мира, Сталин плавным и легким движением обернулся к оставшимся.
– С позиции силы, говорите… А может, товарищ Сталин ошибается, а? – Он обвел всех грозным взглядом, но было видно, что он в хорошем настроении. – Может быть, они действительно настолько сильнее нас, что нужно расшаркаться перед Англией и Америкой? Извиниться за необдуманные и провокационные слова товарища Громыко, слишком, пожалуй, молодого товарища для такой ответственной должности, и тихо-о-нечко сидеть там, где нам укажут?
Сталин, прищурившись, снова оглядел всех, ожидая, возможно, каких-нибудь высказываний или возражений.
– Что такое, чего мы не знаем, какой такой фактор дает им основания считать себя такими умными и сильными? Может быть, это армия – танки и пушки? Нет. Может быть, это пехота? Тоже нет. Что остается? Товарищ Новиков, может, вы знаете? Расскажите нам, пожалуйста: как обстоят дела в наших военно-воздушных силах?
– Уже на первое июля, – голос главмаршала был сначала чуть-чуть гнусавым от долгого молчания, но быстро выровнялся, – во фронтовых соединениях и запасных и переформируемых частях мы имели двенадцать тысяч девятьсот боевых самолетов, из них одиннадцать тысяч восемьсот – современных типов, из них около семи с половиной тысяч истребителей. В то же время за последние месяцы воздушные армии США в Европе провели значительное число налетов на цели в глубине гитлеровской Германии, причем во многих из них приняли участие более тысячи, в ряде случаев до полутора тысяч тяжелых бомбардировщиков, прикрываемых значительным числом современных истребителей, число которых может доходить до восьмисот.
Он несколько раз глубоко вздохнул, готовясь продолжить.
– Английские Королевские ВВС могут поднять в воздух еще семьсот-восемьсот тяжелых бомбардировщиков, и это не считая умеренного числа бомбардировщиков «Москито», практически неуязвимых в ночное время. Люфтваффе, с другой стороны, как реальная военная сила практически полностью уничтожено на всех фронтах и может больше не рассматриваться как значительный фактор. Единственной возможностью до некоторой степени восстановить его активность было бы получение германской стороной авиационного топлива из каких-то внешних источников…
– Вы имеете в виду союзников?
– Именно так, товарищ Сталин. В этом случае через некоторое время, один-полтора месяца, по имеющимся разведданным, оно сумеет поднять в воздух до двух с половиной тысяч боевых машин. На настоящий же момент почти все они прикованы к земле за полным отсутствием топлива. Фактически немцы проиграли воздушную войну двенадцатого мая [51]. А после наших последних успехов в Румынии… – Он развел руками. – В общем, рассчитывать на то, что немцы сумеют значительно ослабить ударную мощь английской и американской авиации, больше не приходится. С другой стороны, аналогичная ситуация на наших фронтах, где советские ВВС достигли практически полного и безоговорочного господства в воздухе, позволила нам значительно усилить и пополнить свои фронтовые части. Наши потери от истребительной авиации незначительны, основной угрозой стала зенитная артиллерия. Плюс небоевые потери, доля которых по-прежнему велика. Тем не менее решение Ставки продолжать наращивать производство истребителей в ущерб бомбардировщикам, против которого я, если вы помните, возражал, оказалось в конечном итоге стратегически верным…
